Исходя из того, что я услышала, Блечман не боится умереть. И не боится забрать последователей с собой — желают они того или нет. Лундкуист поморщился, явно не убежденный.
— Я просто пытаюсь найти разумное решение. У нас есть серийный убийца, который может в любой момент нанести новый удар. И я не хочу отвлекаться на дорогую и способную затянуться тайную операцию, которая, возможно, совершенно не относится к делу.
— Это правомерное беспокойство, — сказала Энди. — Но штурмовать резиденцию Блечмана не стоит.
— Я не сказал «штурмовать», — огрызнулся Лундкуист. — Я сказал «получить ордер на обыск». Не искажайте мои слова.
— Простите. Только мне кажется, что Виктория особо подчеркнула — параноидальная группа сектантов, приковавшихся к оросительной трубе, чтобы не дать правительству шпионить за ними, может не уловить таких тонких различий.
Лундкуист поискал ответ, но так и не нашел.
— Самоуверенность, — тихонько пробормотал он.
— Ну-ну, — сказал Айзек. — Давайте не переходить на личности.
— Напротив, — сказал Лундкуист. — Сейчас самое время перейти на личности. Я чувствую, что вы склоняетесь к какой-то тайной операции. Так что, по логике вещей, следующий вопрос — кто подходит для этой работы?
— Рискуя показаться банальной, я бы сказала, что подходящая кандидатура здесь — женщина.
— Вот как? — сказал Лундкуист. — Энди, а вы не расскажете нам о тренировках по работе под прикрытием и имеющемся у вас опыте?
Опыта у Энди не было, но приходилось как-то отвечать.
— В колледже я участвовала в спектаклях.
— Чудесно. Вы можете изобразить Элизу Дулитл в сектантском варианте «Моей прекрасной леди». Айзек, хотите сыграть Генри Хиггинса?
— Довольно, — сказал Андервуд.
— Я не подкалываю, — сказал Лундкуист. — Мне нравится Энди. По-моему, у нее есть реальный потенциал. Я лишь не хочу, чтобы ее убили на задании, для выполнения которого у агента Хеннинг нет квалификации.
— Я учитываю это, — сказала Энди.
— Подумай, прежде чем говорить, малышка. Ты внедряешься в секту. Оказавшись внутри, ты предоставлена самой себе. Наши агенты-наблюдатели не могут видеть сквозь стены. И мы не можем подслушивать. Если они обыщут тебя и найдут «жучок», ты погибла. И я говорю так не потому, что я сексистская свинья. Но в ситуации с двумя мертвыми мужчинами, тремя мертвыми и одной пропавшей женщиной лучше подумать дважды, прежде чем вступать в секту, возможно, созданную серийным убийцей.
Энди посмотрела на Лундкуиста, потом на Айзека:
— Я подумала об этом. И хочу так сделать. — Она смотрела прямо на Андервуда. До сих пор он был на ее стороне, и она ожидала его одобрения. Энди ждала.
Прошло несколько секунд. Энди молча терпела, умоляя Айзека взглядом.
Наконец он сказал:
— Дайте мне подумать.
— Но…
Айзек прервал ее взмахом руки. В его глазах было беспокойство. Речь Лундкуиста задела Андервуда за живое.
— Я сказал, что подумаю.
Энди с досадой смотрела, как Айзек встал из-за стола и вышел из кабинета.
47
Гас не спал с трех часов ночи. Именно тогда Морган наконец уснула. Ночи становились все тяжелее. Для шестилетнего ребенка полторы недели — это целая вечность. Бет не было так давно, что Морган начинала всерьез сомневаться в ее возвращении.
Гас по большей части ухитрялся хранить сомнения при себе. Ему посоветовали держаться перед дочерью уверенно. Это не значило расхаживать по дому с улыбкой во весь рот. И не значило лгать ей. Девочка видела тревогу на лице Гаса, поэтому не было смысла говорить ей, что отец не беспокоится.
Прошлой ночью он, возможно, позволил себе быть чересчур искренним. Это была третья попытка после чтения сказок в одиннадцать часов и еще одного стакана воды в час ночи. Морган никак не могла уснуть. Очевидно, что-то тяготило ее. Гас взял дочь на руки и устроился на диване-качалке, усадив Морган на колени. Ее голова лежала у него на плече. Он чувствовал теплое дыхание на шее, мягкие детские волосы щекотали кожу. Они покачивались при свете ночника с Русалочкой. Прошло несколько минут, и вдруг Морган открыла глаза. Она заговорила, не глядя на отца, прижавшись щекой к его груди:
— Папа?
— Да.
— Что такое вознаграждение?
Гас понял, куда это ведет, поэтому ответил осторожно:
— Это вроде приза, который дают человеку, совершившему доброе дело.
— Один мальчик в школе сказал, что за маму дают награду.
— Это так. Если кто-то сможет вернуть нам маму, это будет доброе дело. И я дам этому человеку вознаграждение.
— И что ты собираешься дать?
— Деньги.
— Сколько?
— Много.
— Все, что у нас есть?
— Нет, не все.
— А почему?
