Вот и теперь он отдыхал, накинув на плечи фланелевый халат, из-под которого виднелся черный суконный костюм и накрахмаленная манишка рубашки. Аргиряди знал толк в красивой одежде.
София была тут же, в комнате. Она разбирала бумаги, расставляла предметы на секретере. Несмотря на достаток, Аргиряди требовал – и это было законом, – чтобы по утрам дочь помогала ему по хозяйству, а вечером, когда он отдыхал, – приводила в порядок его комнату. Никто другой не имел права приближаться к секретеру из черного дерева, за которым он работал. Девушка молча и сосредоточенно складывала бумаги. Из головы не выходила последняя фраза, произнесенная Грозевым. Что он хотел сказать? И какое значение, например, могло иметь их происхождение – из рода родопских дервенджиев? «Родина» – сказал он. Где ее родина? Почему прежде она не задавала себе этот вопрос? Существовал ли он и раньше в ее душе или же зародился этой тревожной весной? А может, виновата история гравюры? Действительно, никогда еще София не чувствовала себя так, как сейчас. В отличие от многих других знакомых, Аргиряди ни разу не изменил своему роду и языку. Кроме того, в жилах Софии текла и материнская кровь. Девушка вспомнила скромный дом Чистяковых в Копривштице, обширный двор и почувствовала, как что-то словно обручем сдавило ей голову. Она устало присела у секретера. Что же произошло, что заставило людей так перемениться? И какой, по сути, была она сама – в сердце, в крови, в мыслях? И не было ли все это игрой судьбы?
– О чем ты думаешь? – голос отца заставил ее вздрогнуть. Девушка только теперь заметила, что держит в руках львиную голову, которой отец прижимал свои бумаги.
– О войне… – быстро ответила София первое, что пришло ей на ум.
Аргиряди пожал плечами.
– Война… – сказал он сухо, вынимая изо рта перламутровый мундштук. – Что ж… Война есть война… Четыре века Турция была всесильной, владела людьми, землями, богатством. А сейчас все идет к закату… – Он снова затянулся и продолжил: – Может, это перст божий. Кто знает. Но мне думается, что всему виной они сами…
– Ты думаешь, Турция проиграет? – спросила София.
Аргиряди пристально посмотрел на дочь, как будто взвешивая, каким должен быть его ответ.
– Да, – сказал он, стряхивая пепел. – Будет поражение полным или частичным, этого предсказать нельзя. Но война скорее всего кончится освобождением христианских земель на Балканах.
София догадывалась, что отец относится к этому далеко не безразлично. Она глядела на него и спрашивала себя, как бы он воспринял сказанное Грозевым. И может ли он испытывать беспокойство, какое терзало ее?
– В таком случае, Болгария станет свободной, – заявила София, не отрывая глаз от отца.
– Да, после стольких кровопролитий… Они этого заслуживают, – сухо заметил Аргиряди.
– Почему ты говоришь «они»? – девушка встала и подошла к отцу. На сердце у нее стало тревожно. – Ведь ты же утверждал, что мы – болгары, и все вокруг нас – тоже…
Аргиряди удивленно взглянул на дочь, потом медленно положил на стол табакерку, которую держал в руках.
– Верно, мы родом с гор, – вымолвил он. – Там наши корни. Но с тех пор, как мы переселились сюда, наша жизнь, торговля – связаны с греками. Этого требуют законы рынка, отношения с торговцами, товары – все, от чего зависит наша жизнь.
Он сказал это таким мрачным и глухим голосом, как будто ему понадобились определенные усилия, чтобы выразить свою мысль. София знала его другим – решительным, сильным. Она почти физически ощутила его неуверенность. Значит, не только ее мучил тот вопрос. Как видно, отец тоже ломал над ним голову…
– И все же, – пожала плечами девушка, – мы – болгары… Аргиряди родом из Родоп, а Чистякоглу – из Копривштицы…
Аргиряди поднял голову. Лицо его снова стало безучастным, а огонь, еще недавно горевший в глазах, погас.
– Мы семья торговцев, – сухо сказал он, – а для торговли не существует границ. Она служит всем людям, потому для нее не может быть какого-то отдельного государства. Ее родина – весь мир.
– Погоди, – прервала его дочь, – мы ведь живем не одни. К тому же и не во всем мире. Мы живем здесь, в этом городе, среди этих людей…
Аргиряди тяжело поднялся.
– Что касается моего отношения к людям и к этому городу, – медленно проговорил он, сдвинув брови, – никто не может меня ни в чем упрекнуть. Я всегда стремился и стремлюсь помогать им всем, чем могу. Делаю это прежде всею как человек…
София опустилась на диван и откинула голову на спинку. Аргиряди молча мерил шагами комнату, бесшумно ступая по ковру. Сердце Софии сжалось… Часы в гостиной пробили десять. И снова наступила мучительная, напряженная тишина. Девушка посмотрела на отца. Тот стоял у окна, всматриваясь в темноту. София встала, взяла свечу и зажгла ее от лампы. Потом подошла к отцу, положила руку ему на плечо и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его.
