Мы желаем получить полный отчет об этом дельце.
– Вот и получайте его от Доуса, – сказал Пол.
– Уж не увиливай, сознавайся, малый, раз наделал делов, – заявил друг. И тут Доус такое сказал, что Пол выплеснул ему в лицо полкружки пива.
– Эй, мистер Морел! – крикнула буфетчица и зазвонила в звонок, призывая вышибалу.
Доус сплюнул и кинулся было на молодого человека. Но между ними встал дюжий парень в рубашке с закатанными рукавами и брюках в обтяжку.
– Ну-ка! – сказал он, грудью напирая на Доуса.
– Выходи! – крикнул Доус.
Побелев, дрожа от ярости, Пол оперся о медный поручень стойки. Он ненавидел Доуса – пропади он пропадом! – но, заметив, как у того намокла прядь на лбу, подумал – до чего жалок. И не двинулся с места.
– Выходи, ты… – выдохнул Доус.
– Хватит, Доус, – крикнула буфетчица.
– Пойдем, – дружелюбно-настойчиво говорил Доусу вышибала, – иди-ка подобру-поздорову.
И полегоньку подталкивал буяна к двери.
– Это вот он, подонок, кашу заварил! – кричал Доус, не без опаски тыча пальцем в сторону Пола Морела.
– Да что вы это выдумываете, мистер Доус! – возразила буфетчица. – Сами знаете, вы первый начали.
А вышибала все напирал на Доуса, и тот отступал, пока не оказался в дверях, на ступенях, ведущих на улицу; тогда он круто обернулся.
– Ладно же, – сказал он, в упор глядя на своего соперника.
Странное у Пола было чувство к этому человеку – жалость, почти нежность, и вместе дикая ненависть. Цветная дверь захлопнулась, в пивной стало тихо.
– Так ему и надо! – сказала буфетчица.
– Да ведь погано, когда тебе в глаза плеснут пивом, – сказал общий друг.
– А я рада, что он получил, так и знайте, – сказала буфетчица. – Вам еще налить, мистер Морел?
Она нерешительно взяла стакан Пола. Он кивнул.
– А он такой, Бакстер Доус, ему на все наплевать, – сказал один из сидящих в пивной.
– Фу! И впрямь так! – сказала буфетчица. – Горластый он, да, а крикуны они народ никчемный. Какой сладко говорит, он и есть сам дьявол!
– Вот что, Пол, – сказал друг, – ты теперь, парень, кой-какое время поберегись.
– Вы ему не попадайтесь, и всего делов, – сказала буфетчица.
– А боксировать можешь? – спросил один из приятелей.
– Даже и не пробовал, – ответил Пол, все еще очень бледный.
– Могу тебя поучить, – предложил приятель.
– Спасибо, у меня времени нет.
И скоро он распрощался.
– Подите с ним, мистер Дженкинсон, – шепнула буфетчица и подмигнула ему.
Дженкинсон кивнул, взял шапку, от души пожелал веем доброй ночи и последовал за Полом.
– Обожди, дружище. Нам вроде по пути.
– Не по вкусу это мистеру Морелу, – сказала буфетчица. – Не станет он теперь сюда ходить. Жалко, с ним поговорить одно удовольствие. А Бакстер Доус так и просится за решетку, вот что я вам скажу.
Пол скорее умер бы, чем рассказал матери про эту стычку. Его терзали муки унижения и неловкости. Теперь о многом в своей жизни он с матерью не мог говорить. У него появилась своя отдельная жизнь – жизнь сексуальная. Остальное он еще делил с ней. Но что-то он вынужден от нее утаивать, и это раздражало. Некое молчание установилось между ними, и в этом молчании Пол ощущал – ему надо защищаться, мать его осуждает. И минутами ненавидел ее и рвался из этого рабства. Жизнь его жаждала свободы от материнских уз. Ведь его жизнь – точно замкнутый круг, поистине возвращаешься на круги своя и не двигаешься дальше. Мать его родила, любила, делила с ним жизнь, и всю свою любовь он отдал ей, и не свободен двигать вперед собственную жизнь, по-настоящему полюбить другую женщину. Сейчас он, сам того не ведая, противился влиянию матери. Многим с нею не делился, они стали далеки друг от друга.
Клара была счастлива, почти уже уверена в нем. Наконец-то он принадлежит ей; а потом опять пришла неопределенность. Пол шутя рассказал ей о стычке с ее мужем. Клара вспыхнула, серые глаза засверкали.
– В этом весь Бакстер, – воскликнула она. – Дубина! Не место ему среди порядочных людей.
