Мне показалось, что Алексей оставаться за воротами не захотел и заинтересовался Казанью, но я тему погасил:
– Веди скорее, а то барин осерчает!
Алексей тяжело вздохнул, подозрительно оглядел пустынные просторы родной земли и махнул рукой:
– А, семь бед, один ответ, пошли, коли так.
В пролом крепостной стены телега действительно не прошла бы. Не потому, что он был узок, наоборот, слишком широк, но весь завален рухнувшим строительным материалом. Мы пробрались по бревнам внутрь цитадели. От комментариев я воздержался, с интересом ждал, чем еще порадует архитектурный и хозяйственный гений постельничего. Посмотрел вокруг и решил, что отложу эстетические оценки до другого раза. Задний двор был замусорен, неухожен и убог. Под ногами хлюпала зловонная жижа. Возле скотных помещений высились горы навоза, так что нас сразу же облепили слепни и мухи.
Отмахиваясь от агрессивных насекомых, мы пошли вглубь двора.
– Послушай, Алексей, где, ты говорил, у вас темная, в которой вчерашнюю девку держат? – спросил я, зажимая нос от резких запахов жизнедеятельности людей и животных.
– Так вон, мы мимо прошли, – указал он на один из бревенчатых сараев.
– Посмотреть на нее можно, а то будем за нее перед Василием Григорьевичем хлопотать, а девка окажется не та.
– Так почему не посмотреть, пошли, посмотрим. Там караульным мой кум Степан.
Мы вернулись к «темной», но никакого Степана здесь не оказалось, а сама тюрьма была заперта, вернее,, подперта деревянным колом. Я его убрал и распахнул дверь.
– Есть тут кто-нибудь? – крикнул в темное помещение.
– Есть, – откликнулся мужской голос, и на свет Божий показался прилично одетый мужчина, правда одежда у него была не в порядке, а лицо помятое и усталое. Он удивленно осмотрел нашу странную компанию.
Алексей низко поклонился арестанту. Мы с Сидором ожидали другого явления и не сразу на него отреагировали.
– Здесь должна была быть женщина, – наконец сказал я.
– Есть и женщина, но она еще спит, – объяснил он.
Разговор у нас получался светский, будто мы зашли сюда в гости.
– Ее не Прасковьей зовут? – не выдержал неизвестности Сидор.
– Не знаю, она не называлась, – ответил арестант и крикнул вглубь сарая, – боярышня, тебя тут спрашивают!
Неожиданно в разговор вмешался наш провожатый, он вновь низко поклонился арестанту:
– Доброго тебе утречка, Василий Григорьич!
– Здравствуй, Алексей, – ответил тот, отстраняясь от двери, из которой, едва его не сбив с ног, выскочила взлохмаченная Прасковья. Она уставилась на нас во все глаза, засмеялась и бросилась мне на шею.
Я только успел про себя отметить, что арестант, скорее всего, и есть управляющий, как был захлестнут эмоциями.
То, что здесь началось, думаю, не требует особых комментариев. Мы обнимались, целовались и радовались встрече. Наконец, девушка немного успокоилась, и я смог переключиться на Василия Григорьевича. Он все это время стоял, прислоняясь плечом к стене узилища, с ироничной улыбкой рассматривая нашу компанию. Я его спросил:
– Ты, если я не ошибаюсь, здешний управляющий?
– Бывший, – ответил он, – сегодняшней ночью стал простым арестантом. – Если вы хотите увезти отсюда девушку, тогда поторапливайтесь, когда вернется хозяин, вам придется составить мне компанию.
– Нам спешить некуда, он теперь сюда нескоро явится, разве что после второго пришествия, – сказал я. – А вот с тобой бы я очень хотел поговорить, у меня есть много вопросов.
– Что значит... Ты хочешь сказать, что постельничий? Я же его вчера вечером видел живым и здоровым, – теряя весь свой иронический настрой, забормотал он.
– Все мы под Богом ходим и не знаем своего последнего часа, – нравоучительно объяснил я. – Сейчас человек жив, через минуту, глядишь, умер. Неисповедимы пути...
Однако он не дослушал сентенцию, перебил на полуслове:
– Значит, умер Нечаев!
Он был так искренно удивлен, можно даже сказать, ошарашен новостью, что начал нервно перебирать застежки на кафтане, потом пробормотал:
– Этот всем новостям новость. Как же это он так сподобился?
– Добрые люди помогли, чтобы случаем не сжег Москву.
В этот момент в наш разговор вмешался Алексей:
– Как же это ты, тезка, сейчас говоришь, что барин помер, а давеча сказывал, что он меня домой отправил? Что он, с того света тебе приказ передал?
– Сначала передал, а потом и умер, – ответил я, – помнишь, сначала крики были, а потом все люди на зады побежали, вот тогда и твой барин преставился.
– Что же ты сразу не сказал, как же так, барин помер, а я даже не перекрестился?! – испуганно воскликнул он.
