— Но ведь это… неправильно.
— Неправильно, — согласился Рон и, взяв ручку, проверил на чистом листке бумаги, как она пишет. — Совсем неправильно. Но какие альтернативы у нас есть? Позволить Эл Артис Травиа рухнуть на Нижний Город? Допустить, чтобы наши граждане стали испытывать голод? Жить без света и тепла?
Позволить морям сокрушить Эл Маритас и другие подводные города? Отказаться от полетов? Отказаться от магии?
— Ну… нет… только не это.
— Вот именно, — кивнул Рон. — Мы поддерживаем существование величественной цивилизации, но за достижения цивилизации приходится платить. Мы делаем все, что в наших силах. Добиваемся лучшего, на что способны.
Он медленно поставил подпись под циркуляром, дающим разрешение Департаменту Научных Исследований на получение из Уоррена дополнительных пятисот единиц в месяц для экспериментов в области энергетики.
— Порою это наше лучшее выглядит очень, очень плохо.

Книга вторая
МАГИСТР ГЕЛЛАС
Я стоял одной ногой в трех мирах. Уорренцы, стольти и танцы — все они владели какой-то частицей моего существа. Я любил красоту, изящество и роскошь мира стольти, который, как я узнал, питаем немыслимым злом. Я видел непрактичность мира каанцев, которая неплохо срабатывала для немногих людей, но которая превратила бы Матрин в зловонные руины, будь она единственным выбором. Сердце мое также обливалось кровью за уорренцев, гибнущих телом и душой за жизнь, которую сами они никогда не могли познать, — и я всегда помнил при этом, что ценой свободы уорренцев будут жизни многих невинных.
Я научился просчитывать затраты и выгоду тех или иных действий, раскрыл и уяснил для себя достоинства или недостатки тех или иных сторон жизни. Единственное, чего я не мог найти, так это ответа.
Винкалис, «Тайные тексты Соколов»
Глава 4
В последние дни весны, когда солнце в Эл Артисе начинает прокатываться по стране с яростью армии безжалостных захватчиков, а его жар превращает все зеленое в буро-коричневое, богатое и могущественное население Верхнего Города совершает ежегодную миграцию в свой подводный город, Эл Маритас. Весной того года, когда Соландеру исполнилось двадцать и когда Рейт, известный всем, кроме Соландера, Джесс и Велин, как Геллас, прикинул, что ему, должно быть, тоже стукнуло лет девятнадцать-двадцать, домочадцы Дома Артис снова, как и каждый год, собрались отправиться в прохладные голубые глубины своей летней резиденции, в мир вечных сумерек, где солнце казалось лишь обещанием света, едва угадывавшегося на иссиня-черном жидком небосводе.
В ознаменование своего прибытия в подводный город Артисы и другие семьи ежегодно проводили Фестиваль Первой Недели, и на сей раз как Рейта, так и Соландера сочли достигшими того возраста, который позволял посещать мероприятия взрослых, тогда как до сих пор они праздновали его вместе с остальными детьми.
— Как ты думаешь, — спросил Рейт, — в чем разница между празднеством взрослых и детским фестивалем?
Соландер, растянувшийся на своей кровати, ответил:
— Толком никто ничего не говорит. Я знаю, что взрослым подают вина и устанавливают палатки для просмотра чего-то там такого. А иногда взрослые удаляются в фестивальные покои и не выходят оттуда до конца недели. Когда я был моложе, родители частенько оставляли меня на попечение слуг. Я не видел их по нескольку дней, а когда они возвращались, то выглядели весьма усталыми.
Рейт хохотнул.
— Звучит многообещающе. — Он уселся в кресло и вздохнул. — Джесс в ярости из-за того, что мы едем, а ей нельзя.
Соландер повернул голову и пристально посмотрел на Рейта.
— Если бы я мог, я взял бы ее с собой. Мне хотелось сходить с ней куда-нибудь.
— Мне бы тоже хотелось… чтобы она походила с тобой. А то я по ее милости скоро с ума сойду.
— И как ты можешь не влюбиться в нее? — укоризненно спросил Соландер. — Она красива, она умна…
— Ума она, если честно, среднего. Да, она неплохо играет на зите и метакорде, но способна играть только для нас. Она так и не научилась работать с числами и толком не умеет совершить заклинание. Она не в состоянии без приключений пройти из одного района Эл Артиса в другой — обязательно заблудится — и ничего не смыслит ни в истории, ни в науке, ни в литературе. Даже читать не любит. Кроме того, Джесс докучлива и высокомерна. Всегда уверена, что она права и все знает лучше остальных.
— Она тебя обожает.
— М-м-м. Я рад быть ей другом, но мне искренне хотелось бы, чтобы она обожала тебя, а не меня. Всякий раз, когда она видит, как я разговариваю с какой-нибудь девушкой, ее глаза прямо-таки мечут в меня молнии.
