Поль держал в руках спичку, стараясь разжечь огонь в камине; когда пламя вспыхнуло, он закрыл стеклянные дверцы и обнял ее за плечи. Расстроенная, она поцеловала его.
— Ты меня слышишь? — спросила она его.
— Да.
Он отошел от нее:
— Выпей что-нибудь, это тебя успокоит. В маленьком баре, устроенном в нише, он смешал два мартини.
— Иди сюда и сядь. Похоже, что ты стала камнем преткновения.
— Как это?
— Твой хороший приятель Барри и твой новый знакомый Джесон, должно быть, давно оспаривают право принимать решения. Джесону пришлось не по вкусу, что тот прислал тебя прямо к нему, вместо того чтобы соблюсти обычные формальности.
— Какие обычные формальности? Но она уже поняла какие, и это отразилось у нее на лице.
— Так, значит, Барри говорил тебе, что агентство само должно было переслать ему твой альбом?
Ее рот был упрямо сжат.
— Если имеешь дело с цивилизованными людьми, личный контакт — гораздо лучше.
— Ты, может быть, и права. Но он предупреждал тебя. Они, случайно, не любовники?
— Сомневаюсь. Барри глаз положил на меня.
— Неужели? Сообразительный парень. Она рассмеялась, чувствуя себя лучше:
— Но он не может конкурировать с тобой, и он понимает это, или, во всяком случае, он понимает, что я знаю это. Можно, я выпью еще?
Он направился к бару:
— Я заказал столик, чтобы мы могли поужинать в «Ле цирке».
— Как тебе это удалось? Там столик заказывают за три недели!
— За две.
— Правда? У тебя есть какой-то повод?
— На следующей неделе у тебя день рождения. А через три дня после него — Рождество. Разве это не повод?
— Ну, ты мог решить сделать мне предложение. Извини, — добавила она быстро. — Я веду себя дурно, все равно что Джесон д’Ор.
— Ты никогда не ведешь себя дурно, моя дорогая, — спокойно ответил Поль.
Эмилия опять замолчала. Стоя у бара, он видел, что она смотрела на огонь. Она сидела на бархатном диване в библиотеке со стенами из панелей, которые он украсил тремя фотографиями Оуэна, сделанными им самим. Ковер в серо-черных тонах лежал на полу; на стеллажах стояли книги в кожаных переплетах. В этой темной комнате, освещаемой только камином, златокудрая красота Эмилии, казалось, была окружена мерцающим ореолом. Но он продолжал созерцать ее красоту, отмечая, как черты ее лица меняются в игре теней, отбрасываемых языками пламени. За внешней маской он увидел и другие лица Эмилии Кент.
Гнев все еще таился в уголках ее плотно сжатых губ, потом ему показалось, что на нем промелькнуло выражение упрямства, потом высокомерия, быстро сменившееся сомнением. Эмоции на ее лице менялись одна за другой. Он отступил назад, увеличивая расстояние между ними и меняя угол, под которым он смотрел на сидящую на диване Эмилию, и ее лицо изменилось снова, сначала она, казалось, что-то рассчитывала, потом лицо ее сделалось почти страстным. Через мгновение, когда в камине упало полено и искры ударились о стеклянные дверцы, ему показалось, что он заметил на ее лице грусть.
И вдруг лицо Эмилии превратилось в лицо Лоры, уголки ее губ были горестно опущены.
Потрясенный, разъяренный этим видением, Поль размахнулся и бросил свой стакан через комнату, где он разлетелся на куски, ударившись о стенки камина. Эмилия вскрикнула, но он едва слышал ее крик. Будь все проклято! Уже прошло полтора года, а он не мог выбросить ее из головы. Каждая связь имеет свой конец. Так было и с их романом. Почему, черт возьми, он не мог жить нормально и любить других без того, чтобы не видеть ее везде, куда бы он ни посмотрел!
— Поль!
Эмилия в ужасе глядела на него, и лицо Лоры исчезло.
— Господи, что произошло? Ты сам не свой! На тебя это непохоже!
— Непохоже разбивать стаканы или думать о чем-то, кроме тебя? — грубо спросил он. Когда она вздрогнула, он подошел к ней и протянул ей бокал, потом опустился на диван.
— Извини меня. Но ты заметила, что разбил я свой стакан, а не твой? Значит, я все-таки думал о тебе, даже тогда, когда повел себя так грубо.
— О чем ты думал, если не обо мне?
— О старом друге. И о том, чтобы сделать фотографии.
— Мои?
Ему не нужно было опасаться, размышлял Поль, что Эмилия захочет глубже заглянуть в его мысли; она была слишком поглощена собой. В какой-то степени это было к лучшему: ее никогда нельзя было обвинить в том, что она хочет казаться не той, которой была на самом деле.
— Конечно, твои, — ответил он. — Ты — моя любимая модель.
— И компаньон.
— Да, — задумчиво согласился он. — Это правда. — Он резко поднялся. — Пойдем ужинать.
— На какое время ты заказал столик? — Он совсем забыл об этом.
