Гребень дюны пошел влево и вниз, опадая и закругляясь рогом – дюна кончалась. Леха прошел по гребню еще шагов двадцать, а потом сбежал в лощинку за дюной.
Позади, уже за склоном дюны, джип все взрыкивал – и тут же тормозил. Взрыкивал и тормозил. Снова и снова.
Что, ребятки? Нравится в следопытов играть? Восьмерки в темноте, да еще вдоль гребня дюны – это вам не по Остоженке раскатывать, от одного банка до другого…
Леха повернул на запад и понесся прямиком туда, где должна быть вышка.
Жажда горела внутри сухим огнем.
Пить, пить, пить… Горло, желудок, глаза – все горело. Шкура натянулась, как на пережаренной курице, начавшейся обугливаться и уже потрескавшейся сверху…
Синий огонек мигнул на горизонте. Спасительный маячок!
И вовремя. Слишком сильно забрал на север. Огонек появился не впереди, а сильно слева.
Леха повернул и побежал прямо к нему. К подмигивающему старому приятелю, обещающему помощь. Быстрее, быстрее! Какие-то пять минут, и все это кончится! Вниз по склону, через лощинку между дюн, и опять вверх.
Господи, быстрее бы! Сколько еще дюн до него? Пять? Десять?
Леха перевалил через вершину, ловя глазами огонек…
И сбился с шага.
О черт…
Привычный синий огонек – такой знакомый! – это хорошо. Но вот странное желтое сияние под ним, широко разлившееся над горизонтом…
Пожар? Нет, не похоже.
Городские фонари в тумане, вот на что это больше всего похоже. Да только откуда тут, к черту, туман – посреди пустыни? И откуда, к дьяволу, городские огни?!
Но как же хочется пить!
Что бы это ни было – разве есть выбор?! Леха побежал вперед.
Нефтяная площадка сияла. Театральная сцена, а не площадка. Они опять зажгли прожекторные лампы. Все шесть штук. Ослепительные конусы света легли в разные стороны, как лепестки света вокруг вышки с газовым факелом. Только саму площадку все равно едва видно… Западный край видно. Там суетилось человек десять. Размахивали руками и орали, наверно, да только не слышно за воем и ревом.
Центр суматохи – буровая машина, похожая на механического жирафа. Она с воем вгрызалась в землю и выбрасывала песок далеко в сторону – словно струя фонтана из песка. Ветер подхватывал ее и размывал. Гнал вверх, в стороны, тянул это облако песка на восток… Конус пыли раскинулся далеко-далеко, накрыв и баки с нефтью, и перегонный аппарат, и все, что там было, – лишь верхушка вышки да факел газа выглядывают – и полз дальше, далеко на восток.
Прожекторные лампы подсвечивали этот полог пыли, превратив его в бурлящую буро-желтую тучу. Светящийся в ночи туман, укутавший центр площадки и ее восточный край.
А на западе кипела работа.
Суетились люди вокруг воющей бурмашины. Рычал тягач, подтаскивая к ямам круглые стальные балки…
Нет, не балки. На боках стальных цилиндров какие-то рваные дыры, словно когда-то от балок отросли балки поменьше, но потом их спилили или отрезали автогеном… И сверкают, как зеркала, отражая все вокруг кривым зеркалом… Блиндажные дубы! Распиленные блиндажные дубы, вот что это такое!
Балки опускали в ямы, и тягач засыпал ямы песком.
Ямы шли широким кругом по границе нефтяной площадки. Там, где бурмашина уже прошла, высился частокол из зеркальных балок. Не сплошной, но и не пролезть. Балки через каждые полметра.
И не опрокинуть их, похоже. Нефтяники вкапывали их метра на два в песок, и на столько же они торчали над землей. Да не вертикально, а с завалом наружу. Как выставленные колья…
Ну-ну, выдумщики недоделанные!