– Ничего, он тебя с того света простит, – успокоил я верного холопа, потом обратился к управляющему:
– Есть здесь спокойное место поговорить? И прикажи баню, что ли, натопить, нужно дать Прасковье помыться, до чего изверги довели девушку!
– Коли так все хорошо сложилось, то почему бы и не поговорить, – ответил Василий Григорьевич. – И Прасковью вашу отмоем, будет еще чище, чем прежде. Пойдемте в господскую избу, я проверю, что тут за ночь без меня произошло, и о бане распоряжусь.
Мы с ним пошли впереди, следом Прасковья с Сидором. Парень заботливо поддерживал измученную девушку. Я незаметно рассматривал нового персонажа нашей драмы. На первый взгляд управляющий мне понравился, но я не спешил делать выводы, предполагая, что вся местная братия была замазана и в секс-индустрии, и в государственном заговоре. Мы прошли загаженным двором и вышли к парадным покоям, где была образцовая чистота.
– Хорошо вы здесь управляете, – не удержался я от комментария, – лицо мыто, остальное в дерьме.
– Это точно, потому меня постельничий Нечаев и подрядил порядок навести. Да только не успел я за толком дело взяться, как прогневил хозяина и попал под замок.
– Так ты недавно здесь? – задал я принципиальный для меня вопрос.
– Третью неделю.
– А раньше чем занимался?
– Своей вотчиной владел, да только сожгли ее вольные казаки, крестьяне разбежались, вот и пришлось в Москву перебираться.
– Как ты к стольнику попал?
– Дядька посодействовал, пообещал тут манну небесную, а сам видишь, что получил, едва живота не лишился!
За разговором мы вошли в господскую избу. Как и в большинстве подобных ей, внутри ничего интересного не оказалось. Время было раннее, дворовые еще спали, так что нам пока никто не мешал. Прасковья села рядом со мной и устало сложила руки на коленях. Выглядела она совсем измученной.
– У вас баню вчера топили? – спросил я управляющего.
Тот пожал плечами:
– Не знаю, мне было не до того. Хотя обычно топят, Нечаев любит смывать грехи.
– Хочу в баню! – оживилась девушка.
В горницу, где мы сидели, вошла какая-то заспанная старуха в одной ночной рубашке и уставилась на управляющего и на нас, как на привидения. Тот ее окликнул:
– Бабка Варвара, отведи гостью в баню.
Старуха перекрестилась и, скорбно поджав губы, пошла к выходу. Прасковья заспешила следом, за ней Сидор. Мы с управляющим остались с глазу на глаз. Возникла неловкая пауза, оба не знали, сколь откровенно можно говорить друг с другом.
– Убили, значит, постельничего, – задумчиво сказал он, – не знаешь, кто?
– Знаю, я убил.
– Ты? – только и нашелся переспросить он.
– Другого выхода не было, они с дьяком Ерастовым хотели поджечь Москву.
– А ты сам-то кто таков будешь? – помолчав, спросил он.
Я назвался. Почему-то мое имя произвело на управляющего сильное впечатление. Однако кажется, не негативное. Василий Григорьевич теперь смотрел на меня, скорее как на какое-то чудо морское.
– Тот самый окольничий, значит! – наконец сказал он. – Вот не думал тебя увидеть!
– Ты что, меня знаешь?
– Наслышан! Много о тебе здесь разговоров велось! А уж как ругали, не приведи Господь!
Я молча слушал, ждал, что он скажет еще.
– Сколько к тебе убийц подсылали, а ты все еще жив! – почти восхищенно говорил управляющий. – Я-то думал, ты разбойник из разбойников, а ты вроде совсем и не такой!
– Так это Нечаев меня пытался убить? – перебил я.
– Какое! Против тебя такие силы стоят, что лучше бы тебе в Москву век носа не казать. Я толком не знаю, при мне такие разговоры не велись, но краем уха слышал, что против тебя не только первые бояре ополчились, но и самого царя склонили тебя на дыбе испытать.
– Ты это точно знаешь? – спросил я, внимательно глядя ему в лицо. Я только вчера был в царском дворце, и никому в голову не пришло меня задержать. Управляющий пожал плечами:
– Слышал краем уха, хозяин вот в этой горнице говорил о тебе с каким-то знатным человеком. Голову на заклание класть не стану, может быть, что-то не правильно понял. Я их из-за двери слышал, а когда вошел, они замолчали. – А то, что тебя приказали убить, несколько раз говорили при мне.
– Ну, это не новость, уже несколько раз пытались, – а вот что царя против меня настроили, я не знал. Ты не можешь точно пересказать, что они говорили?
Василий Григорьевич наморщил лоб, пытаясь вспомнить разговор.
– Постельничий сказал тому человеку, что с Крыловым все решено. Тот спросил, что они будут делать, если опять не получится. Хозяин засмеялся и говорит, что тогда его, ну, значит, тебя, царь на дыбу вздернет, и ты во всем и сознаешься. Потом я вошел, и они замолчали.
То, что он рассказал, было похоже на правду, но ни еще о чем не говорило. Нечаев мог врать или блефовать.
– А что за знатный человек тут был?
