В реальности после такого удара можно пару недель проваляться в больнице и выйти оттуда, держась за стенку.
Бестолковые действия наших девиц, мечущихся по избе, не зная, что делать, заставили сосредоточиться на реальности и вновь взять на себя бразды правления. Я отправил Аксинью в баню за теплой водой, Прасковье велел приготовить перевязочный материал, и постепенно все образовалось. Мне обмыли разбитое лицо. Внешние повреждения оказались незначительными, содрана кожа, неглубокие ранки. Однако левым глазом я почти не видел. Тошнило же, и кружилась голова, скорее всего, от сотрясения мозга.
После перевязки мне стало легче. Я лежал на лавке и радовался жизни. Больше радоваться было нечему. Какие еще пакости может придумать неведомый противник, можно было только предполагать. Подлый удар из-за утла просчитать невозможно.
Но хотя бы сегодня сюрпризов можно было не ждать. Такие мастера, как лежащий во дворе покойник, не нуждаются в помощниках и обычно действуют в одиночку. Однако напуганный рында был полон решимости победить всех врагов, и они, вместе с Аксиньей, пошли на пост. Мы в избе остались вдвоем с Прасковьей. Кругом было тихо. На столе горела оплывшая восковая свеча.

На озаренный потолок
Дожились тени,
Скрещенье рук, скрещенье ног,
Судьбы скрещенье.
И падали два башмачка
Со стуком на пол,
И воск слезами с ночника
На платье капал,

– шепотом прочитал я.
Прасковья удивленно на меня посмотрела. Поэтический строй и музыка незнакомого языка почему-то смутили ее. Она спросила о том, что смогла понять в стихотворении Пастернака:
– Я сарафан воском закапала?
– Немножко, – ответил я.
– Я сниму, а то потом не отстирается.
– Сними.
Девушка снимала сарафан через голову и, наверное, потому что понимала, что на нее смотрят, делала это удивительно изящно. Я здоровым глазом откровенно любовался изгибами ее тела.
– А рубашка не запачкалась? – тревожно спросила она, пытаясь найти следы воска.
– А ты ее тоже сними, – посоветовал я.
– Стыдно при свете, – благоразумно отказалась .девушка. – Может, свечу задуть?
– Зачем? Я все равно ничего не вижу.
Она испытующе посмотрела на мой заплывший глаз, но забыла обратить внимание на здоровый.
– Правда не видишь?
– Ничегошеньки!
– Ну, тогда ладно, – вздохнула она и сняла рубашку.
У меня тотчас пересохло во рту. Видимо, сказалось сотрясение мозга.
– Тебе очень больно? – спросила Прасковья, рассматривая разбитое лицо.
– Ничего, до свадьбы заживет, – ответил я.
– Бедненький, – пожалела девушка, трогая пострадавшую щеку мягкой ладошкой, – здесь больно?
Я невольно перехватил ее руку и прижал к губам. Она смутилась, попыталась ее убрать, но, чтобы не тревожить раненого, покорилась.
– А здесь не болит? – поинтересовалась она, закидывая свободную руку мне за шею и прикасаясь губами к здоровой части.
– Нет, – ответил я, притягивая ее к себе. – Побудь со мной.
Предложение было, мягко говоря, нелогичное, мы и так были вместе, и расходиться не собирались, да это было и невозможно.
– Хорошо, – задумчиво ответила она, не замечая, что я глажу ее напрягшуюся спину. – Тебе нужно прилечь.
– Да, помоги мне раздеться.
Прасковья выскользнула из моих, уже давно не дружеских, объятий и, сосредоточено прикусив кончик языка, начала расстегивать пуговицы кафтана.
– У тебя вся рубашка мокрая, – предупредила она, осторожно стаскивая ее через голову, – смотри, не простудись!
– Постараюсь, – пообещал я. – Будем ложиться?
Она судорожно вздохнула, села на край лавки и, держа колени плотно сведенными вместе, перекинула ноги на лежанку. Проверила, вижу ли я ее подбитым глазом, переползла к стене и вытянулась на спине.
Я лег рядом. Нервное возбуждение спадало.
– Как ты? – спросил я.
– Ничего, только мне почему-то страшно. Можно, я буду спать?
Поворот оказался неожиданный, но я уже начал привыкать к скачкам ее настроения. К тому же момент для совращения девственницы был не самый подходящий, в голове продолжало звенеть, тошнило, саднило лицо, даже целоваться я мог только уголком губ.
– Хорошо, спи, спокойной ночи.
– Ты на меня обиделся? – спустя какое-то время спросила она.
Я не ответил.

Глава 12

Утром, это уже становилось доброй традицией, соседи обнаружили во дворе очередной труп. Убитого киллера рассматривали всем миром, но без недавнего ажиотажа – привыкли. Проводить следствие явился все тот же солидного обличил целовальник. Он уже начал привыкать к постоянным проблемам с нашим подворьем, наскоро осмотрел убитого и задал все тот же вопрос, не знает ли кто-нибудь покойника.