Задумка хорошая… но только когда будет в конечном виде! Когда будет – и если будет. Можно надеяться, что еще и не будет…
Вокруг рабочих, спинами к ним, – неподвижные фигуры в камуфляже. Автоматы есть, но не в руках, а болтаются на спинах. Перед каждым пулемет на высокой сошке. Пять крупнокалиберных дур ощетинились полукругом – на запад, на юг, на север.
Ветер дует с той стороны, и там никакой пыли, лишь крошечные вихри песка, которые ветер сам выдирал с поверхности и тащил по песку. В эту сторону лампам ничего не мешало. Три лепестка света раскинулись далеко в пустыню, метров на двести… До самых дюн, опоясавших нефтяную площадку, как края салатницы.
Леха поморщился. Двести метров на таком свету, да без малейшего укрытия… Да на пять пулеметов…
Не подобраться. Мигом по ногам срежут. А впрочем… Не пускают оттуда – ну и не надо. Мы не гордые.
Все ребята в камуфляже – с подветренной стороны, полукругом. Стоять в пыли за бурмашиной и пялиться в завихрения пыли желающих не нашлось. Ну-ну…
Леха тихонько отполз за гребень дюны. Сполз немного вниз, чтобы уж точно не заметили, поднялся и побежал по склону дюны – вдоль гребня. Потом по следующей. По широкой дуге обходя площадку с востока.
Когда воздух стал колючим от песка – ветер швырял его в морду, как россыпи иголок, – повернул к вышке и вышел из-под прикрытия дюн.
Ветер гнал сюда песок. Синего факела не видно – уже в пологе пыли. Лишь расплывчатое буро-желтое сияние впереди. Больше ни черта не видать. Тем лучше…
Щурясь от жалящего в глаза песка, Леха побежал в это бурое свечение, на всякий случай прижимаясь к земле. Песчинки били в морду, лезли в нос, в глаза, и без того горящие без воды. Леха щурился все сильнее, уже едва различая, что вокруг, – да и что тут различать? Сплошная желто-бурая муть да вой бурмашины.
Главное, не пропустить, когда муть станет светлее – это будет как раз перед тем, как пелена песка впереди пропадет. Перед самой бурмашиной, сеющей этот песок. Тогда можно будет открыть глаза и рвануть… И пить, пить, пить… Солоноватую дрянь, но все же – утоляющую жажду… Господи, быстрее бы!
Только до рабочих еще идти и идти. Где-то впереди в этой мути еще вся площадка. Все эти баки для нефти, перегонный аппарат, бочки с бензином, насосы с моторами и маховиками, опоры наблюдательной вышки… Как же хочется пить!
Может, побыстрее бежать? Ведь далеко же еще! Леха прибавил – и тут в ухо двинуло.
В голове зазвенело, а левое ухо сплющило, как в тисках. Удар не рукой или прикладом, а чем-то по-настоящему тяжелым. Леху отбросило вбок и тут же вмазало прямо в лоб.
Перед глазами беззвучным взрывом вспыхнула сверкающая стена из мельтешащих искр, а где-то справа клацнуло чем-то железным по рогу, разворачивая вбок и швыряя вниз…
Сердце колотилось, как отбойный молоток, но никто не добивал. Леха потряс головой. Стал подниматься – и по рогу снова стукнуло. Брзынь! Броневой наконечник рога скользнул по чему-то железному и тяжелому.
Из желто-бурой мути впереди и с боков проступали темные полосы. Вертикальные, метра через пол…
Сволочи! Неужели и тут все перекрыли?! Леха шагнул назад, развернулся и побежал вправо, вдоль этого частокола. Слева, в желтой мути, бежали черные тени. Тени, тени, тени – как вертикальные шпалы какого-то сумасшедшего пути, протянувшегося прямо по воздуху. Никак не желая кончаться…
Муть впереди стала светлее, превратилась в прозрачный полог, истончаясь, – и Леха рванул назад. Прочь от прозрачного пространства, за которым – какие-то пятьдесят метров! – караулит человек в камуфляже. И крупнокалиберная дура, раззявившая свое дуло прямо сюда… Прочь. Обратно под полог пыли.
