– Тхели, – кивнула Алиса. – Если Тхели еще здесь, то она в этом городе.
Часть третья
В ИГРЕ КАК В ИГРЕ
Город лежал посреди пустыни, как ожерелье.
Под черным южным небом, между волнами дюн – россыпь огней. Желтоватые светлячки ламп накаливания в окнах, рыжие уличные фонари, неоновая реклама – красная, синяя, зеленая, с фиолетовыми прострелами…
И ослепительно белые конусы света из-под фар патрульной машины.
Они крутились вокруг города, карабкались на дюны, пропадали за их вершинами – и снова появлялись. Иногда конусы света заползали на улицы городка, и тогда за ними становилась видна и сама машина, старый «хаммер» военного образца.
Огромная кабина, совсем открытая, даже ребра – направляющие для тента убрали. Зато посреди нее высокая пулеметная турель. И сам пулемет тоже дай бог каждому. Длинный ствол – огромный любопытный нос – высунулся далеко над головой водителя. Когда «хамми» вздрагивал на ухабах, пулемет покачивался на амортизаторах турели, принюхиваясь, нет ли чего подозрительного…
Вот только сейчас эти два слепящих конуса света куда-то пропали. Ни в городе не видно, ни среди дюн вокруг…
Леха даже привстал, чтобы лучше видеть – может, где-то среди дюн за городом затерялась? Нырнула туда, а сейчас вынырнет, и…
Мотор взрыкнул сзади.
Совсем рядом, прямо за спиной. Метрах в трех…
Ревел мотор, еще громче скрежетала коробка передач, никак не желая переключаться. Скрежетала так, словно собралась стереть свои потроха в металлическую пыль. Скрипнула турель пулемета…
Леха крутанулся… и почувствовал, как в бок уперся камень. Сквозь веки просачивался красный свет догорающего дня.
Леха тихонько застонал. Опять этот дурацкий сон…
Чертов городок; гребаный патруль! И так всю ночь там сидишь, ломая глаза и выглядывая в темноте игроков. Крутишься между дюн, чтобы патрулю под фары не попасться, и так всю ночь.
Две ночи уже там безвылазно отсидел. Прямо как на работу. Так еще и в снах теперь…
Сон ушел, но скрип не пропал. Что-то упорно скрипело. Железом о камень. Что-то металлическое со скрежетом выдирало каменные крошки над самой головой.
Леха с трудом разлепил глаза.
Солнце еще не село, но было уже где-то у самого горизонта, невидимое за стеной. Небо потемнело, а от стены наползала на долину огромная тень. Отсюда и до озер, до опушки Блиндажного леса. Все накрыла.
Лишь тучи над озерами светятся пурпурным. Да самые-самые верхушки блиндажных дубов красно-золотые, словно расплавились. А все, что ниже, утонуло в сумраке.
Жажда была тут как тут. Еще не взялась за тело всерьез, но пить уже хотелось. Леха попытался сглотнуть – и сморщился. Больно.
А скрипело…
Сатир, сволочь! Одной лапкой уперся в валун, в другой маленькая стальная веточка из Блиндажного леса, больше похожая на гвоздь. На хромированный гвоздь-двадцатку. И долбил, долбил, долбил этой веточкой в камень.
– Господи… – пробормотал Леха. – Другого места не нашел?
– А, проснулось, рогатое… – покосился сатир на Леху, не переставая терзать валун.
В горле было больно – хотелось пить. В голове было мутно – хотелось спать. Хотя бы еще часика два… Пока не разбудит жажда.
Но, видно, не судьба. Чертов шибздик! Скрежет вгрызался в голову, как стальная ветка в камень.
– Ну хватит, – сказал Леха, сморщившись. – Ну что ты делаешь…
Сатир ударил еще несколько раз, потом сдул каменную крошку. На валуне выступили маленькие параллельные канавки.
– Откидной календарик тебе мастерю, неблагодарное.
