Карта! – Как это «пропал»?.. Тот, мой? От программы?..
– Да! Снесло его! Начисто!
– Глюканулась, зараза… – зашипел сатир. – Ничего нормально сделать не может, безрукий! Я же ему…
– Укройся за камнями! – перебил Леха. – И каперов укрой! У немца снайперка. Он уже в долине.
– Угу… – пробормотал сатир. – Сейчас…
– Не обрывай связь! Можешь сделать мне браслет заново?
Леха вывернул голову, чтобы один рог смотрел вниз, а другой вверх, и влез в расщелину. Медленно пошел в темноту.
– Заново… – пробормотал сатир. – Времени нет! Я сам тебя поведу.
Леха поморщился. Лучше бы нормальную карту, на которой все видно – без задержек на слова. Тут один миг может все решить… Но уж лучше так, чем совсем ничего.
– Где он?
– У самого входа. Замер, гад…
Камни под ногами ушли вниз, Леyха напряг передние ноги, чтобы не понесло вниз. Потащит вниз – уже не остановишься. Пронесешься до самого конца, громыхая, как поезд в туннеле, и по инерции вылетишь далеко из расщелины… прямо под пулю.
– Точно со снайперкой, гад. Выцеливает, падла…
Упираясь ногами в склон, Леха сопротивлялся силе тяжести, но камни улетали вниз. Предательский грохот застучал по расщелине, набирая силу.
– Где именно?
– Так… У самого-самого выхода. Чуть вправо. На склоне за валуном, похоже. Стой! Я наших предупрежу, чтобы так и лежали, не высовывались пока…
И он пропал.
Стиснув зубы от напряжения, Леха медленно спускался вниз в полной темноте. Лишь где-то далеко вверху узенькая светлая полоска, край расщелины… Осторожно ставя копыта, чтобы камни не вылетали. Кажется, удается.
Впереди блеснул светящийся разрез, и тропка стала выравниваться. Вот и выход.
Ну где сатир?! Куда он делся?!
– Та-ак… – протянуло в голове. – Стой! Он, кажется, меняет позицию… Стой пока в проходе, не высовывайся!
Леха совсем остановился.
До края расщелины – каких-то пять метров. Светлая полоса посреди темноты.
Замер, прислушиваясь – стукнет камень там, за щелью? Под шагами немца…
Ну где сатир, чего медлит?!
Леха медленно втянул воздух. Секунды ползли медленно, как увязшие в меду мухи.
Сколько уже прошло? Десять секунд? Четверть минуты? Кажется – вечность…
Ну чего он тянет?!
– Ну-ка, давай вперед! Медленно… Так… Сейчас мы снимем этого гоблина нордического…
Леха открыл рот – но так и не уточнил, куда именно сместился немец.
Нельзя! Немец слишком близко, вместо слов выйдет рев. Ну додумайся сам! Скажи, где именно стоит немец…
– Медленно, но вперед, я сказал! – командовал сатир. – Не мандражь, все сопли растрясешь… Забыл он про тебя, кажется… В нас целится, сука…
Черт, черт, черт! Ну додумайся! Скажи же, наконец, куда он сместился!
Раньше был справа от выхода – а теперь?!
Отсюда небольшой угол обзора. В узкой полосе, сверху, – белое от облаков небо, ниже – тяжелые тучи, вечно висящие над озерами, блестящие зеркала воды. Край осыпи, ныряющей от выхода вниз… Немца не видно.
– Метров пять от прохода… – пробормотал сатир. – Спиной к тебе стоит, в нас целит… Прямо на осыпи, чуть правее выхода…
Чуть-чуть!
Если бы чуть-чуть, то его было бы видно! Хотя бы левый бок!
Значит, не так уж чуть-чуть… Сразу за правым краем расщелины.
– Вылетишь из прохода, и он будет твой. На три-четыре рванешь, как ошпаренный. Понял? Только не промахнись!
Леха открыл рот – и закусил губу.
