Это был арьергард турецких войск – тот самый, что во время восстания завершил расправу над панагюрскими и стремскими селами.
На темнеющем небе заблестели первые звезды. Они лихо смотрели вниз, на окровавленную землю.
Мимо повозки еще долго пробегали отставшие от своих грабители и насильники. Слышались их гортанные выкрики.
– Большая добыча будет им в Зааре… – сказал по-турецки офицер с опущенным веком.
Другой молча кивнул. Толстяк снял феску и, вытерев ладонью пот со лба, продолжал:
– Одни торговые ряды тянутся километра на два, а сколько еще всего в домах… Большая добыча!..
Другой промолчал. Закурив, он с наслаждением затянулся.
Когда повозка поднялась на вершину холма, Грозев увидел низко над горизонтом возле леса бледное сияние. Он толкнул Рабухина в бок и глазами указал на светлеющее небо.
Стара-Загора горела. Зарево то угасало, то снова вспыхивало, озаряя небо зловещим светом.
В турецкий лагерь приехали, когда вокруг наступила непроглядная тьма. Перед первым же шатром их остановили, осветили лица фонарями. Затем попутчики Рабухина и Грозева вместе с невысоким важным офицером вошли в другой шатер, поговорили там, и немного погодя оттуда вышел офицер с черной бородкой, неся в руках кусок брезента.
– Господа, – сказал он по-французски, – лагерь переполнен, но мы устроим вас в одной из телег. Постелите этот брезент на сено. Таковы военные условия. Благодарите, что сейчас лето…
Грозев и Рабухин постелили брезент, положили на него вместо подушек саквояжи и, валясь с ног от усталости, улеглись в телегу.
Бивак не засыпал. Горели костры, слышались голоса, взад-вперед сновали тени.
Оглянувшись по сторонам, Грозев оперся головой на руку и обратился к Рабухину:
– Что будем делать? Я думаю, еще ночью надо выбраться отсюда…
Рабухин отрицательно покачал головой.
– До утра мы не сможем и пошевелиться. И в биваке, и на дорогах полно охраны…
– А что предпримем потом? – Грозев старался рассмотреть в темноте лицо Рабухина.
– По всей вероятности, – ответил тот, – наш прорыв закончился. У нас есть еще немного войск в Северной Болгарии. Необходимо хорошо обеспечить тыл, чтобы снова перейти через Балканы…
– В таком случае вернемся в Пловдив… Здесь, наверное, появятся и другие журналисты, и не исключено, что мы можем столкнуться с чем-нибудь непредвиденным…
– Это верно, – согласился Рабухин, – но сначала я попытаюсь установить связь с отрядами в Хасковском краю…
К соседней повозке подошел высокий турок в наброшенной на плечи шинели.
– Али-эфенди, это ты? – сказал он, наклонившись над телегой. В свете костра его лицо показалось Грозеву длинным и худым.
Над телегой поднялась бритая голова, поглядела на высокого турка. Али-эфенди спросил:
– Откуда ты взялся, Шабан Ахмед?… Ты же уехал с обозами вперед…
– Я из верхнего бивака, из штаба… – Шабан Ахмед тяжело взобрался на телегу. – Привез депеши Февзи-паше…
– Где сейчас штаб?
– Возле Джуранли, за дорогой в Ени-Заару.
– Сулейман-паша там?
– Там… Здесь будет завтра… Ему ни к чему торопиться… Реуф-паша взял сегодня Ески-Заару… Сейчас все двинемся к Казанлыку, а оттуда через Шипкинский перевал нанесем им удар и сбросим в Дунай…
И Шабан Ахмед, пыхтя и ворочаясь, стал укладываться. Но Али-эфенди окончательно проснулся. Сел и закурил с явным намерением продолжать разговор.
– А Осман-паша где? – спросил он, затянувшись. Огонек ярко вспыхнул во мраке.
– В Плевене. Оттуда отрежет путь русским… – авторитетно заявил Шабан Ахмед.
– Хорошая взбучка ждет неверных! – Али-эфенди злорадно засмеялся.
– Аллах знает, что делает! – отозвался Шабан Ахмед, явно желая закончить разговор.
Возле костров все реже мелькали силуэты людей. Тихо потрескивая, догорали головни.
Утром первый человек, кого они увидели у соседнего шатра, был вчерашний офицер. Он был чисто выбрит, черная бородка аккуратно подстрижена, вид у него был свежий и представительный.
Подойдя к нему, Рабухин деловито произнес:
– Господин, мы должны послать свои корреспонденции в газету. Дайте нам возможность сделать это.
– Конечно, – отозвался турок, – но передать материал вы сможете в Карабунаре или – еще лучше – в Тырново-Сеймене. В Ески-Зааре вряд ли работает телеграф, – добавил он, мрачно усмехнувшись.
Тогда, пожалуйста, распорядитесь, – невозмутимо продолжал Рабухин, – чтобы нас обеспечили транспортом до места, где мы могли бы воспользоваться телеграфом…
– Пока это невозможно, – сказал турок, – движение на дорогах временно приостановлено. Командующий проедет по всем бивакам, чтобы приветствовать войска перед походом к Балканам.