– Какой-какой календарик? – уточнил Леха, таращась на огромный валун. Со сна в голове было мутно.
– Откидной! Сколько тебе до откидки осталось, туго-думное!
Леха поморщился:
– Спасибо, но дни посчитать я как-нибудь и сам могу…
– Это пока, – с готовностью откликнулся сатир. – Это пока ты в обучалке два дня был, да тут три. Всего-то. Вот и кажется, что и дальше все будешь помнить. А оно ни хрена. Тянется, тянется, а потом хлоп – и словно очнулся. И позади сплошная нескончаемая полоса из вчера и того, что до вчера, и того, что до до вчера… А сколько этих до до до вчера было – хрен его знает. Пытаешься вспомнить, сколько тут уже – два месяца? полгода? И ни хрена. И тут ка-ак накатит: а может, это тебе вообще только кажется, что уже целую вечность тут мучаешься, а на самом деле еще третья неделя не закончилась?…
Леха покосился на этого доброхота. Да уж… умеет утешить, ничего не скажешь!
Два месяца? Полгода? Нет уж, спасибо. Раньше выберемся!
– Мне не понадобится, – сказал Леха.
– Понадобится, понадобится, – покивал сатир. – Спохватишься, да будет поздно. Еще умолять будешь, лишь бы кто узнал, сколько тебе осталось…
Он прочистил пальчиками канавки. На боку валуна засверкали разноцветной слюдой четыре вертикальные палочки, их наискось перечеркнула пятая. Сатир удовлетворенно крякнул. Но вдруг нахмурился и повернулся к Лехе:
– Кстати. Ты чего это днем дрыхнешь, а ночами бегаешь? Чего полуночничаешь-то? Ночным кошмаром решил заделаться, рогатое?
Леха вздохнул, но промолчал.
С ним только так – не разговаривать. Этот однорогий тут от одиночества мается, что ли… Каждый день, как только тут появишься, обязательно тут же припрется – и давай болтать. И болтает, и болтает, и болтает… Уже уши трубочкой свернулись, а он все поучает и уму-разуму учит. Ужас.
Но если не отзываться… Леха осторожно покосился на сатира: может, отвяжется и уйдет?
Не тут-то было. Сатир упер маленькие ручки в бока и внимательно вглядывался в Леху.
– Ты где пропадаешь, парнокопытное, я тебя спрашиваю? Где кровушки напиваешься? Что-то на сильно страждущего ты не похож…
– Так… Нефтяные вышки окучиваю…
– А, все работничков мочишь? Трудовую кровушку пьешь… Подожди, а охрана?! Там же охраны должно быть немерено! Нефть – это бензин, а бензин тут – все! Самое ценное после самих машин. Здесь ведь никаких попсятных телепорталов нет, быстро перемещаться из одной зоны в другую можно только на машинах. Кто быстрее ездит, тот тут всем и заправляет. Машины и нефть здесь как оружие. За нефть тут постоянно грызутся. Как ты с их охраной-то разделываешься?
– Да какая там охрана… Одни наши. Русские все.
– Пф! Ну еще бы! – сатир даже обиделся. – А ты как хотел? Конечно, русские! Русский везде нефть найдет… Национальный продукт. Гордость! Да и потом… Тут, в игре, за добычу нефти платят столько же, сколько на реальных буровых, а может, и побольше…
Леха нахмурился и опустил голову. За добычу виртуальной нефти – платят реальными деньгами? Да еще больше, чем за добычу реальной?… Идиотизм какой-то, вся эта киберномика… Ладно, к черту! Надо дело делать, а не сопли жевать. Начнешь выяснять – это еще на час болтовни. Этот однорогий может говорить о чем угодно. И без конца. Точнее, пока насмерть не заболтает…
Леха шагнул в сторону, обходя сатира, и тот, конечно же, тут же заговорил:
– И что, ты только на вышку бегаешь, рогатое?