Соландер перевернулся на живот и, приподняв голову, подпер подбородок кулаками.
— После Фестиваля продолжим наши исследования.
— Осталось всего два месяца, — напомнил ему Рейт, — до того, как ты должен будешь представить результаты своей работы Коллегии Консультантов, а у тебя еще почти ничего не готово.
— У меня уже есть многое. Все это, конечно, побочные продукты моих попыток разгадать, почему ты такой, каким являешься, но в конце концов я могу представить хотя бы их. К примеру, я соорудил очиститель для механизма транспортации энергии заклинаний — весьма элегантной конструкции, кстати сказать, — изобрел также несколько приспособлений для самозаряжающейся магической системы, которую я разрабатываю. Это вообще совершенно оригинальные решения. И еще у меня есть относительно тебя своя теория. Просто пока еще я не имею веских доказательств в ее пользу, а с собой тебя притащить на Коллегию не могу по вполне очевидным причинам.
— Безусловно, не можешь. Да я и сам не желаю выступать в роли подопытной зверушки или стать объектом исследований для всего Департамента Теоретической Магии.
— А ты уже задумывался над тем, чем сам займешься?
— Я получил предложения от кое-кого из ковилов. Я настолько преуспел в истории, что Старейшины и Посвященные Фен Хан Ковила настаивают на том, чтобы я присоединился к ним сразу же после Фестиваля. Один из литературных ковилов тоже предлагал мне место.
— Это который же?
— Тот, который считает все работы Премиша сплошным дерьмом.
— А, знаю. Кликерс.
Рейт кивнул.
— Но это же все ковилы. Они мало… для меня значат. А тот факт, что в моих учебных ведомостях содержатся только оценки по теоретической магии, делает недоступной для меня какую-либо стоящую должность. Никому не нужен стольти только с теоретической подготовкой, без практических навыков в магии. Так что придется нам с тобой вернуться к тому, чем ты занимаешься.
— Я бы помог тебе чем-то большим, чем теория, если бы мог, — сказал Рейт и пожал плечами.
— Знаю, — кивнул Соландер. — Но если бы ты мог, ты просто был бы таким, как все. Факт, что ты не способен совершать основную подготовительную работу или что-либо магическое, является частью того, что делает тебя уникальным.
Рейт задумался и некоторое время размышлял над этой неприятной для себя истиной. Уникальность стала именно тем единственным фактором, который позволил ему остаться человеком в тюремных условиях Уоррена. Который дал ему пропуск на выход из этой тюрьмы и возможность забрать с собой Джесс, вывел его в высшие круги харсианского общества и предоставил доступ к точным наукам, истории, философии, магии. Рейт хорошо разбирался в теоретических основах, даже несмотря на то, что его уникальность препятствовала получению практического опыта в литературе, музыке, искусстве и науке о государственном управлении.
Но почему он родился не таким, как все? Именно на этот вопрос и пытались ответить Рейт и Соландер на протяжении пяти последних лет. Однако сейчас Рейта больше волновал другой, не менее важный для него вопрос. Чем вообще обусловлено существование Уоррена? У Рейта когда-то была там семья. Возможно, родные и теперь еще живы, предположил он, если их, конечно, не увезли в черных грузовиках, как многих уорренцев. Может быть, именно в эту минуту они сидят в крошечной вонючей комнатенке, старея и жирея, безразличные к своим жизням и вместе с тем крепко-накрепко привязанные проклятым Питанием к своему жуткому существованию. Если они все еще живы — его родители, братья и сестры, — то доживают свои дни в адских условиях. Каким целям служит эта преисподняя и ее обитатели?
Годами Рейт избегал этого вопроса, пока его не начали мучить кошмары.
В этих снах громадная хищная птица золотистого цвета хватала его когтями и долго летела вместе с ним, со своей добычей, пока не доставляла в тот маленький подвал, где они с Джесс прятались последнее время.
По пробуждении Рейт хорошо помнил эту птицу и, порывшись в энциклопедии, обнаружил, что это сокол. Сокол с золотистым хохолком на голове, рыба-сокол, если быть точным, но поскольку Рейт вообще прежде никогда не видел птиц этого отряда, он удовольствовался мыслью о том, что это просто обычный сокол. Рейт был бы счастлив совсем не думать о нем, но сокол никак не оставлял его в покое. Во сне птица вызывала в нем воспоминания об Уоррене, чувство вины и какое-то смутное беспокойство, тревожное ощущение того, что ему предстоит сделать нечто значительное, но невероятно трудное.