Идиот! Он что, не понимает, что говорить нельзя?!
– Товсь… Не подведи, сволочь рогатая… Янус сваливает через две минуты… Раз!
Леха чуть подался назад и влево, к самому боку расщелины. Получше разбежаться. Это сатир только думает, что того немца так просто будет снять…
– Два!
Леха сглотнул.
Ну, вот и все. Сейчас все и решится…
– Три!
Только бы не ошибиться. Только бы не ошибиться…
– Ап!
Ноги рванули тело вперед.
Где-то за спиной между стен заметалось эхо – но броневые наросты на плечах уже продрались сквозь выход, сильные ноги швырнули тело дальше вперед и чуть вправо…
Леха вылетел на осыпь, пригнув голову. На такой скорости не важно, рогом или лбом. Главное, сбить его, повалить – и потом уже рвать рогами, втоптать в щебенку…
Немца не было.
Ни справа от прохода, ни слева. Ни на насыпи, ни под. Вообще не видно!
Адреналин встряхнул тело, оголил чувства. Мир вдруг стал ярким, выпуклым, почти осязаемым. Каждая мелочь цеплялась за глаз, каждый миг оставался в памяти…
Далеко слева, под вечными надозерными грозовыми тучами, вспучился огромный фонтан. Толстые струи воды вылетают из маленького озерца и, изогнувшись длинными параболами, падают далеко за его край. Озерцо почти обмелело, и из воды выступила маленькая башенка, похожая на надстройку подлодки. На берегу озера – спиной, лишь камуфляж, каски да стволы «калашей» – трое каперов. Зачарованные фонтаном и башенкой, открывающей доступ к огромному схрону… А сзади к ним несется сатир. С разбега крутанулся, лягая что-то над землей, – и над головами каперов сверкнула россыпь стальных игл…
А справа, на опушке Блиндажного леса, кабаны. Черноухий и альбинос, швыряющие здоровые желуди в Клыка. Сам Клык, замахнувшийся битой… И черные точки на белом небе. Прекрасно ложащиеся на огромную дугу, одним концом опершуюся об опушку, а другим – прямо сюда, в осыпь под стеной…
Прямо туда, куда тащит инерция рывка, в который вложил все силы. Выпущенный самым первым желудь несется прямо под ноги…
Леха попытался остановиться. Выпрямив передние ноги, намертво вбить копыта в землю. Зацепиться, затормозить… Напрягая ноги до боли в мышцах и суставах, рвущихся от непосильной нагрузки, – но инерция была сильнее. Копыта проскользили по мокрой щебенке, ноги подогнулись…
От озер долетел тугой звон стального одуванчика, а сами стальные семена – уже над головами каперов. Стянулись в несколько длинных нитей, соединяя землю и низкие тучи.
И ослепительные нити огня, режущие глаза. Одна воткнулась прямо в каску высокого Кэпа, вторая в ствол «калаша» за плечом Молчуна…
Поехавшие по щебенке ноги уже не держали тело, а инерция несла все дальше вниз по осыпи. Брюхо врезалось в щебенку – и Леха взвыл.
Он падал на щебенку и раньше, и это было больно, но сейчас…
Весь день уровень боли стоял на минимуме. Лишь тупые толчки в тело. Теперь же…
Чувство боли не просто вернулась. Оно стало таким, как никогда прежде. Каждое касание шкуры об острые камни раздирало тело болью. Будто и не было ее, этой шкуры, а лишь голая рана, на все тело, с которого содрали кожу. И теперь волочат по кускам соли…
Леха выл, забыв обо всем на свете. Ничего в мире не осталось, кроме этой боли, которая никак не желала кончаться, лишь становилась сильнее и тяжелее, утягивая все глубже.
