Людовик был хорошим мужем и добрым товарищем, когда был дофином. Когда он станет королем Франции и на него упадет тяжесть управления государством, кто он будет для Бланш?
Она вплотную занялась воспитанием сыновей, ведь они наследники и неизвестно, кому из них придется вдруг надеть на голову корону. Филипп Август постоянно твердил, что у Людовика слабое здоровье. Если она лишится мужа, кто из сыновей станет ее заступником?
На великолепной церемонии коронации Людовика в Реймсе ей почему-то было беспокойно. Странно, ведь для тревоги не было причин.
Никаких династических разногласий не возникло. Людовик был признан законным наследником недавно усопшего короля. Народ вздохнул с облегчением – власть передалась мирно от одного короля к другому, и все совершено по закону.
И кровоточащая язва на юге страны уже почти зарубцевалась, альбигойцы были уничтожены.
«Господь даровал прощение Франции!» – восклицали французы, когда пили вино, разламывали свежеиспеченный хлеб и поедали дымящееся жаркое с острым соусом.
Ингеборг восприняла свое новое положение как милость Господню. Ее почему-то заинтересовали королевские внуки. Со смертью Филиппа она получила доступ во дворец и начала заниматься с мальчиками играми в мяч и шарады. Людовик отказался воспретить ей доступ во дворец, на чем настаивала Бланш.
– Детям понравилось ее общество. Пусть они повеселятся и поскорее забудут о кончине дедушки.
Что-то изменилось в дворцовых комнатах и коридорах, может быть, сам воздух, которым дышала Бланш.
Ингеборг по какой-то странной причине завоевала любовь к себе всех малышей, и они резвились с нею в играх. Бланш как-то случайно услышала, что они называли ее матушкой.
Гроза разразилась в солнечный день, когда ее никто не ожидал.
Гонец доставил письмо от Хьюго Лузиньяна.
У Бланш тут же всплыли в памяти опущенные с притворной скромностью пушистые ресницы красавицы Изабеллы, ее пронзающая, как остро отточенный кинжал, ирония и беспощадность в речах и поступках. Страшная женщина, она обладала оружием, способным сокрушить любые крепости – красотой, дарованной ей наверняка самим дьяволом.
В письме Лузиньяна, вскрытом и прочитанном совместно королевской четой, содержались известия, которые, как и предчувствовала Бланш, добавляли им еще забот.
Хьюго писал его, разумеется, под диктовку жены. Там утверждалось, что покойный Джон завещал ей множество поместий и она намерена заявить права на владение этими землями.
– Я уверена, что женушка дергает бедного Лузиньяна за нос и не дает ему дремать, – сказала Бланш. – Если ты хочешь по-прежнему иметь этого графа в союзниках, тебе придется удовлетворить аппетит его супруги.
Людовик возразил:
– И сам Хьюго не лишен амбиций. Земли его супруги, если они ему достанутся, сделают его богатейшим вельможей в Европе. Он жаждет их заполучить. Я слышал, что у него родился наследник. Тоже Хьюго, названный в честь папаши.
– Будем надеяться, что она окажется лучшей матерью этому отпрыску, чем она была для детей, рожденных от Джона, – съязвила Бланш.
– И все-таки ей хватило ума быстренько короновать своего Генриха.
– Тем более, Луи, опасайся этой стервы и не ввязывайся в ее интриги. Она блюдет только свои интересы. Собственную дочь она вытолкнула из постели уже обрученного с Джоанной Лузиньяна и заняла ее место. Вот такова Изабелла Ангулемская. В большой игре она не придерживается никаких правил, будь настороже и следи за ней.
Людовик печально улыбнулся.
– За сколькими людьми нам приходится следить, дорогая Бланш! Скольких шпионов нам надо содержать и сколько предательских ударов можно ожидать из-за каждого угла!
– Я с тобой согласна, но эта интриганка требует особого, пристального внимания.
Людовик кивнул, но Бланш показалось, что он не разделяет ее беспокойства.
Им предстояло длительное путешествие по городам и провинциям страны во главе королевского войска. Бланш одобрила эту идею – показать народу, что могущество Франции не померкло после кончины предшествующего короля.
Первым их должен был принять как раз Хьюго Лузиньян. Его владения были обширны, и сохранить графа в союзниках было в их интересах.
Людовик и Бланш знали, что любая допущенная ими ошибка может позволить англичанам вновь завладеть Нормандией.
Среди вассалов, сопровождающих коронованную чету, был Тибальд, четвертый граф Шампанский, красавец, какие редко рождаются среди смертных, скорее похожий на ангела. Какие-то слишком дерзкие трубадуры, воспевавшие его красоту, позволяли себе намеки на то, что он принц королевской крови, ибо его бабушка – дочь Людовика Седьмого, отца Филиппа Августа, и что он достоин престола Франции.