Так что с недавнего времени Рейт стал предпринимать попытки самостоятельно выяснить истину об Уоррене, занимаясь поисками среди официальных источников информации любого рода об этом районе Нижнего Города и его жителях. Он хотел обнаружить какие-либо исторические отчеты о том, каким образом одна из частей общества оказалась закрытой за высокими стенами, одурманенной, а затем напрочь забытой. Однако правдивой информации об Уоррене он так и не нашел. Ничего. Только фальшивые репортажи о бунтах, проституции, преступных группировках, убийствах и изнасилованиях. Репортажи, иллюстрируемые кадрами «прямого эфира с места событий».
— Как ты думаешь, когда отец разрешит тебе пользоваться его рабочим кабинетом? — спросил Рейт.
Соландер пожал плечами:
— Никогда. А что?
— Никогда? Почему?
— Никогда. Я ни разу не слышал, чтобы кто-то из Драконов позволил кому-то войти в свой кабинет. Это невозможно. Когда Дракон умирает, защитные заклинания обычно ослабевают, и спустя некоторое время другой Дракон может прорваться внутрь, но до этого момента кабинеты остаются неприступны.
Рейт вдруг сел и внимательно посмотрел на Соландера.
— Только не для меня, не так ли?
— Застань тебя отец в своем кабинете, он тебя обязательно убьет. В буквальном смысле. Никому не разрешается входить в кабинет Дракона. Они хранят там секретные правительственные документы, оборонные планы и тому подобное. — Соландер энергично помотал головой. — Если бы ты вошел в кабинет, то совершил бы государственную измену по отношению ко всей Империи Харс Тикларим.
— Я хочу знать правду об Уоррене. Хочу узнать, почему мои родственники были… такими, какими они были. Может быть, они и сейчас остались такими, если, конечно, не умерли. Я просматривал официальные документы, я рылся в архивах, я углублялся в историю, но не нашел ничего.
— Но ведь ты покинул Уоррен, — заметил Соландер. — Ты свободен, и Джесс тоже. Почему ты вдруг снова возвращаешься к этому?
— Кошмары, — со вздохом произнес Рейт. — Я… не знаю. Думаю, что как только я найду причину существования Уоррена, то смогу отделаться от этого наваждения, но я… я должен знать. Почему это происходит? Кто такие уорренцы? За что их так жестоко наказали?
Соландер сидел, разглядывая собственные ладони.
— Когда я поступлю в Академию, у меня будет свой собственный кабинет, я начну получать документацию, которой пользуется мой отец, и тогда тебе не придется задумываться о том, как проникнуть в его офис.
Рейт скептически посмотрел на товарища.
— К тому времени, когда ты получишь свою первую степень в Академии, пройдет пять лет.
— Думаю, я смогу получить ее через три года, — оборвал его Соландер.
Рейт покачал головой.
— Может быть, и через три, но пройдет еще целых три долгих года, прежде чем я узнаю правду. Если узнаю ее вообще. Возможно, даже ты сам ее не узнаешь. Даже если станешь Драконом первого уровня. Может быть, то, что происходит в Уоррене, является некой государственной тайной, и никто, кроме людей на самой вершине, не знает истины.
Соландер рассмеялся:
— Чушь! Какая может быть государственная тайна о трущобах?
— Если это не важно, тогда почему все, что мы знаем об Уоррене, — сплошная ложь? Почему Уоррен защищен экраном так основательно, что даже твой лучший вьюер не способен разглядеть, что творится за окнами?
Соландер пожал плечами.
— Какая разница, Рейт? Знаешь, что я думаю? Думаю, что когда-то уорренцы были такими ужасными, какими показывают их в репортажах. Видимо, картинки бунтов и прочего, что нам показывают в новостях, транслировались из Уоррена еще до того, как Драконы взялись за решение этой проблемы. Они… — юноша снова пожал плечами, — …сначала возвели стены, но стены всех проблем не решили. Поэтому Драконы создали систему распределения пищи и стали добавлять в эту пищу какой-то препарат, чтобы утихомирить нарушителей правопорядка. И они продолжают добавлять его и по сей день, чтобы снова не начались беспорядки.
Руки Рейта непроизвольно сжались в кулаки, но он усилием воли заставил себя расслабиться.
— Итак, ты считаешь, что жители Уоррена — прирожденные смутьяны и преступники, и если бы их не пичкали этим «препаратом», они опять начали бы бунтовать, убивать, насиловать и грабить?
— Ну да. Полагаю, что так.
— Стало быть, я тоже прирожденный преступник. И мои друзья, которым не удалось сбежать оттуда, — тоже. — Рейт на мгновение умолк. — И Джесс.
Лицо Соландера залилось краской, и он поспешно отвел взгляд.
— Ну… вы ведь выбрались оттуда. Если бы вам пришлось жить там всю жизнь…
— Мы те, кто мы есть. Уорренцы живут за стенами и воротами, которые убьют их, попытайся они выйти наружу. Но те же самые ворота убьют любого, кто попробует проникнуть в Уоррен без предупреждения. Так как же могут уорренцы улучшить свою жизнь или совершить что-то, делающее лучше их самих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67