– Поехали, – согласился я. Все равно день пропал, до вечера было далеко, и попусту торчать без дела в нашей избе мне не хотелось.
Мы переправились по мосту на другую сторону Москвы-реки и по узким провинциальным улочкам небогатого Замоскворецкого района поехали навещать крестную. Никаких мыслей по поводу этого визита у меня не было. Самое рядовое событие, навестим старушку и отправимся восвояси. Однако когда мы подъехали к месту, в котором обитала крестная, оказалось, что я не совсем верно представлял, куда мы направляемся. Старушка жила за таким мощным забором, что он вполне оказался бы впору приличному острогу. Был он высотой метра три с половиной, и верхушки врытых в землю вертикально торчащих бревен частокола венчали острые пики. По углам периметра, как положено в крепостях, стояли вышки с караульными. Я отъехал от забора сколько мог дальше й с противоположной стороны дороги рассмотрел в глубине усадьбы два высоких терема.
– Послушай, – спросил Прасковью, – кто такая твоя крестная? Случайно не царица?
– Нет, она просто вдова, – наивно ответила девушка. – Она хорошая, добрая, я тебя с ней познакомлю.
Однако я знакомиться с доброй вдовой не спешил. Сначала нужно было понять, кто она такая. У меня появился вполне резонный вопрос, почему крестница такой богатой женщины оказалась на положении рабыни.
– Знаешь что, Прасковьюшка, давай заедем к твоей старушке в следующий раз, – сказал я и, не останавливаясь, проехал мимо кованных железными листами ворот.
– Почему? – обижено спросила спутница. – Давай зайдем, раз приехали. Крестная мне будет рада.
– Мне в таком простом платье зазорно идти в гости, – ответил я. – Да и тебе стоит одеться наряднее. Сама знаешь, по одежке встречают, по уму провожают.
Против такого довода, я думаю, не смогла бы устоять никакая женщина. Прасковья, во всяком случае, не устояла. Как ни хотелось ей порадовать визитом крестную, но показаться плохо одетой она не решилась. Только спросила:
– А когда мы сюда еще приедем?
– Как только сошьем себе новое платье, – пообещал я.
Это был чистый обман, вернуться сюда и узнать, что представляет собой вдова, я собирался в самое ближайшее время.
– Ладно, – покладисто согласилась она.
Мы повернули назад и голова к голове отправились домой.
– Прасковьюшка, – как бы невзначай, спросил я, – расскажи, как ты попала в тот дом?
Девушка посмотрела на меня и недоуменно пожала плечами. Потом подумала и ответила:
– Сама не знаю. Просто там оказалась, и все.
– Не знаешь? – удивился я. – Тогда расскажи все, что помнишь.
– Да ничего я не помню, сначала жила здесь, где мы сейчас были, у крестной, потом на постоялом дворе.
– Что значит: сначала здесь, потом там?! Почему тебя отправили на постоялый двор?
– Никто меня не отправлял, просто так получилось.
– Ты можешь говорить толком! – начал сердиться я. – Расскажи по порядку, когда ты попала к этой вдове, сколько времени у нее жила, и почему тебя отвезли на постоялый двор?
– Я, правда, не знаю, как все случилось, – виновато ответила она. – Жила здесь, потом заболела. Сильно болела, долго лежала в жару. Что со мной было, не помню, я уже думала, что умираю, а как-то проснулась и оказалась там. Болезнь как-то сама собой прошла. Сначала я плакала, просилась назад, потом привыкла. Там у нас, правда, было хорошо, все такие счастливые!..
– Понятно, – сказал я, начиная представлять, что могло произойти на самом деле. Прасковью, скорее всего, опоили каким-нибудь зельем, а потом перевезти на постоялый двор в бессознательном состоянии.
– А ты кого-нибудь спрашивала, как туда попала? – продолжил я допрос.
– Конечно, спрашивала, только ты же сам там был, видел, у нас все счастливые, и никто ничего не знает.
С этим трудно было поспорить.
– Теперь расскажи, как ты оказалась у крестной? – вернулся я к истокам преступления.
Прасковья задумалась, вероятно, не зная с чего начать. Потом коротко ответила:
– После чумы.
– Рассказывай с самого начала, с того времени, когда осталась одна, – попросил я.
Прасковья послушно кивнула и начала бытописание своей короткой, неустроенной жизни. Рассказывать она не умела, путалась в подробностях, задерживалась на незначительных деталях, повторялась, роняла слезы, когда вспоминала своих умерших во время чумы родных. Однако, в конце концов, я сумел разобраться в нехитрых переплетениях ее судьбы.
Покойный отец моей спутницы был богатым купцом, вел торговые дела достаточно успешно, и семья ни в чем не знала нужды. Жили они в одном из тех Двух теремов, которые я только что видел. Их соседом и компаньоном отца был его двоюродный брат. Во время чумы погибли почти все родственники, каким-то чудом выжила только малолетняя Прасковья и жена двоюродного дяди, та самая крестная. Она и взяла на себя попечение о девочке, присоединив, как я понял, ее усадьбу к собственной, соседней. Отсюда и возникло удивившее меня большое имение.