Я в следственных действиях не участвовал, не хотел показывать своей половинчатый лик и объяснять, кто меня так отделал. Пока убитого не увезли на паперть соседской церкви, соседи толклись исключительно возле нашей избы, как водится, делясь своим виденьем происшествия. Опять отыскались свидетели, которые хотя ничего и не видели, но предчувствовали преступление. Я наблюдал за происходящим в оконце, сдвинув пластинку слюды, которым оно было застеклено. Мои домочадцы были вместе со всеми, так что я оставался в комнате один.
Прасковья утром, лишь только встала, проявила ко мне повышенное внимание, была нежна и предупредительна. Я тоже не поминал вчерашний инцидент и, когда она ушла во двор, лег и устроил себе сеанс самолечения. В голове сразу прояснилось, даже опухоль на глазе немного спала. Сегодня нам предстояло отсюда съехать. Постельные принадлежности и немногие вещи, которые у нас уже появились, я решил пока с собой не брать, оставить на месте до разрешения конфликта. Изба и район, в котором мы жили, мне нравились, так что не стоило терять это сравнительно удобное пристанище.
После окончания следствия, когда разошлись последние любопытные, я послал Ваню седлать лошадей. Выезжать нам предстояло двумя парами, чтобы не привлекать лишнего внимания. Сначала отправлялись мы с Прасковьей, следом рында с Аксиньей.
Найти в Москве приличное, недорогое жилье всегда было сложно, а в эту эпоху особенно. Желающих вкладывать деньги в недвижимость было немного. Частые пожары и корыстолюбие чиновников постоянно меняли планировку слобод и улиц. Неупорядоченность собственности на землю создавала массу возможностей для злоупотреблений, коррупции, а то и прямого грабежа собственности. Потому на съем предлагались обычно такие жалкие халупы, по сравнению с которыми наша малогабаритная избушка казалась дворцом. Однако и халупа, только подальше отсюда, теперь казалась желанной.
Как и планировалось, мы с Прасковьей доехали до оговоренного места и подождали рынду с возлюбленной. Дальше уже отправились вчетвером. Миновав две слободы и поколесив по улицам, я зашел в трактир и спросил у хозяина, не знает ли он о сдающихся в их округе домах.
Он внимательно меня осмотрел, но оценивал не покарябанный лик, а стоимость камзола и оружия, кажется, остался доволен, и предложил:
– Можешь жить хоть здесь. У меня на задах есть хорошая изба. Постояльцы уже месяц как съехали, и она свободна.
По виду трактирщик казался спокойным, уравновешенным человеком. Я согласился, и мы пошли смотреть жилье. Она повел меня на зады своего подворья и показал небольшое рубленое из сосны строение, не очень отличающееся от нашей избы. Цена оказалась слегка завышенной против средней по городу. Это меня не испугало и, радуясь так легко решившемуся вопросу, я тут же дал задаток.
– Переезжайте хоть сейчас, – предложил трактирщик, бережно пряча деньги.
Я вернулся к ждущим товарищам и повел их смотреть наше новое жилье. Как можно было ожидать, никаких возражений не последовало. Культ жилища еще не сделался определяющим для социального статуса и самооценки, московиты жили удивительно просто, если не сказать убого. Есть крыша над головой и кулак под головой, значит, все хорошо.
В новом нашем доме была всего одна комната, так что нам теперь предстояло сосуществовать вместе, на виду друг у друга. Мне показалось, что это смущает только меня. Девушки уже научились ладить друг с другом и еще не дошли до взаимных коммунальных претензий, неизбежных при тесном существовании особ прекрасного пола, так что вопрос размежевания пока не стоял.
Оставив компанию обживаться, я поехал в немецкую слободу получать свое новое платье. Портной продемонстрировал немецкую пунктуальность, все оказалось готово. Под наблюдением всей портняжной мастерской я применил костюм «звездочета». Состоял он из черных коротких штанов с разрезами на бедрах, красных чулок, расшитого кожаными аппликациями бархатного камзола и очень широкого черного плаща с нашитыми золотыми звездами. Все это сооружение венчал островерхий красный колпак. В этой странной одежде я походил на какого-то циркового фокусника из провинциального разъездного шапито. О качестве пошива речь не шла, за такой короткий срок мне все это сметали на живую нитку.
Получив заказ, я вернулся в наш новый дом. Там кипела работа по благоустройству помещения. Я участвовать в ней не планировал и, пока женщины отмывали полы, столы и лавки, отсиживался в трактире. Переждав там кульминацию трудового энтузиазма, когда все вертелось, грохотало, падало и разливалось, вернулся в дом. Уставшие барышни уже отправились смывать трудовой пот в хозяйскую баню, и, пока они не вернулись, я решил еще раз примерить новую спецодежду.
