– А ты вообще не должен появляться в городе, – сказал под конец Тырнев, – хорошо, что пришел ночью…
Он прошел в дальний угол, приподнял один из ящиков и. вернувшись, протянул Грозеву конверт, который принесла Жейна в ту тревожную ночь.
Грозев развернул коротенькое письмо, написанное братом Блыскова. При первой же попытке связаться в Константинопольском порту с австрийским курьером, который должен был прибыть из Бухареста, Добрев и Блысков были арестованы.
Борис поднял голову и посмотрел на Тырнева.
– Это было пятнадцать дней назад, – сказал хозяин постоялого двора, – а позавчера Бруцев узнал через одного из служащих компании Гирша, что на все железнодорожные станции до Одрина передано описание твоих примет.
Грозев молча смотрел перед собой. Становилось еще сложнее и труднее.
– Нет сомнений, что мютесарифству все известно, и они только и ждут твоего возвращения, – продолжал Тырнев. – Самое разумное сейчас – найти тебе другое убежище.
– Хорошо, но где? – взглянул на него Грозев.
Христо Тырнев немного подумал.
– В каком-нибудь бараке на Бунарджике. Туда легко будет приходить к тебе через грабовый лес.
И вот теперь, сидя в бараке, впервые за эти несколько недель он спокойно мог дать себе отчет во всем.
Он искал причину ареста Добрева и Блыскова в Константинополе. Предполагал предательство, но допускал и случайность. Думал о постоялом дворе Меджидкьошк, об отступлении русских, о резне в Карлово. Сквозь пелену пыли, поднимаемой суховеем, видел длинные вереницы людей вдоль Марицы, пропадающие на равнине, полуголого ребенка, скачущего по полю. Все это смешивалось в голове, мысли хаотически путались, превращаясь в кошмар.
Борис сел в постели и долго сидел, уставившись в непроглядную тьму. Потом подошел к открытому окну, облокотился на подоконник. На него пахнуло речной прохладой, запахом влажного песка и прибрежного кустарника. У подножья холмов виднелся город. Доносился нежный аромат полей. И тогда мысль о Софии – мысль, которую он сознательно подавлял в себе в течение всех этих долгих и мучительных дней, – властно овладела всем его существом.
3
– Отвори!.. – кричали снизу по-турецки. На ворота вновь обрушились удары прикладов.
Небо на востоке только начало светлеть, в комнате было еще совсем темно. Наталия Джумалиева вскочила и, подбежав к лестнице, ведущей в прихожую, крикнула:
– Лука, погляди, кто это… Что там происходит?
– Это турки… Стражники… – испуганно отозвался снизу Лука.
– Боже, – прошептала Наталия. – Что им от нас надо?…
Снова послышались удары в ворота – сильные, настойчивые.
– Узнай, чего они хотят, – добавила Наталия и пошла в свою комнату одеться.
В другом конце коридора скрипнула дверь, и в полумраке появилась Жейна в накинутой на плечи шали.
– Ты лежи, не надо вставать, – сказала ей мать. – Господи, и чего это они среди ночи людей будят… – говорила Наталия Джумалиева, одеваясь во все черное.
Остановившись у дверей, Жейна, немного помолчав, коротко молвила:
– Из-за Бориса Грозева…
Мать удивленно посмотрела на нее.
– Почему из-за него?
– Из-за Грозева… – стояла на своем Жейна. – И смотри не забудь: никто к нему не приходил, никто для него ничего не оставлял…
Мать ошеломленно глядела на нее.
Внизу уже слышалась турецкая речь и топот сапог. Со двора доносился шум.
– Господи, но почему его ищут? – Ничего не понимая, Наталия развела руками.
Кутаясь в шаль, Жейна повторила:
– Никто его не спрашивал. Никто ничего ему не оставлял.
Потом повернулась и скрылась в своей комнате.
По лестнице поднимался, хромая и тяжело опираясь на палку, сержант Али. За ним шел испуганный Лука. Путаясь, он отвечал что-то на вопросы стражников.
Как бы не замечая Наталии, хотя он знал ее лично, сержант Али оглядел кладовые и раздраженно произнес:
– Хозяйка, ты знаешь, что здесь прятался наш враг, а?
– Нет, господин… – ответила, пытаясь овладеть собой, Наталия.
– Тебе, значит, это неизвестно, – усмехнулся сержант, – а кто жил у вас на верхнем этаже?
– Один торговец, господин… Его знает весь город…
– В том-то и дело, что никто его не знал! – И сержант Али толкнул палкой прикрытую дверь в коридор. – Сейчас, когда его привезут сюда в кандалах, увидишь, что это за торговец…
Хотя голова ее раскалывалась от предположений и догадок, Наталия не утратила самообладания.
– Но если вы этого не знали, господин, – сказала она, – то откуда же нам было знать?
Сержант ухмыльнулся и покачал головой.
По лестнице, заложив руки за спину, тяжело поднимался Димитр Джумалия.