— На восемь часов, но мне хочется немного пройтись.
— Какая хорошая мысль!
Она вскочила на ноги:
— Я только надену сапоги: на улице шел снег, когда я пришла.
Поль с улыбкой наблюдал, как она вышла из комнаты. Он знал, что ей совсем не хотелось идти пешком от Саттон-Плейс до «Мейфэар Риджент», особенно в декабре и особенно когда шел снег. Но прелесть Эмилии частично заключалась именно в ее интуиции. Когда она хотела, то могла точно угадать, с каким его настроением и каким его желанием она должна была считаться, даже претерпевая собственные неудобства. И Поль, сознавая, что такое качество встречается довольно редко, ценил это и был благодарен ей.
Они пошли пешком вдоль реки и завернули за угол на Пятьдесят седьмой улице. Лицо Эмилии выделялось на фоне меха, а ее отороченные мехом сапожки оставляли маленькие следы на снегу, который тихо падал на фоне уличных фонарей и новогодних елок в окнах домов. Все здания, казалось, были двойниками дома, где жил Поль, — спереди у каждого подъезда стояли привратники в униформе с золотыми галунами, за занавешенными окнами каждый жил своей жизнью. Поль купил эту квартиру много лет назад и еще однокомнатную квартиру рядом, которую превратил в студию и фотолабораторию. После того как он обставил квартиру, он жил в ней очень редко, только бывая в Нью-Йорке, в остальное время сдавал своим знакомым.
С Эмилией они жили здесь уже месяц, и впервые Поль пользовался фотолабораторией каждый день.
После Амстердама они побывали в Африке, Индии, где Поль сделал сотни фотографий, на большинстве которых была Эмилия. Впервые он использовал природу, внутренние помещения и людей, чтобы на контрасте подчеркнуть искренность и искушенность Эмилии, которые он постарался запечатлеть в целой серии превосходных фотографий, — и он почувствовал прилив гордости, когда Эмилия рассказала ему, что Джейсон понял это. «Не такой уж тот дурак, — подумал Поль сухо, — если понял, что я стараюсь воплотить в своих фотографиях». Именно необыкновенное удовольствие, которое он получал в работе и способность уйти в работу с головой, поддерживали его большую часть времени.
За эти годы его желание всерьез заняться фотографией то вспыхивало, то угасало, как пламя в камине, всегда отступая на второй план, когда к нему возвращалось чувство неприкаянности, и мысли о бессмысленности своего существования вновь одолевали его: дети, которые построили песочный замок, вернулись домой; Лора исчезла; Оуэн умер; его друзья по университету, которых он фотографировал, когда вместе занимались спортом или готовились к лекциям, все разъехались кто куда. Сейчас, идя рядом с Эмилией по тихой улице и глядя на ее лицо, скрытое в тени, он думал о тех перепадах ее настроения, свидетелем которых он стал в своем кабинете, освещаемом камином, и неожиданно почувствовал острую потребность стать действительно настоящим фотографом, выйти из тех рамок, которыми он добровольно ограничивался из-за своей лености все эти годы, когда он довольствовался тем, что был немного больше, чем просто дилетант.
В своих фотографиях ему хотелось показать, что скрывалось за внешним фасадом людей и событий; он хотел, чтобы в его работах раскрывались секреты: лица за каждым отдельным лицом, пейзажи за каждым отдельным пейзажем. Он намеревался делать фотографии, в которых бы люди смогли увидеть самих себя и понять что-то новое о себе и своем окружении.
Впервые в жизни Полю захотелось работать не только для удовлетворения честолюбия. Ему захотелось, чтобы люди поняли и оценили его работу. Он захотел этого с такой страстью, что она пришлась бы по душе Оуэну Сэлинджеру.
Эмилия свернула за угол, и он последовал за ней, давая возможность разглядеть в витрине магазина что-то, понравившееся ей. Улица была ярко освещена и многолюдна; густой поток машин двигался по ней, то останавливаясь, то снова срываясь с места, а на тротуарах по обеим сторонам улицы горели вывески кинотеатров, у входа которых продавали горячие сосиски, модных баров и других увеселительных заведений.
Двери маленьких магазинчиков, украшенные рождественскими венками, не закрывались из-за потока туристов и желающих купить подарки, а у входов в бары стояли холеные молодые профессионалки и обсуждали вечерние развлечения.
В молчании Поль рассеянно шел рядом с Эмилией, витрины не привлекали его, и он больше обращал внимание на людей, идущих по тротуару, Санта-Клаусов с колокольчиками в руках и добровольцев Армии спасения, играющих на тромбонах на перекрестках.
Они свернули на Шестьдесят третью улицу, где снова стало тихо. Это была улица с солидными домами из коричневого кирпича, которые выстроились в ряд как представители старинных семей Бостона, отгородившиеся от шумного города. Наконец они вышли на Парк-авеню. Эмилия рассказывала что-то об антикварной картинной раме, когда они подошли к «Мейфэар Риджент». Вдруг Поль резко остановился.