– Спокойной ночи, папочка…
Аргиряди обернулся. Пристально поглядел в глаза дочери, словно пытаясь прочитать там поддержку себе.
– Спокойной ночи, Софи… – и поцеловал ее в лоб.
София вышла из комнаты, быстро пересекла коридор и открыла дверь своей спальни. Сквозняком задуло пламя свечи, и сразу же со всех сторон подступила темнота. Девушка стояла беспомощная, ничего не различая во мраке, чувствуя, как в жизнь ее врывается что-то новое, непреодолимое, которое судьба бросала ей как вызов.
5
В дверь постучали.
– Войдите, – сказал Амурат-бей, не отрывая взгляда от карты. Это был его адъютант. Он поздоровался и доложил:
– Со станции пришло сообщение, что утренним поездом из Эдирне прибыли Хюсни-бей и Стефанаки-эфенди. Что прикажете делать?
– Хюсни-бей… – чуть прищурясь, повторил Амурат. – Вели послать за ними фаэтон и выдели охрану. Пусть заедут сначала сюда.
Адъютант вышел.
Амурат не сразу вернулся к работе. Хюсни-бей был из приближенных Мидхат-паши. К тому же он единственный из окружения великого везиря поддерживал связь со всеми гарнизонами в стране. Это был очень способный человек. Амурат-бей думал, что и при новом режиме он пойдет в гору, однако получилось иначе. Как видно, бей имел в виду что-то другое, потому что стоял несколько в стороне от событий. В настоящее время ему поручали лишь кое-какие технические задачи в провинциях империи. Другой – Стефанаки, Стефан Данов, был сыном здешнего помещика. Амурат знал, что он служит чиновником в Государственном совете. Амурат недолюбливал этого человека – ему претили нескрываемая угодливость и раболепие Стефана. Как видно, именно благодаря этим своим качествам, Данов и пользовался благоволением самых влиятельных кругов столицы.
Амурат вновь склонился над картой. Его металлическая линейка медленно легла поперек синей ленты Дуная. В сознании опять возник вопрос, давно не дававший ему покоя. Где русские попытаются форсировать реку. У Видина? Но там стоит войско Осман-паши, и неприятель вряд ли рискнет разгрызть самый крепкий орех. Тем более, что в районе Видина вдоль всего берега тянутся надежные артиллерийские укрепления. Значит, у Никополя? Но там очень крутой берег… Линейка поползла вправо, миновала Свиштов и продолжала двигаться к Русчуку. Здесь противоположный берег отлично просматривался, и противник просто не мог сосредоточить крупные силы. Вероятнее всего, удар готовился в районе Оряхово или Сомовита. Берег там довольно пологий, а лес, тянущийся на противоположной стороне, – отличное прикрытие для противника. Амурат-бей устало задумался, потом обвел кружками несколько звездочек – ими были отмечены береговые укрепления.
Резкий стук в дверь заставил его поднять голову.
– Миралай Хюсни-бей, – доложил адъютант и отступил в сторону.
В проеме возникла грузная, бесформенная фигура Хюсни-бея. Из-за его плеча выглядывало румяное, рано заплывшее жиром лицо Стефана Данова.
– Добро пожаловать! – Амурат поднялся, вышел из-за стола и приветливо поздоровался с гостями, пожав каждому руку.
Хюсни-бей вяло ответил на рукопожатие, затем, тяжело отдуваясь, опустился на стул. Стефан подождал, пока Хюсни сядет, и уселся рядом.
– Что бы там ни говорили, – Хюсни-бей вытер пот со лба, – но путешествие на поезде не из приятных. Разумеется, на фаэтоне я бы ехал из Эдирне сюда три дня, но зато сам себе хозяин. Захочешь есть – остановишься, пожелаешь отдохнуть в тени – выбирай дерево поразвесистей. Или родниковой водички попить – пожалуйста… А самое главное – ни тебе дыма, ни грязи. А то будто в трубу запихнули… Но, что поделаешь… Новые времена – новые нравы… – Хюсни-бей расстегнул воротник зеленого мундира и, еще раз отерев пот со лба, посмотрел на карту, разложенную на столе.
– Ну? И что ж здесь происходит? – спросил он Амурат-бея.
– Пока нормально, – ответил тот. – Я послал донесение о вооружении. Если хочешь, можешь с ним ознакомиться… Но здесь, – Амурат тяжело опустил ладонь на карту и исподлобья взглянул на Хюсни-бея. – Здесь что происходит…
– Здесь отвечают другие, – спокойно возразил гость, поудобнее устраиваясь в кресле. – Пусть обо всем позаботится Махмуд-Надим-паша, продавший душу тому русскому шпиону Игнатьеву…
– Грех есть грех, – заметил Амурат. – Но сейчас речь идет о судьбе всех нас…
Хюсни-бей хотел возразить, но вспомнил о присутствии Данова. Поэтому, вздохнув, проговорил:
– Ты не беспокойся. Не такие уж они страшные эти русские, как хотят казаться. Говорили, что до лета выйдут к Стара-Планине, но вот уже июнь, а их еще у Дуная не видно.