– Долго ли это продлится? – спросил Рабухин.
– Вряд ли… Может быть, час-два… Для вас тоже было бы интересно увидеть маршала Сулейман-пашу, – прибавил офицер, собираясь войти в шатер.
Рабухин посмотрел на Грозева, и оба молча отошли. В лагере действительно наблюдалось необычайное оживление.
Телеги оставляли центр бивака, в нижнем краю поляны строились батальоны.
Кавалеристы чистили коней, подтягивали подпруги, осматривали амуницию. Немного погодя где-то за шатрами запела труба. Гомон усилился, солдаты, перекидываясь на ходу словами, направлялись к поляне в центре бивака.
За строем пехоты и кавалерии в беспорядке расположилась солдатская масса; это живое море шумело и волновалось, угрожая искривить ровную линию строя, которую с таким трудом установили сержанты.
– Мы тоже должны пойти, – сказал Рабухин. И тихо добавил: – Если собираемся незаметно улизнуть…
Вновь послышались звуки трубы. Забили барабаны. Суета прекратилась. Влево от шатра встал Февзи-паша. За ним – несколько офицеров, в том числе и высокий капитан. Увидев корреспондентов, он кивком подозвал их. Рабухин и Грозев молча встали перед строем. Пространство позади них было плотно заполнено рядами солдат.
В верхнем краю поляны появилось несколько всадников. Оглушительно забили барабаны. Февзи-паша пришпорил коня и устремился навстречу командующему и его свите. Затем все спешились и направились к построенному войску. Грозев пристально смотрел на приближающуюся группу.
Впереди шел Сулейман-паша – плотный, среднего роста человек с живыми, энергичными движениями. Он немного прихрамывал.
Грозев перевел взгляд влево и вздрогнул. Рядом с Сулейман-пашой в парадном мундире шагал Амурат-бей.
19
Христо-Жестянщик провел беспокойную ночь.
Проснулся он рано, прислушался. По мощенным булыжником улицам со стороны Марицы раздавались шаги людей, вставших спозаранку. Издали доносился скрип телег. Жестянщик встал, свернул постель, взглянул на пакет, лежавший под столом.
– Кажись, дело будет сделано сегодня, – на губах его появилась хитрая усмешка.
Затем он сел у окна и снова развернул план, который начертил ему Димитр Дончев: там было указано, как проникнуть в склад постоялого двора Меджидкьошк, как, заложив взрывчатку, меньше чем за три минуты выбраться обратно, перескочить ограды задних построек и оттуда по узким улочкам кратчайшим путем достичь квартала Мараша.
Христо все было ясно до мельчайших подробностей, но когда он думал о предстоящем деле, в ушах звенело, словно позади уже раздался страшный взрыв. И в мрачном подземелье каменного города он воспринимал это как надежду, как избавление.
Жестянщик скучал по Белово. Он мучительно переживал не только свое одиночество. Ему казалось, что в страданиях людей, пожарах, погромах, поражении восстания есть и его вина. Поэтому последние дни Христо жил в лихорадочном возбуждении, словно взрыв должен был все сразу изменить – возвратить людей в их дома, вернуть покой его душе.
В дверь кто-то тихо постучал. Жестянщик открыл засов. Перед ним стоял Дончев.
– Доброе утро, Христо, – Дончев пожал ему руку. Вслед за ним вошел Искро.
Дончев огляделся, но не увидел ничего подозрительного. В подвале царили тишина и полумрак.
– Сегодня вечером! – произнес он, садясь у стола и вытаскивая кисет с табаком.
– В котором часу? – спросил Христо.
– После вечерней смены караула. Пока новые караульные еще не освоились на посту…
Дончев закурил цигарку, потом протянул кисет Жестянщику. Глубоко затянувшись, сказал:
– И все же неплохо бы подождать Грозева до завтра…
В голосе его чувствовалось колебание, он вопросительно взглянул на Искро.
– Докуда ждать? – пожал плечами Искро. – Со стороны Чирпана всю ночь движутся войска… – Затем, помолчав, уверенно прибавил: – Грозев уже у них. Прошло четыре дня… А там он понял, что если будет идти с казаками, быстрее попадет в Пловдив. Вот так-то. А мы тут ломаем головы. Нечего больше мудрить. Он же сам нам сказал уходя…
– Так-то оно так, – согласился Дончев, – но дело это нешуточное… Нельзя, чтобы все оказалось впустую…
Искро, мрачно глядя перед собой, подошел к окну.
– Если будем мешкать, – убежденно заявил он, – упустим единственную за столько месяцев возможность. Так и знайте!..
Дончев вдруг ударил кулаком по столу и встал:
– Ты прав, Искро! Была не была!.. Поднимем их сегодня вече-в воздух, собак паршивых!..