Натянув на себя все атрибуты предсказателя судеб, я попробовал почувствовать себя в них естественно и свободно. Сделать это оказалось архисложно.
Штаны жали, чулки не держались на ногах и собирались складками, плащ висел как на вешалке, к тому же я еще и путался в его длинных полах. Надеть дурацкий колпак я не рискнул, тем более, что этого и не позволяли низкие потолки.
Вообще-то ко всему следует приспособиться. Любая мода первое время кажется странной, но постепенно привыкаешь и перестаешь замечать, что носишь. Сначала долгополые кафтаны и тяжелые камзолы этой эпохи казались мне очень неудобными и непрактичными, но когда привык, таким стало представляться немецкое платье с его вычурностью и портняжными излишествами. Так что все, в конце концов, дело привычки.
Побродив по избе в новом обмундировании, я присел возле окошка. Ночные волнения не дали мне нормально выспаться, потому я скоро начал клевать носом. Девушки наслаждались баней, Ваня еще не вернулся с нашей старой квартиры, куда его откомандировали за обиходными вещами, в избе было тихо, прохладно, и я не заметил, как задремал. Вдруг помещение потряс страшный грохот. Я вскочил как ужаленный, и первым делом рука потянулась к сабельному эфесу. Однако сабли на месте не оказалось. Я бросился к лавке, на которой ее оставил, и, запутавшись в складках плаща, полетел на пол.
Падение было неожиданным, да еще со сна, так что я не успел сгруппироваться и летел, можно сказать кувырком. Однако удар об пол оказался совсем не болезненным. Упал я на что-то мягкое. Однако это мягкое заорало таким диким голосом, что я вскочил на ноги едва ли не быстрее, чем упал. Только теперь я увидел, что полу лежит мой оруженосец с круглыми от ужаса глазами и жутко воет. Я понял, что случилось нечто страшное. Нужно было защищаться, и я продолжил попытку добраться до оружия, правда, не так резко и неловко, как в первый раз. Одновременно я попытался подбодрить парня и крикнул ему:
– Иван, ничего не бойся, сейчас отобьемся!
– А-а-а-а, – еще несколько секунд кричал он и вдруг затих.
Я уже успел схватить саблю, вытащил ее из ножен и только тогда огляделся. В комнате, кроме нас с рындой, никого не было.
– Где, кто? Что случилось? Почему ты кричал? – забросал я его вопросами.
– Хозяин, – ответил он каким-то странным блеющим голосом, – хозяин, а я подумал: вот попал, так попал!
– Куда ты попал? – рассердился я, не понимая, к чему он все это говорит. – Ты зачем меня напугал?!
– Я напугал? Да я когда тебя увидел, чуть со страху не помер! Думаю, вот попал, так попал!
Только теперь до меня стало доходить, что всему виной моя новая одежда.
– Давай и девок тоже напутаем? – еще не встав с пола, загорелся он. – Посмотришь, что с ними будет! На месте помрут!
Мне его мысль таким образом избавиться от наших красоток не понравилась.
– Я тебе напугаю! Тоже придумал. Помоги мне лучше переодеться.
Парень уже пришел в себя и зашелся смехом:
– Я как тебя увидел, думаю, вот и Кощей Бессмертный за мной пришел. А когда ты полетел на меня, будто черный ворон с неба упал, тут и совсем обмер! С жизнью простился! Ну, что тебе стоит, давай девок напугаем!
Однако я никого больше пугать не собирался и поспешно снял звездный плащ. Однако переодеться мне так и не дали. За окном послышались смеющиеся голоса, дверь широко раскрылась, и наши красавицы, румяные, как не знаю что, вареные раки или алая заря, вбежали в избу.
– Барышни, все в порядке, это... – начал говорить я, спеша предупредить испуг.
Они остановились на пороге, открыли рты и, даже не заметив лежащего на полу парня, уставились на меня.
– Не бойтесь, – опять взялся я их успокаивать, но договорить не успел.
Девушки одновременно посмотрели друг на друга и разразились таким безудержным хохотом, что я начал подозревать, что с ними могут произойти маленькие физиологические неприятности, но не от страха, а от смеха.
– Ой, не могу! – стонала одна.
– Помогите, сил нет, – вторила ей другая.
Мне, в конце концов, даже стало обидно за свою новую одежду.
– Что бы вы понимали в европейской моде! – гордо заявил я. – Живете здесь в глуши, азиаты несчастные!
Мое высказывание не оценили. Девушки так заразительно смеялись, что, в конце концов, пришлось к ним присоединиться. Когда же веселье немного стихло, выплыла на свет история о явлении Ване Кнуту Кощея Бессмертного в образе черного ворона, и все началось сначала. Я даже вспомнил примету, что тот, кто много смеется вечером, будет плакать утром, и утихомирил молодежь. Однако до самого вечера, когда кто-нибудь вдруг начинал хихикать, ему тут же вторили остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39