— Потому что нам не нужно отдавать все.
— Откуда ты знаешь? — Просто знаю.
— Но мама не возвращается. Что, если вознаграждение недостаточно большое?
— Оно достаточно большое. Хотя, если у нас попросят больше, мы отдадим.
Они покачивались в молчании, потом Морган спросила:
— Насколько больше?
— Сколько бы то ни было.
— Ты бы отдал свою машину?
— Конечно.
— А дом?
— Если бы надо было, то отдал бы.
— А ты отдал бы тетю Карлу?
Это вызвало у Гаса слабую улыбку.
— Нет, милая. Мы этого не сделаем.
— А ты бы отдал меня?
— Никогда, — ответил Гас твердо. — Ни за что на свете. Морган ткнулась носом ему в шею и тихо спросила:
— А ты сам?
— Что я сам?
— Если бы надо было отдать в награду тебя, ты бы пошел? Гас ответил не сразу. Не потому, что не знал ответа, а потому, что никогда не обдумывал проблему в этом смысле.
— Да. Пошел бы.
Он почувствовал, как девочка еще крепче вцепилась в него. В ее голосе появилась настойчивость.
— Ты бы тоже пошел?
— Нет. Я бы пошел вместо мамы. А мама бы вернулась. Она задрожала всем телом.
— А что, если бы это была хитрость? Что, если бы вы пропали оба?
— Этого не будет. Не беспокойся. Обещаю тебе, что этого никогда не будет.
Морган крепко-крепко прижалась к отцу всем телом. Она была так близко, что Гас практически понимал ее мысли. Отчетливо чувствовал ее страхи и пожалел, что сказал, будто при каких-то обстоятельствах может уйти. Он крепко обнял дочь и попытался успокоить. Так они просидели почти два часа, пока Морган наконец не заснула.
Уложив дочь, Гас даже не стал пытаться уснуть сам. Ему надо было чем-то занять разум. Предрассветное телевидение не подходило. Газеты еще не принесли. Его взгляд привлекли фотографии на комоде. Их была по крайней мере дюжина. В старых рамках — некоторые еще с тех времен, когда они с Бет только познакомились. Однако дальше фотографии постепенно менялись. Интересная хроника изменений, подумал Гас. Сначала были он и Бет. Вдвоем катаются на лыжах. Вдвоем у горы Хэйстэк в Коннектикуте. Потом пошли фотографии с помолвки и свадьбы. Дальше — фотографии ребенка. Морган в колыбели. Морган с мамой. Гас внимательно осмотрел буфет.
Ни одной фотографии, где рядом с Морган был бы он.
Заинтересовавшись, Гас вытащил из гардеробной старые коробки из-под обуви, где хранились вообще все фотографии. Несколько часов он медленно перебирал их, коробка за коробкой, от старых к новым. Старые были знакомыми и вызывали воспоминания. Новые, однако, выглядели для Гаса действительно новыми. Их все делал не он. Его не было ни на одной из них. Большинство из них он раньше даже не видел.
Гас вернулся к более старым, к тем временам, когда он еще оставался частью семьи. Его любимой была та, где он снял Морган в детской кроватке, ей тогда исполнилось всего восемь месяцев. Еще до того, как у них с Бет все начало по-настоящему рушиться. Солнечный луч проник сквозь щель в жалюзи. Он падал точно на ее кроватку, сверкая, как луч лазера. Морган сосредоточенно таращилась на луч, тянулась к нему, стараясь ухватить крохотными пальчиками. Гас успел щелкнуть камерой, точно уловив момент. Друзья и родные, видевшие этот снимок, реагировали одинаково: «Совсем как папа. Злится из-за того, что не может получить все».
Глядя на эту фотографию теперь, Гас понял ее по-другому. В младенческих глазах Морган не было гнева или раздражения. Просто увлеченность. И такая решительность, что если смотреть на фотографию достаточно долго, то нельзя не отбросить свое взрослое знание законов физики. Можно было поклясться, что малышка сумеет дотянуться и схватить луч. Даже согнуть его и завязать узлом, если захочет. Она обладала врожденным даром делать невозможное возможным, но это не превратило ее в безнадежного трудоголика, как отца. И как стало ясно с годами, еще Морган умела мудро оставлять некоторые вещи в покое и наслаждалась тем, что есть.
В этом она больше походила на мать — на ту Бет, какую Гас помнил.
— Папа?
Он, вздрогнув, поднял голову. В дверях стояла Морган — все еще в пижаме.
— Ты собираешься везти меня в школу?
Гас посмотрел на часы и застонал. Уже десятый час.
— О Боже. Опоздали. — Он начал быстро запихивать фотографии обратно в коробки. В спешке рассыпал пухлую пачку по всему ковру. Морган бросилась на помощь. Она подавала их Гасу одну за другой. Так было медленнее, но Уитли нравилось работать вместе с дочкой.
— Спасибо, — сказал он, когда девочка подала ему последнее фото.
— Мне собираться в школу?