Куда делось родительское состояние, девочка, конечно, не знала. Я же подумал, что и его мудрая вдова объединила со своим. Дальше все предельно ясно. Прасковья выросла, превратилась в девушку и ее, как наследницу, хитрая крестная отправила подальше от имущественных претензий.
История при всей своей банальности очень дурно пахла, к тому же меня заинтересовала возможная связь крестной с компанией из постоялого двора. Так что навестить ее следовало в самое ближайшее время, даже в старом, а не новом платье.
Как это сделать, я пока не придумал, решил вернуться туда без Прасковьи и во всем разобраться на месте.
Пока же мы не спеша возвращались на нашу окраину. Девушка под впечатлением собственного рассказа и нахлынувших воспоминаний совсем сникла, опустила поводья и ехала, не глядя не дорогу. Я же задумался о предстоящей ночи и прикидывал, как лучше решить ситуацию со своими противниками.
Можно было подготовиться и пассивно ждать нападения, это был наиболее безопасный вариант, но чреватый потерей инициативы, второй – нанести, как говорится, превентивный удар. Но тут было свое слабое место, я был один, да еще связан опекой, к тому же до сих пор не знал, кому, собственно, противостою.
– Как ты думаешь, – прервала мои размышления Прасковья, – что там сейчас делается?
– Где там? – не понял я. – Ну, там, в нашем трактире. Мы ведь как оттуда уехали, так больше ничего и не знаем.
Известно, что устами младенцев глаголет истина.
– Я сегодня вечером туда наведаюсь, и все разузнаю, – пообещал я, подумав, что по собственному разгильдяйству, упустил из виду само гнездо преступников.
– Можно я с тобой? – попросила девушка.
– Это слишком опасно, – начал я, собираясь ей отказать, но Прасковья меня перебила:
– Я же там долго жила и все знаю! Мы только посмотрим одним глазком и сразу же уедем.
В этом был резон. Девушка уверенно держится в седле и, если возникнет опасность, вполне сможет ускакать. До вечера было близко, и наступило время, когда обитателей притона увозят «на работу», и на постоялом дворе почти никого не остается.
– Ладно, поехали, – решил я, – посмотрим издалека и сразу же назад.
– Там есть место, откуда все видно, а нас будет незаметно, – обрадовалась Прасковья. – Ты знаешь, меня почему-то так туда и тянет!
Над разгадкой такого психологического феномена я думать не стал, повернул своего донца, дал ему шпоры, и мы легкой рысью поскакали на разведку.

Глава 9

Добрались мы до постоялого двора довольно быстро, но с небольшим приключением. Дорогу туда я знал только ту, по которой уже ездил, то есть мимо кузнечных бизнесменов. Пришлось ехать тем же путем и теперь. Возле ворот, там же, где меня остановил доброхот Петр, стоял хорошо одетый человек, чем-то похожий на моего прежнего знакомого. Когда мы с ним поровнялись, я с любопытством посмотрел на нового лохотронщика.
– Эй, добрый человек, – вдруг окликнул он меня, – смотри, у твоего коня оторвалась подкова!
Я посмотрел, и действительно, у донца оказалась оторванной новая подкова, все на той же ноге, что и прошлый раз. Это уже смахивало на мистику.
– Смотри, как бы твой жеребец бабку не посек! – продолжил он.
Пришлось остановиться. Я спешился и осмотрел копыто. Все было в точности, так как в прошлый раз.
– Как же ты так, ездишь, а за лошадью не смотришь? – с добродушным упреком спросил новый доброхот. – Если хочешь, я отведу тебя к хорошему кузнецу, так подкует, на век хватит!
– Интересно, как это у вас получается? – спорсил я.
– Что получается? – не понял он.
– Подковы отрывать!
Приятный горожанин посмотрел на меня круглыми от удивления глазами.
– Не пойму, о чем ты, добрый человек, толкуешь?
– Погоди, приду сюда с приказными из разбойного приказа, они вам быстро все объяснят! Петя-то Косой как, жив еще? Не сильно я его поранил? – спросил я, картинно положив руку на сабельный эфес.
Доброхот побледнел, забегал глазами.
– Бог с тобой, добрый человек, езжай своей дорогой! – пробормотал он и юркнул в приоткрытые ворота.
– Погодите, я скоро до вас доберусь! – крикнул я в след.
– Хозяин, ты это что? – спросила Прасковья, перенявшая Ванину манеру так ко мне обращаться.
– Они здесь так проезжих грабят, – ответил я. – Опять каким-то образом подкову донцу оторвали!
– Где же оторвали? – удивилась она. – У него все в порядке!