Сам граф Шампанский обожал любовные баллады и не упускал случая признаться в песнопениях в любви к несравненной даме его сердца – Бланш, за что получил в народе прозвище Тибальд-песенник. Голос у него был неплохой и достаточно сладкий.
Эти слухи и участие в поездке по стране сиятельного менестреля, который возбуждал в простолюдинах неуважительное отношение к королевской чете, раздражали Бланш.
Наглый, самоуверенный взгляд Тибальда преследовал королеву. Она не могла позволить подобной вольности – ясному для всех, кто не слеп, желанию графа Шампанского сделать ее своей любовницей.
«Тщетны его надежды», – говорили мудрые люди, но большинство из простонародья делали даже ставки, как скоро королева упадет в объятия красавца графа.
А для Бланш, женщины сильной, волевой и целеустремленной, попытка когда-то ничтожного графа вынудить ее изменить королю казалась смехотворно-нелепым и докучливым спектаклем.
Трудно сказать, успешным ли был для короля и королевы визит во владения Лузиньяна.
Хьюго признал себя вассалом Людовика, но в его нарочито почтительном коленопреклонении и в том, каким тоном он произносил текст традиционной присяги, ощущалась некая фальшь.
Изабелла моргала пушистыми ресницами и изображала из себя гостеприимную хозяйку, но зажаренные молочные поросята, поданные на ужин, не показались вкусными королевской чете.
Изабелла уже не была козырной дамой в политической игре. Времена изменились. Теперь Бланш управляла государством, а Изабелла – лишь своим супругом.
– Я так рада принимать вас у себя во дворце, – пропела, а вернее, прошипела Изабелла.
Фиалковые ее очи излучали сияние, она улыбалась королю и тут же прятала от него лицо, склоняя голову в знак покорности новому сюзерену.
Бланш пристально наблюдала за этой церемонией, но чары Изабеллы явно не действовали на Людовика.
Бланш могла торжествовать, но Изабелла всеми силами старалась испортить ей это торжество.
– Вы, конечно, горюете по вашему свекру. Я знаю, что вы были его любимицей. Он был великим королем, и непросто после него нести бремя власти. Огромная тяжесть легла на ваши плечи.
Взгляд Изабеллы обшаривал с неприкрытой бесцеремонностью фигуру Бланш, облаченную в роскошный, поистине королевский наряд.
Он был сшит из голубого бархата, с узкими, доходящими до кистей, длинными рукавами. На платье надевалась шелковая туника, а сверху – еще накидка из прозрачной, почти невесомой ткани, которая изготовлялась в отдаленном Китае.
Прелестную головку Бланш окутывал голубой шелк, гармонирующий с цветом ее глаз.
Французская королева была прекрасна, но, несмотря на это, Изабелла излучала самодовольство. Без малейшего усилия она была способна затмить любую женщину, оказавшуюся рядом с нею.
Ее собственное одеяние, с такими же модными обтягивающими рукавами, было алого цвета, ослепительно яркого и сразу приковывающего к себе внимание, волосы, ничем не стянутые, свободно ниспадали на плечи, на лбу, над бровями, сверкал массивный золотой обруч, украшенный единственным крупным рубином, подобным раскаленному докрасна углю в очаге.
Бланш подумала: «Она совсем мало изменилась, разве только с возрастом стала еще коварнее».
В каждой фразе, произнесенной Изабеллой, в каждом взгляде сквозил издевательский намек: «Да, сейчас я бывшая королева, а ты сидишь на троне рядом с супругом. Но все преходяще. Сможешь ли ты держаться с таким же достоинством и сохранить власть над душами и сердцами, как я, став такой же бывшей?»
За малым приемом после краткой паузы последовал большой пир.
В главном зале замка накрыли столы: под балдахином на помосте установили стол на четверых – для королевской четы и для Хьюго с Изабеллой. Посреди зала, так же на возвышении, стол-великан, за которым разместили наиболее знатных дворян из свиты короля и членов семьи Лузиньянов, а те, кто рангом пониже, расселись у подножия.
Бланш догадывалась, почему так расположили гостей. Таким образом Изабелла давала понять королю и королеве, что хотя Лузиньяны и вассалы французской короны, но все же она тоже королева, мать нынешнего короля Англии.
Еда на столы подавалась отменная – молодая оленина, отбивные из баранины, нежнейшие поросята и бесчисленные пироги с разнообразной начинкой. Все это орошалось великолепным вином из лучших сортов местного винограда. Когда гости отяжелели от выпитого и съеденного, в зал впустили жонглеров и музыкантов. Их было множество, от их мелькания пестрило в глазах. Подобные толпы бродячих артистов кочевали от замку к замку, где затевали празднества и давали свои представления за кров и пищу.