И тут первый желудь ударился в камни справа. Оттуда окатило ударной волной, и в бок стали вонзаться уже не мелкие камушки, а зазубренные стальные осколки…
Леха кубарем катился по камням, а с неба упал второй желудь. Третий… Все вокруг утонуло в разлетевшейся щебенке, каменном крошеве, удушливой гари от взрывчатки – и в боли. Вместо головы остался чугунный колокол, в котором молотился огромный чугунный язык. Бум, бум, бум.
А мины все валились и валились…
Мины больше не падали.
Даже странно, что живой… Все еще на осыпи под расщелиной. На боку, уткнувшись мордой в камни. В ушах гудело, но это были фантомы звуков. А через них, кажется, ничто не пробивается – вокруг тихо-тихо.
Леха шевельнулся – и взревел. Новая волна боли прошлась по телу, впиваясь в брюхо, в бока… И совершенно невообразимо больно было в ногах.
Рев затих. Воздух в легких кончился, но боль все не кончалась… Лишь затихла – чуть-чуть…
Открыв пасть, Леха маленькими короткими глотками втягивал воздух. Боль была дикая, но Леха молчал. С криком – еще хуже. Сначала рев словно выпускал боль из тела, делал легче, но даже эти крошечные движения легких и ребер чуть сдвигали тело. По острым камням, врезавшимся в шкуру снизу. По осколкам, по каменной крошке… Все это впивалось в тело. Неописуемо. Чудовищно…
Кто-то поставил уровень боли на максимум. Кажется, даже просто моргнуть – и камни опять впиваются сильнее.
Закусив губу, чтобы не взвыть, Леха приподнял голову. Чуть-чуть. И зажмурился от боли. Еще одна волна, пронзившая все тело, от костей до кончиков волосков, и никак не желающая исчезать.
А если подняться на копыта? Рывком… Сначала будет очень больно, но затем камни перестанут впиваться… Ведь перестанут же, правда?…
Леха скосил глаза вниз, на живот и ноги, – и оскалился. Выть хочется, да нельзя!
Вместо задних ног – перекрученные столбы плоти. Один из желудей угодил прямо под ноги. Не убил, но вот подняться теперь… Сколько они будут зарастать? Полчаса? Час?
Леха повернул голову – а что в долине? Что с каперами?
Все-таки предал, козел однорогий…
Глюканулась программка, да? Так он сказал? Сам же ее и снял, наверно. Как дал браслет, так и снял…
Но озер не видно. Большой валун, прямо перед глазами, скрыл все справа.
А вот слева видно – блиндажные Дубы, хрюшки. Все три кабана крутятся на опушке и никуда не спешат. Альбинос с черноухим дурачились, подставляя друг другу ладоши. Ну прямо волейболисты после взятого очка – только на копытах и с пятачками…
Все-таки есть второй монстр с картой, который водил немцев. И этот монстр вполне годится на свиную колбасу – если виртуальную. Даже жаль, что виртуальную. Лучше бы в реале из него свиные сосиски сделали…
А ведет его тот Харон. Ох, не случайно приступ трудоголиколизма напал на него именно в день большой гонки.
И можно спорить на что угодно, что Януса он согнал с рабочего места ровно в полночь – если по их времени, реальному московскому. А если по игровому, то ровно в час дня.
Как раз тогда, когда высекал из «хамми» искры, поджигая разлившийся бензин. Янус даже и не сопротивлялся особенно, наверно. Ушел довольный. Уверенный, что теперь-то схрон достанется каперам. Может быть, даже радовался, что его побыстрее выгоняют с дежурства, – чтобы потом ни в чем не заподозрили… Наверняка ему сатир чего-нибудь такого насоветовал, почему лучше убежать сразу после окончания дежурства…
Он много кому чего насоветовал. Как это он сказал тогда, когда только узнал, что немцев, может быть, кто-то водит? Пора запасаться козырями, чтобы в любом случае не проиграть? Как-то так…
Что сатир предложил Клыку и Харону? Что будет морочить голову Янусу и каперам, а этого тупого бычару вообще заставит вслепую помогать немцам? Наверно, что-то в этом роде. И на этот раз он их даже не обманул…
Где-то за спиной осыпались камни – странные звуки реальности через фантомный шум в заложенных ушах. Леха попытался оглянуться – и скривился от боли.