– Христо, – обратился он к Жестянщику, взглянув не часы, – останешься здесь до вечера. Если ничего особого не случится, в восемь к тебе придет Гетов, чтобы помочь перенести взрывчатку. Положите ее в корзину с древесным углем и отнесете в заброшенный двор напротив солдатской пекарни. Улица там узкая, постоялый двор хорошо виден. Караул сменяется у самых дверей. Как услышишь муэдзина с Имаретской мечети, будь наготове! Искро отвлечет внимание солдата. Пока он будет заниматься им, ты проскользнешь во двор. Дальше тебе известно… Все должно идти по плану. Солдаты там довольно далеко, ниже пекарни, в кофейне Хаджи Хасана. Пока прибегут, все уже будет кончено… Бруцев будет на страже в верхнем конце улицы. Это самый удобный момент. Турки будут молиться, поднимется суматоха…
Вытащив из кармана свернутый фитиль, Дончев положил его на стол.
– Прикрепишь его к взрывчатке так, как я тебе объяснил, перед тем как спрятать ее в корзину с углем.
Потом Дончев и Искро простились с Жестянщиком и молча вышли.
Жестянщик остался один.
Время тянулось мучительно медленно. К вечеру шум из Тахтакале стал затихать. Слышно было, как владельцы магазинчиков опускают жалюзи. Незаметно начало темнеть. Предметы в подвале стали терять свои очертания.
Жестянщик приготовил корзину с углем и сел на ящик у окна. Город притих. Редкие удары часов с Сахаттепе слышались совсем ясно. Христо умел различать шаги и теперь жадно ловил каждый звук.
Проехала телега по булыжной мостовой, и снова наступила тишина. Вдруг послышались быстрые шаги, человек обошел дом, спустился вниз по лестнице. В подвал, запыхавшись, вошел Гетов. Он был немного бледнее, чем обычно.
– Быстрее! – сказал он. – Через переулок, что возле дома Хаима Моше, выйдем как раз напротив постоялого двора… Скорее!..
Улица круто поднималась по северному склону холма, и хотя Жестянщик старался идти в ногу со своим низеньким спутником, Гетов задыхался, жилы у него на шее вздулись от напряжения.
– Возле вон тех ворот свернем направо и попадем в заброшенный двор, – тяжело дыша, проговорил Гетов. – Вытащим там взрывчатку и будем ждать.
Со двора было видно все здание. На углу возле пекарни горел уличный фонарь. Около приоткрытых ворот неподвижно стоял часовой, опираясь на ружье.
Вскоре пришла смена. Новый часовой был ниже ростом, но чувствовалось, что он ловок и силен. Закинув ружье за спину, он стал прохаживаться взад и вперед по улице.
Человек пять крестьян из окрестных сел, работавшие задарма на турок, укладывали дрова в высокие поленницы по обеим сторонам улицы.
Из кофейни хаджи Хасана доносились звуки свирелей и бубен, хриплые голоса – веселье явно было в разгаре.
Небо на западе еще светлело, на его фоне дома на вершине холма казались неприступными крепостями.
Но Жестянщик ничего этого не видел. Присев на корточки возле корзины с углем, он не сводил глаз с открытых дверей постоялого двора.
Внезапно с минарета Имаретской мечети раздался протяжный зов муэдзина. Он полетел над домами, и вскоре из мечетей Табак-хисара, Лохуты, из Джумаи тоже понеслись заунывные голоса.
Жестянщик почувствовал, как теснит в груди. И словно для того, чтобы освободиться от этих тисков, он вынул из корзины пакет с взрывчаткой, положил рядом.
Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Все вокруг было спокойно. Шум в кофейне хаджи Хасана стал затихать. Лишь крестьяне продолжали перекладывать поленья возле пекарни. Вдруг в верхнем конце улицы что-то прошуршало. Часовой, вздрогнув, уставился туда. В это время чья-то тень перескочила соседнюю ограду и встала посреди улицы.
– Кто там? – крикнул часовой, заряжая ружье, но с места не сдвинулся.
Тень метнулась вверх по улице, но часовой не побежал за ней. Он все так же стоял у дверей постоялого двора. Положение усложнялось. Маленькая тень Искро вернулась обратно, снова остановилась. Часовой поднял ружье.
Прижимая пакет с взрывчаткой к груди, Жестянщик неподвижно стоял у выхода с заброшенного двора. Над улочкой нависла настороженная тишина. Сейчас часовой сделает предупредительный выстрел. Вдруг с поразительной быстротой Искро бросился вперед, прыгнул на спину часовому и вцепился ему в плечи.
Жестянщик пересек улочку и юркнул в двери постоялого двора. За ним тенью проскользнул Гетов. Из двора Момушева выскочили Калчев и Дончев, бросились к месту схватки.
Часовой, пригнув рукой голову Искро, дотянулся до упавшего ружья и изо всех сил хватил прикладом парня по темени. Череп треснул, а ружье неожиданно выстрелило. Одним ударом тесла Дончев повалил солдата. Но было уже поздно.
Из кофейни выбежали турки. Трое болгар исчезли во тьме заброшенного двора.
Турки подбежали к поленницам, стали на них карабкаться. В верхней части улочки раздался выстрел. Стрелял Бруцев, который должен был охранять вход в постоялый двор, пока Жестянщик находился там. Грохнул второй выстрел. Турецкий сержант упал бездыханным на булыжную мостовую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53