Я соскочил с седла и осмотрел лошадиную ногу. Подкова была на месте. То, что минуту назад она болталась на одном гвозде, я мог бы поклясться. Пришлось развести руками.
– Еще одна загадка мирозданья! Интересно, как это у них получается! – только и смог сказать я, садясь в седло.
– Чего загадка? – не поняла Прасковья.
– Потом объясню, – махнул я рукой, – если, конечно, пойму сам.
Однако девушка так заинтересовалась, что пришлось рассказать, как меня здесь разводили.
– И ты действительно видел, что подкова была оторвана? – в конце рассказа уточнила она.
– Не только видел, но и ощущал, она болталась на одном гвозде.
– Значит, и мне тоже только казалось, что мне там было хорошо, – сделала она неожиданный вывод.
– У тебя было по-другому, вас поили напитком, от которого человек теряет разум. Скоро подъедем, – сказал я, начинаю узнавать местность, – где место, с которого все видно?
– Нужно здесь повернуть, – указала она на узкий переулок, – там дальше есть брошенная баня. От нее всё хорошо видно.
Мы проехали еще метров триста и, как только кончились глухие заборы, оказались на пустыре, в конце которого и правда стояла полуразвалившаяся, вросшая в землю баня.
Мы оставили лошадей в переулке, чтобы их ни было видно со стороны постоялого двора, и побежали к укрытию.
Однако, сделав несколько шагов, я остановился. На месте трактира и окружающих его построек чернело пожарище. Не сгорел только дальний забор, все остальное превратилось в угли и пепел.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – сказал я популярную в предыдущее царствование поговорку. – Ничего не осталось!
Прасковья как завороженная смотрела на выгоревший двор, потом задала обычный в таких случаях бессмысленный вопрос:
– А где все?
– Сидят и тебя ждут, – не очень вежливо проворчал я себе под нос, – пойдем, посмотрим.
Мы пролезли в дырку в ограде и обошли то, что осталось от избы и построек. Все сгорело, как говорится, дотла.
Делать здесь было нечего, и мы вернулись в переулок к лошадям. Возле них стоял худой человек и явно присматривался к чужой собственности. Наше появление его огорчило.
Он совладал с разочарованием и поздоровался.
– Давно пожар был? – спросил я.
– Позапрошлой ночью все в одночасье сгорело.
– А люди, люди где? – вмешалась Прасковья.
– Кто их знает, видно которые насмерть сгорели, а которые пошли побираться или еще куда, – неопределенно ответил он. – Полыхало так, что смотреть со всей округи сбежались!
– А не знаешь, отчего загорелось? – на всякий случай спросил я.
– Поджег кто, а может быть, и само загорелось.
– Ты хозяев знаешь? – спросил я.
– Хозяева точно сгорели, вместе со старухой, – неожиданно конкретно ответил худой. – Если бы спаслись, то дали бы о себе знать.
– А постояльцы?
– Чего не знаю, того не знаю. Пожар видел, а людей живых не приметил. Или тоже сгорели, или съехали. Как же здесь теперь жить? Жить здесь никак невозможно.
Кажется, мое вмешательство в тайную жизнь постоялого двора уже привело к человеческим жертвам. Я подумал, что, скорее всего, Федор погиб. Как говорится, от своей судьбы не уйдешь. Хорошо это для него или плохо, судить не мне.
Прасковья, кажется, подумала о том же самом. Она горестно посмотрела на меня, отерла слезу и перекрестилась. Как бы в подтверждение, правда, непонятно чего, на недалекой церкви уныло зазвонил колокол.
Нам осталось поблагодарить прохожего за информацию и отправится домой.
За всю дорогу Прасковья больше не произнесла не слова. Я тоже молчал, жалея, что все так получилось. Судя по всему, хозяева постоялого двора были такими же жертвами, как и его обитатели. Еще меня опечалила непонятная судьба Федора. Бывший царь заслуживал лучшей участи, чем стать зомби в руках таинственных авантюристов и погибнуть за чужие корыстные интересы.
Дома нас ждали ужин и виноватые взгляды Вани и Аксиньи. Видимо, до них все-таки начало доходить, что они со своими постоянными уединениями явно перебарщивают. Их неуемная, нескрываемая страсть, доставлявшая мне известные неудобства, для этой эпохи не была чем-то особенным. До появления в Европе сифилиса внебрачные половые отношения не считались чем-то очень греховным и неприличным. Только после начала эпидемий, когда церковь всерьез начала бороться за нравственность паствы, нравы постепенно стали более пуританскими. Однако за сто лет, прошедших после первого подтвержденного появления этой болезни на Руси, в 1499 году, высокая нравственность еще не стала общепринятой нормой. Я за день скитаний по городу устал, хотел спать и не обращал на «молодоженов» внимания. Когда стемнело, мы вчетвером уселись за стол, но застолье как-то не складывалось. У всех были свои проблемы, и ели мы молча, почти не разговаривая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39