Впереди и кроме охранника хватает неприятностей… Раньше, когда смотрел на нефтяную площадку с другой стороны, полог скрыл это невеселое зрелище. На северной стороне площадки уже стоял частокол.
Получается, они начали с восточной части вышки и пошли по кругу – на север, теперь на западе…
Без частокола – только южная часть осталась? Но там нет песочной пелены, там все простреливается! Там тоже не подойти!
Стоп… Спокойно, спокойно…
А что, если…
С какого именно места на западе площадки эти сволочи начали обносить ее частоколом?
Леха развернулся и пошел обратно вдоль частокола. Теперь шпалы сумасшедшего пути шли справа, темные полосы в бурой мути…
С правого края тучи не пройти. А с левого? Если не выходить из пелены…
Что там, слева? Есть хоть маленькая щель? Между началом частокола и левым краем пыльного шлейфа?
Кажется, когда смотрел с дюн, из пелены никакого частокола не торчало… Или не рассмотрел на фоне светящегося пыльного шлейфа?…
Леха бежал мимо вертикальных теней в мутной желтизне, а жажда грызла изнутри, злая старуха с раскаленными стальными коронками.
Не должно быть там частокола. Не должно! Муть вдруг истончилась, превратившись в тонкую вуаль, а за ней мелькнул человек в камуфляже, еще одна дура, скалящая сюда свое дуло… Черт бы их всех побрал!!!
Леха отскочил обратно в муть, пока не заметили. Дьявол, дьявол, дьявол! Хватило одного взгляда. Частокол выходил за пыльную завесу. И что теперь делать?…
До пулеметчика – метров пятьдесят. По чистому прозрачному воздуху. На свету. Прямо на дуло крупнокалиберного пулемета… Верная смерть.
Черт бы их побрал! Что с одной стороны, что с другой – не подойти.
Разве что…
Дрожа от желания пить – господи, что угодно отдал бы за стакан воды! за глоток бы все отдал! – Леха пригнулся к самой земле и осторожно засеменил в край шлейфа. Выглянуть туда.
Чуть-чуть… Осторожно…
Только чтобы рассмотреть, сколько столбов за пределами пыльной завесы. Раз, два… три… четыре…
Господи, сколько же их там! Леха еще чуть-чуть продвинулся вперед – только бы вояка за пулеметом не заметил, тогда уж точно все! – и наконец-то увидел крайний столб. Седьмой, если считать от этого места, где еще можно спрятаться в пыли.
Чтобы обогнуть начало частокола, надо пройти налево эти семь столбов… Без прикрытия пыльной завесы…
Нет, не пройти.
И ветер, черт бы его побрал! Дует все в одну сторону, прямо на восток! Нет, чтобы чуть-чуть южнее подуть, разворачивая этот пыльный шлейф! Щурясь от песка, сыплющегося в глаза, Леха вглядывался в начало шлейфа – не развернет ли ветер его сюда? Хоть чуть-чуть?…
Но у ветра были другие планы.
Впереди, метрах в ста, надсадно выла бурмашина, выбрасывая в воздух весь этот песок. На миг отключилась, сдвинулась чуть в сторону и снова завыла. Делает ямы одну за другой, по кругу. Сейчас на западном краю площадки. Идет с севера на юг и скоро завершит круг. Вся площадка будет огорожена частоколом…
Стоп! Ведь прежде, чем они завершат круг…
Когда бурмашина сделает еще несколько ям…
Шлейф тянулся по ветру расплывающимся конусом, начинаясь из струи песка, которую извергала бурмашина. И если сдвинется на юг бурмашина, эта струя песка, а вместе с ней и шлейф пыли… Весь шлейф…
Этот край пелены тоже сдвинется на юг. К тем балкам, которые не дают проскочить… Накроет и их песочной мутью. Правильно?
Господи, как же хочется пить!
Но Леха неподвижно лежал на песке, вглядываясь в работу.