Ото всех столов послышались радостные возгласы – сытым гостям как раз не хватало музыки и поэзии, чтобы обильная еда лучше улеглась в желудках. Менестрели исполняли баллады собственного сочинения и сами себе аккомпанировали на музыкальных инструментах.
Это были в основном весьма бедные люди, и судьба их была незавидна. Часто хозяин или хозяйка благородного и богатого дома, куда они были приглашены, выражали недовольство их импровизацией, изображая из себя знатоков, разбирали по косточкам и критиковали исполнителей и из мелочной экономии даже лишали их обещанного ужина и гнали со двора.
Не очень-то многочисленное сословие артистов считалось презираемым. Про них с усмешкой говорили, что они, подобно птицам небесным, не сеют, не жнут, а Господь их кормит.
Но этот случай, когда они предстали перед королем, вселял в них надежду на щедрое вознаграждение.
Тем, кто добрался первым до этого величественного замка, освещенного множеством огней и оглашаемого выкриками толпы, жаждущей веселья, повезло.
Менестрели выступили хором. Они запели балладу, грустную, чувственную, – о своих странствиях. Затем один из них запел соло, а его товарищ с комическими ужимками аккомпанировал ему на дудке.
Вступление было такое:
Когда-то был я рыцарем Прекрасной Дамы,
И, отслужив ей, я накопил историй полные карманы.
Оставшись без гроша, без лат и без друзей,
Теперь я веселю господ историей своей.
Общество привыкло к романсам о безнадежной любви и было несколько озадачено таким ироническим началом. Но в наступившей тишине вдруг, стянув с рук перчатки, громко захлопала в ладоши Изабелла, и все поддержали ее аплодисментами. В глазах вдовствующей королевы вспыхнул огонек, от него протянулся невидимый луч, обжегший сердце бродячего певца.
Он продолжил:
Я стал бродягой и поэтом
И преуспел в искусстве этом…
И скинет платье предо мной
Любая дочерь Евы,
Будь хоть она великой королевой…
Изабелла так отчаянно аплодировала певцу, что Хьюго посмотрел на нее с недоумением.
Она же воскликнула:
– Поведай нам, добрый менестрель, каким оружием ты побеждаешь женщин?
– Своими песнями, госпожа, – последовал ответ. – Но я способен петь, лишь когда на меня взирают очи, подобные вашим.
И, не отрывая глаз от прекрасных очей Изабеллы, менестрель, оставив шутливый тон, исполнил песню, в которой восхвалялись прелести сидящей перед ним дамы.
Их подробное перечисление заставило бы смутиться любую женщину, но только не Изабеллу.
Бланш не без оснований решила, что этот менестрель уж наверняка не останется без вознаграждения. «Но каково оно будет?» – цинично усмехнулась она про себя.
Затем Изабелла объявила, что с них достаточно менестрелей. Пусть артистов отведут на кухню и накормят, как положено за хорошую работу. Тоном, не терпящим возражений, она предложила гостям сыграть в «вопросы и ответы» и тут же добавила, что, как хозяйка дома, желает воспользоваться привилегией первой задать вопрос.
Она вышла из-за стола на середину холла и потребовала, чтобы одна из дам завязала ей глаза шелковым платком.
Так она и стояла на виду у всех, широко раскинув руки, словно для объятия, выпрямив спину и гордо откинув голову. И выглядела она столь чарующе-прекрасной, что никто из мужчин – это Бланш заметила – не в силах был оторвать от нее вожделенного взгляда.
Изабелла поднесла белоснежную свою руку ко лбу, изображая глубокую задумчивость, а потом произнесла:
– К сожалению, дорогие леди, наши мужья часто вынуждены покидать нас. Но, находясь вдалеке, хранят ли они нам верность? Мы хорошо знаем их натуру и поэтому наверняка скажем «нет». В таком случае, следует ли осуждать нас, тоскующих в одиночестве, если мы поддадимся искушению, которое окажется непреодолимым?
Все ошеломленно молчали, когда Изабелла вслепую начала свое движение меж столов, вновь расставив руки и шевеля пальцами, будто нащупывая что-то в пустоте.
Женщины, все как одна, замирали и старались не дышать, когда Изабелла проплывала в грозном безмолвии мимо них.
Бланш сразу догадалась, что именно к ней направляется Изабелла и опустит ей руки на плечи, и придется Бланш, согласно правилам, отвечать на вопрос.
Это была не игра. Здесь таился какой-то умысел.
Как бы ни клялись в вечном мире и согласии их супруги, меж двумя женщинами шла война.
Все ближе и ближе подходила Изабелла, и наконец ее руки коснулись Бланш.
– Вот кто мне ответит! – громко заявила бывшая королева, притворяясь, что не узнала королеву Франции. – Если это женщина, то, надеюсь, ответ ее будет искренним и мудрым и послужит нам путеводной звездой в нелегкой и сложной жизни нашей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56