Сержанту Али, бедняку, обремененному многочисленным семейством, не раз приводилось видеть добро от Джумалии, и поэтому сейчас, поздоровавшись со стариком, он немного сконфуженно сказал:
– Не волнуйся, мастер. Мы лишь делаем проверку. Твоим людям ничего плохого не сделаем… Вы дали приют плохому человеку… Это все…
И, словно в подтверждение своих слов, он обратился к сопровождавшим его троим стражникам:
– Ступайте вниз, я сам проверю комнату…
Димитр Джумалия обменялся быстрым взглядом с невесткой, вытер лоб и стал подниматься наверх вслед за турком.
Ступив на площадку, сержант обернулся. Оглядевшись вокруг, словно желая удостовериться, что их никто не подслушивает, он доверительно сказал Джумалии:
– Из Стамбула пришло сообщение об этом человеке… Поймали какого-то телохранителя, отсюда все и выяснилось… А мы-то здесь почести ему оказываем, большим человеком считаем. Как открыли его комнату на постоялом дворе Куршумли, что увидели? Никакой торговлей он не занимался. Все было выдумкой, чтоб людям пыль в глаза пускать…
Сержант Али прищурился и приложил палец к губам, давая понять, что все сказанное должно остаться между ними.
– А где сейчас этот человек, сержант? – уловив выражение лица турка, тихо спросил Джумалия.
Али неопределенно махнул рукой.
– Кто его знает! Расплели клубок, но поздно. Сев здесь на поезд, он слез в Тырново-Сеймене. Выдавал себя за француза. Там след его потерялся… Может, где-то здесь, а может, дальше поехал…
– А кто он? Откуда? Как здесь появился? – продолжал допытываться Джумалия. – Ко мне его послал Аргиряди…
– Так ведь и Аргиряди столько же известно о нем. Говорит, были у него рекомендательные письма. От австрийских фирм… Пустая болтовня все… Одни выдумки…
Сейчас сержант Али держался совсем свойски. Видимо, он был смущен грубостью своих людей и старался ее загладить, прекрасно понимая, что хорошие отношения с таким человеком, как старый мастер, ему куда выгоднее.
В комнате Грозева он произвел совсем поверхностный обыск. Открыл шкафы, небрежно приподнял края матрасов. Затем, покачивая головой, пощупал узел с одеждой, оставленный Наталией на сундуке, и вышел.
Уже совсем рассвело, и, увидев яркое убранство прихожей с красивыми домоткаными коврами, сержант ощутил чувство зависти. Он спустился вниз.
Выражение его лица снова стало деловитым и серьезным. Остановившись перед Наталией Джумалиевой, он сухо спросил ее:
– Ваш квартирант ничего не оставлял?
– Нет, господин, – ответила Наталия, вновь охваченная страхом.
– Кто-нибудь его спрашивал?
– Никто, господин…
Затем сержант, обращаясь скорее к Джумалии, чем к остальным, неохотно произнес:
– Ну что ж, простите за вторжение, сами понимаете – служба…
И пошел к выходу.
– Иди успокой Жейну… Я схожу в Тахтакале… Там выясню, что происходит… – сказал Джумалия.
Посмотрев на Наталию долгим взглядом, словно хотел сказать еще что-то, он повернулся и ушел.
За последние дни Жейна еще больше ослабела. Даже с постели вставала с трудом. После обыска она несколько раз обошла прихожую. Поднималась на верхний этаж и снова возвращалась в свою комнату. Но не ложилась, а сидела, сцепив пальцы рук, взволнованная и напряженная.
Она лихорадочно думала. Правду ли сказал турок? Могли его схватить? Где он сейчас? Мысленно проверяла, что могло бы навести стражников на его след. Успокаивала себя тем, что все в порядке, но голова все равно гудела, была тяжелой, словно налитая свинцом. Горло перехватило, стало трудно дышать. Боль сжала тисками грудь, потом внутри разлилось что-то теплое. Рот наполнился алой кровью. Жейна оперлась руками о стену, ноги ее подкосились.
Она пришла в себя лишь после полудня. Кровотечение постепенно уменьшилось и прекратилось. Узнав об обыске, Павел Данов пришел к Джумалиевым и попал как раз в тот момент, когда у Жейны началось кровоизлияние.
Он взял фаэтон и, объездив всех врачей, нашел, наконец, в Лохутском квартале какого-то армянина, одринского врача, как тот сам себя представил, посадил его на фаэтон и привез к Джумалиевым.
К счастью, доктор Владос, домашний врач Аргиряди, обнаружив оставленную Павлом записку, уже приехал к ним.
Вдвоем с армянином они долго суетились вокруг Жейны, но кровь, похоже, остановилась сама по себе после полудня.
Когда врачи уехали, Павел поднялся из прихожей, чтобы попрощаться с Наталией. Он не хотел беспокоить Жейну и поэтому лишь заглянул с площадки в ее комнату. Но она лежала лицом к открытой двери и увидела его. Поманила рукой. Он остановился на пороге.
– Войдите, Павел, – промолвила еле слышно девушка.
– Вам нельзя волноваться, – сказал он, подойдя к кровати. – Закройте глаза и ни о чем не думайте…
Жейна грустно улыбнулась. Она тяжело дышала, словно в комнате не хватало воздуха.