Амурат бросил вопросительный взгляд на бея.
– Но ведь ты же отлично знаешь, что все это время русские не сидели, скрестив руки.
– Что бы они там ни делали, \раньше августа не станут форсировать Дунай, а до тех пор много воды утечет.
Хюсни-бей помолчал немного, потом, подняв брови, сказал:
– Есть и кое-что другое. Русские теряют поддержку. На этих днях пруссаки, которые больше всего поддерживали Игнатьева в вопросе о Лондонском протоколе, согласились с лордом Дерби, что на конференции дали маху. В Англии узнали об этом и начинают все сначала. – Он перевел взгляд на Стефана Данова: – Стефанаки-эфенди и приехал в связи с этим. На следующей неделе сэр Генри Эллиот должен прислать двоих чиновников, чтобы они проверили, кто поднял в газетах весь тот шум относительно бунта. Они требуют доклада, который внесут на заседании парламента.
– Но сэр Эллиот сейчас в Вене, – удивился Амурат-бей. – Зачем ему кого-то посылать?
– От его имени, – согласно кивнул Хюсни-бей. – Просто сэр Генри зол на всех за то, что произошло, и настоял перед послом Лейардом на проверке…
Амурат сделал презрительную гримасу.
– Это все дело прошлое.
– Но оно имеет значение, ваше превосходительство, – вмешался в разговор Стефан Данов. – От этого многое зависит в великих державах – и движение флота, займы, да. если хотите, и войско… Общественное мнение в Англии равняется нашим трем армиям, эфенди.
В голосе Данова звучали раболепные нотки, и это вызвало раздражение у Амурат-бея.
– Допустим, – с неприязнью проговорил он, – но что вы теперь собираетесь доказывать?
– Все, что необходимо, – спокойно ответил Стефан Данов. У него были воспалены веки, и взгляд, казалось, шел через стекло. От этого Амурату стало еще противнее.
– Стефанаки-эфенди, – вмешался Хюсни-бей, – должен встретиться с Айдер-бегом и договориться о местах, где пройдут люди сэра Эллиота. – И пояснил: – Нужно все сделать как следует…
Амурат пожал плечами, потом взял колокольчик и позвонил. Вошел адъютант.
– Айдер-бег внизу? – спросил Амурат.
– Так точно, ваше превосходительство.
Амурат повернулся к Данову.
– Вы можете пойти к нему, эфенди.
– Благодарю вас, – поднялся Стефан. Он засуетился, будто хотел еще что-то сказать, но только поклонился и последовал за адъютантом.
– Мерзкий тип… – Амурат в сердцах швырнул линейку на стол.
Хюсни-бей хрипло рассмеялся.
– Главное, он делает все, что от него требуется… И знает, когда нужно войти, а когда – выйти… Как и многое другое. – Улыбка застыла у него на лице, потом постепенно исчезла, словно растаяла. – Да… – медленно протянул он, потирая виски. Потом повернулся к Амурату: – А тебя что тревожит? Война началась, а это означает, что рано или поздно Эдхем-паша уйдет. И вероятнее всего, это произойдет с помощью англичан. Дизраэли всегда предпочитал иметь дело с Мидхат-пашой, а не с кем-то другим. Но для этого надо иметь вес в парламенте…
– Как ты ошибаешься, – покачал головой Амурат. – Дизраэли предпочтет самого безликого великого везиря. Не забывай. Англии нужна восточная часть Средиземного моря.
Амурат отпер сейф и достал топографические снимки.
– Вот, посмотри, – он развернул их перед Хюсни-беем, – это предложения знаменитого английского советника Беккер-паши: чтобы оборонительная система обеспечивала безопасность только Дарданеллам и дорогам, ведущим в Египет. Ничего другого. А что произойдет здесь, в Румелии, по обе стороны Стара-Планины, их просто не интересует. Мы должны позаботиться об этом сами…
– Ну, я думаю, что до этого дело не дойдет, – с апатичной усмешкой протянул Хюсни-бей. – В первых же сражениях с русскими на Дунае проявится беспомощность и Эдхем-паши, и Савфет-паши… Вот тогда-то мы с тобой и вернемся…
Амурат нахмурился.
– Иными словами, можно спать спокойно: русские и англичане исправят положение в Стамбуле. – Губы его искривились в горькой гримасе. Он пристально посмотрел на Хюсни-бея и добавил: – Русская армия насчитывает сто тридцать тысяч, бей-эфенди, а мы не смогли перебросить к Дунаю даже половины того, что намечали. – Амурат нервно зашагал по комнате, как бы пытаясь заглушить боль в душе. Помолчав немного, продолжил: – На кого мы можем рассчитывать? На войска Сюлейман-паши. Но они в Боснии и в албанских горах, в сотнях километров отсюда к западу. Здесь, на центральном фронте, наша единственная опора – Осман-паша. Но у Порты он в немилости. На остальных – Мехмед-Али-пашу, Вейсель-пашу и Беккер-пашу – я не надеюсь… – Он на секунду умолк, и вдруг в нем словно что-то прорвалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53