Гас уже собирался сказать «да», но передумал. Возможно, Морган не заметила, что отца нет ни на одной из фотографий, которые она только что помогла собрать, зато он заметил. Гас собирался сегодня попытаться снова надавить на Ширли Бордж, однако, возможно, ей все равно понадобится денек, чтобы остыть.
— Морган, а почему бы нам не устроить себе выходной?
— И что будем делать?
— Все, что хочешь. Пойдем на каток. Или в зоопарк. Куда угодно.
Ее глаза загорелись.
— Ты имеешь в виду, что мы пойдем вместе играть в хоккей?
— Ага, — улыбнулся в ответ Гас. — По-моему, давно пора.
Сборы заняли всего несколько минут, потому что все необходимое было сложено и подготовлено аккуратнейшим образом.
Запасные брюки, две чистые рубашки. Теплые носки и нижнее белье. Три хлопковые водолазки с длинными рукавами и толстый шерстяной свитер. Зубная щетка и паста. Опасная бритва с куском мыла, без всякого крема для бритья. Швейцарский армейский нож, легковоспламеняющаяся вата и несколько водостойких спичек.
Впрочем, для выходных в горах потребуется кое-что еще. До пикника оставался всего день. Он уже чувствовал усиливающийся поток энергии, чувствовал изменения уровня излучения. Энергия — это сила, это власть. Власть же для него — необходимое условие существования. Его власть над другими.
Шторы на окнах были задернуты, и все же в комнате стоял полумрак, а не полная темнота. Четырехваттная лампочка в ванной давала слабый свет, едва достигавший кровати. Он видел только потому, что глаза привыкли, и видел прекрасно. Рисунок на покрывале. Округлости под покрывалом. Ее голову на подушке.
Он тихо сделал шаг, потом еще один, пока не оказался у края кровати, стоя прямо над ней. Она крепко спала. Неудивительно. После пережитого на прошлой неделе она, наверное, не могла отличить день от ночи.
Это была власть.
Он положил собранный вещевой мешок на стул, потом водрузил черный кожаный мешок на комод и расстегнул молнию. Внутри лежали резиновые перчатки. Трехфутовая палка. Кусок веревки. Более длинный кусок все той же желтой нейлоновой веревки. И нож.
Это тоже была власть. Но более достижимая.
На этот раз не будет ни реквизита, ни инструментов — никаких мирских орудий. Ему придется призвать глубинные силы. Он был уверен, что сможет. У него есть этот дар. Он знал. Нужно только захотеть. И оно случится.
Он сделал глубокий очистительный вдох, закрыл глаза и сосредоточился. Медленно выдохнул. Легкие опустели, но он продолжал выдыхать. Тело требовало воздуха, но разум говорил «нет». Легкие начали гореть, но мужчина отказывался делать вдох. Он боролся с болью, пока она не превратилась в оцепенение. Закружилась голова. Он почувствовал, что зашатался. В тот момент, когда это стало казаться невыносимым, чернота превратилась в видение. Внезапно он увидел натягивающуюся веревку, затем — сжимающуюся на шее… Он почувствовал конвульсии женского тела, услышал биение ее сердца. Он использовал все свои силы концентрации, все свои силы излучения — каждую каплю ментальной силы и энергии. На лбу собрались капли пота. Лицо исказилось. Пальцы впились в край комода. Лицо в последний раз исказилось, и он упал на колени, почти теряя сознание.
Застонал, хватая ртом воздух, жадно глотая его быстрыми, неровными вдохами. Через несколько мгновений взял себя в руки. Сделал еще один глубокий очистительный вдох и улыбнулся про себя, еще не открывая глаз. Это была улыбка победителя. Его успех был ощутимым, реальным, как никогда прежде. Дело сделано. Такова его сила.
Сила источника.
48
Энди всегда была разумно терпелива, но к середине четверга ее терпение лопнуло. Прошло больше двадцати четырех часов с тех пор, как Айзек заявил, что хочет подумать о ее задании. Она не собиралась ждать до скончания века. В этом отношении ФБР ничем не отличалось от других контор: слишком много решений принималось путем непринятия решений.
— Можно? — спросила Энди, остановившись в открытой двери.
Андервуд не выглядел удивленным при виде ее, но не выглядел и взволнованным. Он сделал ей знак войти и закрыть дверь. Энди так и сделала, потом села в кресло напротив стола Айзека. Он откинулся в кожаном кресле и сказал:
— Насколько я понимаю, ты хочешь услышать мое решение.
— Не хочу быть назойливой, но блечмановский пикник завтра.
— Да, есть множество причин, чтобы отпустить тебя. Ты — логичный выбор, поскольку уже сделала первый шаг. По моему мнению, ты — самый талантливый молодой агент в управлении. И, говоря совершенно откровенно, у меня не так уж много агентов, рвущихся рискнуть жизнью, внедрившись в секту. Что вызывает закономерный вопрос — почему ты хочешь сделать это?
— Потому что искренне верю — это приведет нас к Бет Уитли.
Айзек наклонился вперед, поставив локти на стол.
— Нет, я хочу знать, почему ты на самом деле хочешь сделать это?
— Ты имеешь в виду, считаю ли я это профессиональным вызовом? Что это хорошо для карьеры?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47