А сзади, из-за валунов, показался немец. Вот он куда пропал. Отсиживался, пока сатир разбирался с каперами, а хрюшки устраивали артобстрел.
На плече снайперка, из заднего кармана выглядывает монтировка. На всякий случай из сгоревшего «хамми» прихватил, чтобы схрон открывать?
Немец ухмыльнулся, глядя на опушку. Помахал рукой хрюшкам. И потопал вниз с осыпи, вниз в долину, забирая направо – к озерцам, невидимым отсюда из-за валунов. К поджидающему там сатиру – и схрону…
И замер, вспомнив что-то.
Медленно обернулся, нашел глазами Леху – и на лице немца расцвела ядовитая улыбка.
Он сдернул снайперку с плеча, положил на камни. И пошел к Лехе, хлопая себя по карманам. То, что искал, нашлось в заднем кармане.
Монтировка. Вороненая, почти черная – но расплющенный край без краски. Блестящий край плющенной стали…
Нет! Нет! Нет!
Леха дернулся в сторону, и камни под боком врезались в тело, на мир накатила волна боли, разбив все мысли.
Мелькнуло лицо немца… Монтировка – в живот, разрывая рану, только начавшую затягиваться. Немец рванул ее вбок, поглубже. Провернул, цепляя шкуру, – и потянул, свежуя Леху заживо. Без суеты, без спешки, без особых эмоций…
Весь остаток дня в небе ревело – то тише, то громче, то почти затихая и снова возвращаясь…
Уцелевший немец добрался до схрона и поднял вертолет. Барражировал по ту сторону стены, отгоняя вторую волну охотников за схроном.
Потом добрались трое остальных немцев, в свеженьких аватарах. Подняли второй вертолет, третий… То один, то другой взлетал, крутился над долиной. Вдоль стены – по ту сторону, патрулируя подступы из пустыни.
Остальные разгружали схрон. Дно озерца раскрылось, как цветок, и по лепесткам-пандусам немцы выводили на берег все новые джипы, вытаскивали ящики с патронами, гранатометы, стопки бронежилетов, выкатывали бочки с топливом…
Леха лежал между валунами, забившись в закуток. Просто лежал, глядел на расходящиеся тучи, на камни…
И пытался унять ярость, душившую изнутри.
Все-таки предал! Предал!!!
Хотелось выскочить, найти этого мелкого шибздика, и…
Ярость жгла изнутри, душила, но Леха лежал. Просто лежал и ждал.
Во-первых, не догнать его здесь, в долине, на этой предательской щебенке. А во-вторых – бесполезно. Ну, врежешь один раз рогом… И что дальше? А вот от чего будет польза…
Но это не сейчас. Потому что все надо делать вовремя.
А сейчас – просто лежать, тише воды ниже травы.
Немцы больше не трогали. Пока им хватает забот со схроном. Это все надо разгрузить, охранять от других, потом договориться о продаже, устроить встречи. Про них можно забыть – пока.
Жажда накатит нескоро, до нее почти сутки: крови сегодня не пил, но игроков за этот день перебил столько, что даже по минимальной ставке насытился до предела. Про жажду тоже можно пока забыть…
Тучи рассасывались, проступала синева. Гремело у озер, где немцы все разгружали схрон. Волнами накатывало тарахтение вертолета, кружащего по ту сторону стены… И наваливалась дремота. Тяжелая, мутная. Перебродившая смесь всех последних дней, полных суеты, тревог, надежды – и…
И того, чем все кончилось.
Ну что ж… Что случилось, то случилось. Но по счетам кое-кто еще заплатит!
Леха просто лежал, стискивая зубы от ярости. То проваливался в дремоту, то вдруг оттуда выдергивал рокот вертолета, перевалившего из-за стены в долину…
Сатира сначала не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60