Из отеля выходила Ленин Сэлинджер. Она улыбалась очень молодому человеку, который держал ее под руку.
Они все одновременно увидели друг друга.
— О, Поль! — весело воскликнула Ленни, и Поль подумал, что впервые увидел, что она волнуется. — Эмилия с тобой? Гуляете под снегом, это просто очаровательно. Совершенно не ожидала встретить здесь кого-то… гуляющего вечером вот так. Хотя, конечно, совсем не холодно, просто… О, извините. Тор Грант, это Поль Дженсен и Эмилия Кент.
Возникла небольшая пауза, в течение которой мужчины жали друг другу руки, а ей удалось взять себя в руки.
— Я опаздываю, а то мы могли бы вместе что-нибудь выпить. Вы идете ужинать?
— Да, в «Ле цирк», — ответил Поль.
— Ну, не будем вас задерживать. Может быть, выпьем вместе как-нибудь в другой раз. Я бываю в городе довольно часто; мы ищем квартиру.
Невольно Поль взглянул на молодого человека.
— Мы с Феликсом… — продолжала уже спокойно Ленни, — обсуждали эту идею уже давно. Но все оказалось совсем не просто. Какой ты оказался предусмотрительный, Поль, что успел купить квартиру вовремя. Я позвоню вам на днях. Эмилия! Была рада увидеть тебя. Желаю приятно провести вечер. Поль, дорогой… — она наклонилась вперед и поцеловала его в щеку. — Я позвоню тебе. Идемте, Тор.
Мужчины снова пожали руки друг другу.
— Дурацкий обычай, — пробормотал Поль, когда Ленни с молодым человеком ушли. — Почему я должен дважды жать руку человеку, которого совсем не знаю, и е которым не обмолвился ни еловом, и, если моя тетка не имеет ничего против, которого никогда больше не увижу?
— Она немного старше его, — осторожно заметила Эмилия.
Поль рассмеялся:
— Это он для нее немного молод.
— Не понимаю.
— У него еще на губах молоко не обсохло. Ты заметила, как он на нее смотрел? Я не догадывался, что Ленин не хватает мужчин, хотя, видит Бог, она заслуживает их, но ей нужен мужчина, который бы подходил ей по интеллекту и уму, а не этот жалкий мальчишка, который думает, что переживает роман века.
— Откуда тебе это известно? Ты видел их всего две минуты.
В каждом событии увидеть его подоплеку.
— Мне так показалось.
Они сделали еще несколько шагов и подошли к малоприметной двери около входа в отель и вошли в ресторан.
— Бедная Ленни, — неожиданно сказала Эмилия. — Я думаю, что это все очень грустно. Поль быстро взглянул на нее:
— Почему грустно?
Она сняла сапоги и протянула их гардеробщику, потом сунула ноги в вечерние туфли.
— Потому что она должна иметь все, что захочет, а не то, что может сама достать. Никто не должен заниматься этим.
— А если у нее нет выбора?
— Ну, мы этого не знаем, верно? Во всяком случае, если женщина ждет очень долго, в конце концов, ее мечты сбываются. Я верю в это.
Метрдотель тепло приветствовал Поля и повел их к столику.
— Ты имеешь в виду, — спросил Поль, — что женщины заставляют их сбываться?
Она отрицательно покачала головой:
— Для этого женщине не надо быть агрессивной, решительной; она должна просто верить и ждать, что все, о чем она мечтает, сбудется. Конечно, она должна быть достаточно умна, чтобы понять, что плывет ей в руки, а иногда и ускорить ход событий, если возникает удачная ситуация, но в большинстве случаев нужно уметь ждать и смотреть в оба.
Поль вспомнил о Лоре. Интересно, что она делает сейчас, подумал он. Чем бы она ни занималась, он был уверен, что она не будет ждать. Она будет действовать.
Но в словах Эмилии был определенный смысл, думал он. И действительно, она ждала в Риме, пока он не нашел ее, она ждала, пока он не начал фотографировать ее, и она согласилась с его мнением, как и какие фотографии делать; и наконец, она почти стала фотомоделью в журнале «Ай» и агентстве «Маркен».
В голову ему пришла еще одна мысль, заставившая его улыбнуться.
— Ты что?
— Я спрашиваю себя, считаешь ли ты, что я плыву тебе в руки?
Она покраснела:
— Я предпочитаю, чтобы ты был у меня в сердце.
— Отлично вышла из положения, — пробормотал он. Официант принес бутылку шампанского «Дом Периньон», и Поль рассеянно смотрел, как он открывает ее.
— Я хочу пригласить Ленни выпить вместе чаю.
— Ты хочешь, чтобы я при этом была?
— Нет, не думаю, что это нужно.
Он задумчиво посмотрел на нее. В бледно-голубом шелковом платье и сапфировом ожерелье на шее, которое он купил ей в Париже, она чувствовала себя как рыба в воде в расслабляющей роскоши зала. Эгоистичная и упрямая, она тем не менее могла испытывать сочувствие к другим, что делало ее более желанной, чем ее уступчивость и красота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106