– А что?
– Смотри… – Сатир покачал головой. – Место там, конечно, сытное, не спорю. Но ты лучше не ленись, разбавляй. Одну ночь там, две ночи честно по пустыне нарезаешь. Понял?
Леха хмыкнул. Разбавляй… Легко сказать! Если бы только с жаждой бороться – может, и разбавлял бы. Но…
Леха украдкой покосился на плечо. Алиса нарисовала на броневом наросте маленького дракончнка. Грубовато получилось – а попробуй поскреби на броне кончиком крыла! – но кому надо, узнают. Должны узнать.
– Понял? – не отставал сатир.
– Разберемся, – сказал Леха и попытался обойти сатира.
– Э, э, рогатый! Опять умничаем? Я тебе серьезно говорю: не нарывайся. От добра добра не ищут. Погулял, и хватит. Не доставай их совсем уж. А то…
– А то что?
– А то перекроют кислород, вот что! Думаешь, не сообразят, как от тебя отделаться?
– Пока не сообразили.
– Вот именно – пока! Русские, говоришь, одни? Смотри… Наши медленно запрягают, да быстро ездят… Думаешь, самый умный тут?
Леха не ответил. Умный не умный, а с теми на вышке как-нибудь разберемся! И не с такими справлялись.
Бочком, бочком – чтобы сатир не увидел дракончика на правом плече, а то опять от болтовни не спасешься, – Леха обошел его и засеменил к расщелине.
Скоро ночь.
Надо поторапливаться…
Ночь опустилась, когда от стены не отбежал еще и на десяток верст.
Черная, южная. Затопившая все темнотой. Еще одна…
Две прошлые ничего не принесли. Найти Гнусмас было легко. Магазинчик «Самсунга» высмотреть тоже нетрудно. А вот Тхели…
Тхели не было. То ли она два дня просто не приходила в игру, то ли…
Леха мотнул головой, прогоняя предательскую мысль. Нет! Должна быть в игре! И найдется.
Обязательно найдется.
В город, скорее в этот чертов город – вдруг она по вечерам туда заходит, а не глубокой ночью?
Только сразу в город никак, жажда уже подступала…
Пить хотелось все сильнее. И можно сто раз убеждать себя, что это выдуманная жажда, что это милливольты на каком-то крошечном электроде, воткнувшемся в мозг, – да только не помогает это. Пить, пить, пить! – вот что бьется в голове, выгоняя все прочее. И ничего с этим не поделать. Кроме одного – по-быстрому напиться.
Дюны едва угадывались в темноте.
Месяц висел на востоке, над самым горизонтом – едва заметный. Народился день или два назад. Тоненькая долька света, повисшая на небе почти горизонтально. Света от него почти нет, да и зайдет вслед за солнцем совсем скоро…
Три дня назад казалось, что все эти дюны на одно лицо. Но сейчас…
Сознательно найти различия между ними, пожалуй, и сейчас бы не смог. По своим прошлым следам ориентироваться тоже бесполезно, ветерок заносит их за несколько часов.
Но зато выработалось что-то внутри – какое-то подсознательное ощущение пространства, по которому ходишь уже не в первый раз. Оно и срабатывало, помогало ориентироваться.
Вот и сейчас. Словно в бок кто-то подталкивает: надо бы повернуть вправо. Куда-то сюда должно быть к нефтяной вышке…
После первого разгрома те мужики никуда не убрались. На следующую ночь все так же гудели насосы, горел факел попутного газа. Вышку для дозорного водрузили на место. Только вот остальные не трепались возле костра, а старательно пялились в темноту.
Леха хмыкнул. Кажется, они так и не успели сообразить, что случилось потом… Так и не поняли, как же он очутился среди них. Все они – и те, что сидели на земле, и дозорный, – все смотрели на восток. Ждали, что он придет к вышке оттуда же, откуда и в первый раз…
Дети.