Он пожал плечами.
– Не знаю его имени, но приехал он в карете с большой охраной. Тут последние дни много людей побывало, один знатнее другого, разве что самого царя не было.
– Ну, ему-то тут делать было нечего, – задумчиво проговорил я, даже примерно не представляя, что мне дальше предпринимать. Если на меня ополчилось боярство, то конец мог быть только один. Причем гарантированный. К тому же теперь на мне висит убийство двух важных государевых сановников. Поди докажи, что они замышляли заговор. На самого Лжедмитрия я больше не рассчитывал. Он был, как мне казалось, человеком порыва, а не умным правителем. Мог спонтанно помиловать, как простил Василия Шуйского, уличенного в измене и попытке переворота, так же мог приказать и пытать невиновного. Я не имел за спиной могучего семейного клана, как Шуйские или Романовы, а был одиночкой, как говорится, без рода и племени. А теперь царь еще прозевал крупномасштабный заговор. Такие люди на престолах долго не засиживаются...
– У вас тут можно где-нибудь поспать? – неожиданно для собеседника спросил я.
– Что сделать? – не понял он.
– Я всю ночь на ногах, голова гудит как котел, мне бы прикорнуть на пару часиков.
Управляющий смутился.
– Место, конечно, найдется, только как бы худого не случилось. Меня здесь не любят, а теперь и подавно... Придется к себе в вотчину вернуться. Там хоть и погорело все, но дома и солома ведома. А отдохнуть тебе лучше на постоялом дворе, когда в людской узнают о смерти хозяина, тут такое начнется!
С этим было не поспорить. Хотя о моей роли в жизни и смерти постельничего пока никто не знал, но укладываться спать в его имении, было, по крайней мере, бестактно.
– Твоя правда, как только вернется Прасковья, мы сразу же уйдем от греха подальше.
– Мне тоже собираться пора, – грустно сказал собеседник, – хотя и собирать-то, правду говоря, нечего. Пока не нажил ни мошны, ни рухляди. Провожу вас и тоже в дорогу...
Он надолго замолчал, говорить нам больше было не о чем, тем более, что на каждого наваливались собственные проблемы. Однако просто молча сидеть друг против друга оказалось неловко, и я спросил:
– Далеко твоя вотчина?
– Нет, считай что рядом, под Калугой. Отсюда всего пять дней пути.
Мы опять замолчали. Я думал, чем мне теперь в первую очередь заняться. Учитывая рассказ управляющего, возвращаться в город было нельзя.
– Что-то долго ваша Прасковья моется, – сказал он. – Может быть, с ней что-нибудь случилось?
– Она же не одна, с ней Семен, ну этот парень, который был со мной. Если бы что произошло, прибежал бы, сказал.
– А... – мне показалось, как-то многозначительно, протянул Василий Григорьевич.
Мне это не понравилось, и я вопросительно на него посмотрел, уж не имеет ли и он видов на Прасковью. Все-таки они вместе провели ночь в темнице. Кто их знает, как они там друг друга утешали. Однако управляющий явно думал в этот момент не о пленных красавицах.
– Скоро вернется, – уверенно ответил я, преодолевая желание пойти посмотреть, чем она там, в бане, занимаются.
– Я не понял, Прасковья кто такая? – спросил он. – Почему ее держали в темной?
– Купеческая дочь, сирота, – начал отвечать я и замолчал. Дверь из сеней широко распахнулась, и в горницу вошел очень тучный пожилой человек в дорогом бархатном камзоле, украшенном золотым шитьем. Как мы все здесь, он выглядел несколько всклоченным. Управляющий вскочил на ноги и низко поклонился. Тот ответил легким кивком головы.
– Здравствуй, дядя, – сказал Василий Григорьевич, – какими судьбами?
– Здравствуй, Васька, – ответил новоприбывший довольно бодрым голосом, – большое горе у нас приключилось! Твой хозяин приказал долго жить!
Управляющий бросил на меня предупреждающий взгляд и неплохо разыграл удивление:
– Не может быть! Неужели! Нечаев умер? Я же его вчера вечером видел живыми и здоровым!
– Убили, – коротко сказал «дядя». – Подло закололи ножом в спину! Вот такие, брат, дела!
– Вот горе, так горе, – так же хладнокровно согласился с дядей племянник. – Поймали убийц?
– Пока нет, никто ничего не видел. Они, проклятые, отвлекли стражников и зарезали нашего Ваню, как барана!
Василий Григорьевич стоял, будто потрясенный несчастьем, а его родственник искоса рассматривал меня. Одет я был в запачканный на груди высохшей кровью караульного грубошерстный:, старый кафтан, своими у меня оставались только сапоги.
– Кто такой? – спросил дядя, не удовлетворившись одним визуальным осмотром.
Я хотел ответить, но меня опередил управляющий:
– Это мой сосед по вотчине, дворянский сын Алексей.
Дядя разом потерял ко мне и интерес и больше в мою сторону не смотрел.
– Думаю, не иначе, как свои убили, – сказал он, садясь на лавку, – больше некому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39