Машина выбрасывала из ямы песок, выбрасывала, выбрасывала, выбрасывала – все из одной ямы! Уже целую вечность! Словно всю пустыню через эту яму решила вычерпать!
А жажда грызла изнутри. Яростно, до жара, до боли. Все сильнее и сильнее…
Леха стиснул зубы, чтобы не взреветь от боли и отчаяния. Сколько же еще она будет над этой ямой? И сколько времени пройдет, пока она сделает их еще шесть?!
Машина наконец-то перестала выть и извергать песок. Чуть сдвинулась и опять завыла…
Леха закрыл глаза. Невозможно глядеть на людей, суетящихся возле машины, на камуфляжников за пулеметами – так близко, в какой-то полусотне метров…
Минуты ада. Эпохи. Вечность…
Жажда заставляла вскочить на ноги и броситься вперед – на рабочих и камуфляжников, на эти ходящие сосуды крови, которая и утолит жажду, и избавит от боли. Всего полсотни метров до них, и все кончится! Конец мучениям. Всего полсотни метров!!!
Леха дрожал, но заставлял себя лежать. Терпеть. Ждать. Всего пятьдесят метров, можно рискнуть… Вдруг не успеют среагировать? Могут не успеть… Можно рискнуть…
А если пристрелят и выкинет в Кремневую долину? Тогда придется бежать сюда снова, и жажда будет только сильнее… И может быть, когда добежишь, частокол будет уже закончен.
И уж точно не получится прибежать вовремя в Гнусмас, чтобы встретить там Тхели… Да не пристрелят! Не успеют среагировать!
Да и неважно все это… Потому что невозможно лежать вот так – когда прямо под носом все эти люди, полные крови, на расстоянии одного быстрого рывка…
Тело само собой поднялось, нацеливаясь на людей, полных крови, – как поднимается головка цветка за солнцем. Леха шагнул туда, выходя из-под прикрытия пыльной завесы…
…Зеленые глаза с дурашливыми искорками, под которыми разлит страх, холодный, вязкий страх, целый океан страха и отчаяния, удерживаемый тонкой плотинкой последней надежды…
Леха стиснул челюсти, застонал – тело отказывалось отступать, нет, ни за что, только вперед, и пить, пить, пить! – но отступил обратно.
Лежать, сволочь!
Если выкинет в долину, то вовремя до города уже не успеть. Тхели уйдет, и Алиса…
Лежать. Ждать.
Бычье тело мелко дрожало, а сухой жар перехватывал горло. Господи, да ну все это к дьяволу… Всего один бросок, и…
Лежать! Секунды ада, ползущие улитками. Эпохи. Вечность…
Мыслей уже не осталось. И не осталось в памяти, сколько раз поднимался, готовый броситься вперед, – и будь что будет! – но все же останавливался. Заставлял себя рухнуть обратно на песок, скрипя зубами, молотя в него копытами, тыкался лбом, обдирая морду до боли, чтобы прийти в себя. Грыз песок…
И потихоньку полз вперед. Медленно, по чуть-чуть. По мере того, как бурмашина ползла влево по гигантскому кругу, копая ямы, и вместе с ней смещался край пелены.
Муть скрывала крайние балки – одну, вторую, третью… шестую, седьмую…
И еще чуть-чуть, давая пелене скрыть хотя бы метр влево от крайней балки, там придется бежать…
Еще чуть-чуть.
Сколько выдержал. Сколько смог!
Ревя от боли, которую уже нельзя было терпеть – но теперь можно, можно, можно!!! – Леха вскочил и помчался вперед. Пролетел мимо двух крайних столбов, уже превратившихся в темные полосы посреди бурой мути. За последним свернул, выгибая голову вбок, чтобы рога смотрели не в стороны, а вниз и вверх. И боком, впритирку к столбу, продрался между ним и краем пелены, которая здесь уже редкая и прозрачная, как тонкая вуаль… Продрался мимо него и нырнул обратно в полог пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60