– Сядьте, – тихо произнесла она, указывая рукой на стул.
Павел сел. В лице девушки, в ее длинных изящных руках, под тонкой кожей которых просвечивали вены, не было ни кровинки. Неестественная и страшная бледность делала ее далекой и как будто незнакомой. Только глаза оставались прежними – красивыми, теплыми.
Немного помолчав, Жейна повернула голову и неожиданно спросила:
– Как вы думаете, Павел, ему удалось убежать?…
Данов вздрогнул. Скорее интуитивно, чем разумом, он понял, о ком она говорила.
Он напряг мозг. Что значил этот вопрос? Джумалия среди них был самым молчаливым, он не мог проговориться. Павел осторожно взглянул в глаза Жейны.
– Не могу сказать… – ответил он. – Но думаю, что удалось.
Они замолчали. Павел неподвижно смотрел на узор одеяла.
– И вы уверены, что он не убит? – тихо произнесла девушка.
Павел опять вздрогнул. Мысли в голове путались. Он чувствовал, что это отражается у него на лице, что лицо его выдает.
– Говорят разное… – медленно начал он, словно обдумывал каждое свое слово. – Но мне не верится…
Посмотрев на девушку, он смущенно улыбнулся и покачал головой:
– Вам нельзя разговаривать… Отдыхайте… Странный вы человек, Жейна. За всех волнуетесь… Вот и с Грозевым… Он здесь всего несколько месяцев, но его судьба вам не безразлична… Почему? Подумайте лучше о своем здоровье… Он вам чужой, почти незнакомый человек…
Жейна внезапно повернула к нему голову. На мгновение в комнате воцарилась полная тишина. Потом она медленно отвела взгляд.
– Нет, Павел, – произнесла она. – Я его люблю…
И прикрыла глаза, истощенная усилием, которое ей потребовалось, чтобы все это сказать.
Павел ошеломленно, непонимающе смотрел на нее. Он видел совсем рядом ее тонкий, нежный профиль, казавшийся в то же время столь далеким. Павел откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки. Самое важное было сейчас не выдать себя!
Он не мог бы с точностью сказать, о чем именно они говорили потом. Жейна о чем-то его спрашивала, он машинально отвечал на ее вопросы.
Вскоре пришел Джумалия. Он был у врачей и, по их совету, собирался на следующий же день послать Жейну с матерью в Герани. Там рядом горы, прохлада, жизнь куда спокойнее.
Что думает на этот счет Павел?
Павел взглянул на него. Да, действительно, так будет лучше. В Пловдиве шумно, душно. Он провел рукой по жесткому воротничку крахмальной рубашки. Потом встал, попрощался со всеми. Его поблагодарили за помощь. Он смущенно извинился.
Когда Павел закрыл за собой дверь, улица, холм, дома вокруг показались ему нереальными, как во сне. Со стороны Мевлевихане доносились звуки саза – играл какой-то дервиш, а тягучие аккорды, печальнее плача, проникали в самое сердце.
Павел огляделся вокруг, потом бесцельно побрел вниз, к старому городу.
4
– Какой, однако, хитрец, – качал головой хаджи Стойо, кладя в карман счета, лежавшие на столе.
– Есть и похитрее его, хаджи, – сказал Апостолидис, удобно расположившийся на диване.
– Я так и не понял, – продолжал хаджи Стойо, – поймали ли этого негодяя… Шнейдер… Режия… А сам – русский шпион… Вот здесь на диване сидел… Как граф какой… Важный, важный – можно подумать: большой человек… А оказывается… – Торговец зерном снова покачал головой. – Говорю я вам: это все его, Найдена Герова из Копривштицы, семя… Негодяи… Тьфу… – Хаджи Стойо побагровел от гнева. – Репей, грязный репей… Знай я раньше, что так будет, заплатил бы еще лет десять назад какому-нибудь албанцу из Хаджи-Хасана, чтобы он пересчитал ему ребра…
– Мне кажется, Грозева еще не поймали, – авторитетно заявил Апостолидис. Старческий гнев хаджи Стойо забавлял его. – В противном случае было бы известно со всей определенностью. А сейчас и в резиденции правителя, и в мютесарифстве говорят уклончиво… Может, он даже крутится где-то поблизости…
И Апостолидис взглянул на торговца зерном. В глазах старика еще сверкали гневные огоньки.
Аргиряди не принимал участия в разговоре. Он просматривал документы и время от времени клал какую-нибудь бумагу в ящик письменного стола. Его раздражали слухи, ходившие в торговой части города.
– Ну и ну… Что за люди… – хаджи Стойо вытер платком лицо. – Глядит тебе в глаза, а у самого за пазухой нож… Иуды…
София немного задержалась в комнате, пока не разлила кофе и не подала чашки гостям. Потом молча вышла. За закрывшейся дверью заглох низкий голос хаджи Стойо.
С того вечера, когда она в последний раз видела Грозева, прошло два месяца. С самого начала она жила мыслями об их последней встрече, о своем поведении, о том, что случилось тогда и позднее. В глубине души София понимала, что увлечение человеком типа Грозева было бы пагубно для всего сильного и независимого, что она ощущала в крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53