Неповоротливые самоуверенные дети, даром что с оружием… Леха поморщился. Да, как детей избивать… Щенков, еще слепых…
Но уж слишком хотелось пить. И надо было идти в Гнусмас, искать Тхели.
Все повторилось, как в первую ночь: сбитая вышка, скукожившиеся без крови трупы, лужицы горящей нефти…
А на следующую ночь вышка опять высилась над пустыней. Только площадка и дюны вокруг сияли, как днем.
Нефтяная площадка лежала между дюн, как днище широкой чаши, залитой светом. Они привезли и установили шесть прожекторных ламп. Широкие конусы света проткнули темноту во все стороны – раскрывшиеся лепестки огромного цветка, сотканного из света.
Сразу и не подберешься. Пришлось провозиться подольше…
Что они придумают на этот раз?
Ну, вышку поднимут, ясно. Все будут при оружии. Опять лампы эти врубят. А что еще?
Сколько придется провозиться, чтобы утолить жажду? Чем дольше провозишься здесь, тем позже доберешься до Гнусмаса. А ведь Тхели может приходить туда вечером… и уходить ночью. Как раз пока ты тут набиваешь брюхо парной кровью…
Леха вглядывался в темноту – где слепящий глаз прожекторной лампы, уставившейся в эту сторону? Но яркой звезды над горизонтом все не было.
Черт возьми, только ошибиться с направлением еще не хватало! И так уже пора мчаться в Гнусмас, к магазинчику этому чертовому. И если ошибся…
Нет, не ошибся. Огонь появился. Только не слепящий, как фара дальнего света, глаз прожекторной лампы, а синеватый факел попутного газа над вышкой. И все. Леха даже сбился с шага. А где эти чертовы лампы?… Что они на этот раз придумали? Леха нервно сглотнул – и сморщился от боли. Горло совсем пересохло. И как же хочется пить!
И ночь уже началась, а это значит, Тхели в любой момент может прошмыгнуть из гостиницы в магазинчик. Пока ты тут возишься с этими нефтяниками…
Леха резко выдохнул. По привычке – это как поставить точку в раздумьях. Но программа восприняла это по-своему. Из глотки вырвался низкий рев, почти рычание.
Черт возьми! Жажда, Тхели – и еще эти чертовы отечественные программеры, усердные до чертиков! Эх, если бы можно было одним махом послать все это к дьяволу… Леха от души врезал в песок копытом – ну хоть так сбросить раздражение! Хотя бы капельку… Сейчас придется быть спокойным и расчетливым, как удав, вышедший охотиться на мартышек.
И побежал к синеватому огоньку над горизонтом.
Прожектора вообще не горели. Ни одного. А сами охраннички…
Леха плюхнулся в песок на гребне дюны – осторожность лишней не бывает – и тихонько выглянул.
Синий факел привычно горел на вершине насоса, метрах в двадцати над землей. Ниже гуляли отблески теплого древесного огня – по лениво крутящемуся маховику, по верхушкам баков для нефти, по перегонному аппарату, по решетчатой сторожевой вышке. Но именно отблески, самого костра не видно.
Он горел на прежнем месте, только само место огородили чем-то темным.
Несколько невысоких стеночек метра в полтора высотой. Изогнулись дугами вокруг костра. Три поближе к костру – кольцом, в котором три узких прохода. Еще три стеночки подальше от костра, напротив выходов из внутреннего кольца. Эти стеночки пониже, а в длину побольше…
Сложено это все не из кирпича, а из чего-то неправильного, неровного… Песок! Вот что это такое: мешки с песком.
А все эти стеночки вместе – защита от обстрела. Обкладка, как называл это их сержант.
Ну, это в идеале – защита. То, что сейчас высилось вокруг костра – это не обкладка, это так, жалкая пародия. Безрукая и корявая.
Но дело даже не в этом. Черт с ним, что корявая. Но они что, всерьез собрались этим защититься – от него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60