– А ты вышла за него, – напомнил Пол.
Она вскипела.
– Да, вышла! – крикнула она. – Но откуда мне было знать!
– Похоже, раньше он был довольно славный, – сказал Пол.
– По-твоему, это я его таким сделала! – воскликнула она.
– Да нет же! Он сам таким сделался. Но что-то в нем есть…
Клара внимательно посмотрела на возлюбленного. Что-то в нем ей ненавистно, какое-то бесстрастное неприятие ее, какая-то холодность, из-за которой истинно женская душа ее ожесточилась против него.
– И что же ты собираешься делать? – спросила она.
– То есть?
– С Бакстером.
– А что тут сделаешь? – возразил Пол.
– Надеюсь, ты сумеешь его одолеть, если дойдет до драки? – сказала она.
– Нет. Я не любитель пускать в ход кулаки. Забавно. Ведь у большинства мужчин это врожденное – сжать кулаки и вдарить. А у меня этого нет. Уж если сражаться, я предпочел бы нож или пистолет.
– Тогда обзаведись чем-нибудь таким, – сказала она.
– Нет, – засмеялся он. – Я не любитель пускать кровь.
– Но он тебя исколошматит. Ты его не знаешь.
– Ладно, – сказал Пол, – посмотрим.
– И ты позволишь ему тебя исколошматить?
– Возможно, если ничего не смогу сделать.
– А если он тебя убьет? – сказала Клара.
– Я бы пожалел и его, и себя.
Клара помолчала.
– Зла на тебя не хватает! – воскликнула она.
– Не в первый раз слышу, – засмеялся Пол.
– Ну почему ты такой глупый? Ты Бакстера не знаешь.
– И не хочу знать.
– Понятно, но не даваться же ему в руки.
– А что прикажешь делать? – со смехом спросил Пол.
– На твоем месте я бы носила с собой револьвер, – сказала Клара. – Я знаю, Бакстер опасен.
– Как бы мне не отстрелить себе пальцы, – сказал он.
– Не отстрелишь. Но неужели ты не запасешься оружием? – взмолилась она.
– Нет.
– Ничем-ничем?
– Нет.
– И дашь ему разделаться с тобой?
– Да.
– Дурак ты!
– Правильно!
Клара в сердцах стиснула зубы.
– Да я сама готова тебя исколотить, – крикнула она в ярости.
– Почему?
– Позволить такому вот Бакстеру с собой разделаться!
– Если он возьмет верх, можешь к нему вернуться, – сказал Пол.
– Хочешь, чтоб я тебя возненавидела? – спросила Клара.
– Просто говорю тебе, – ответил он.
– А еще уверяешь, что любишь! – негромко, негодующе воскликнула она.
– Выходит, я должен расправиться с ним, чтоб доставить тебе удовольствие? – сказал он. – Но представляешь, какую бы он тогда получил надо мной власть.
– Ты думаешь, я дура! – воскликнула Клара.
– Ну что ты. Но ты меня не понимаешь, моя милая.
Оба помолчали.
– Но нельзя же подставлять себя под удар, – взмолилась Клара.
Он пожал плечами и процитировал:
Тому, кто в праведность облек
Свой чистый дух бесстрастный,
Толедский ни к чему клинок
И яд стрелы опасный.
Она пытливо на него посмотрела.
– Хотела бы я тебя понять, – сказала она.
– Да тут и понимать нечего, – засмеялся Пол.
Клара опустила голову, задумалась.
Несколько дней Пол не видел Доуса; но однажды утром, взбегая по лестнице из комнаты спиральщиц, он нос к носу столкнулся с тяжеловесным кузнецом.
– Ах ты!.. – крикнул тот.
– Извините! – сказал Пол и пошел дальше.
– Извините, – передразнил Доус.
Пол негромко насвистывал «Средь девушек меня оставь».
– Недолго тебе свистать, парень! – сказал кузнец.
Пол пропустил угрозу мимо ушей.
– Ты мне ответишь за тот фокус в пивной.
Пол прошел к своему столу в углу комнаты и стал листать гроссбух.
– Поди скажи Фанни, мне нужен заказ по распоряжению 097, быстро! – велел он рассыльному.
Доус стоял в дверях, высокий, угрожающий, смотрел на макушку молодого человека.
– Шесть плюс пять одиннадцать, семь – один плюс шесть, – вслух подсчитывал Пол.
– Слышь, что я говорю! – сказал Доус.
– Пять шиллингов девять пенсов! – сказал Пол и записал в книгу. – Что такое? – спросил он.
– Я тебе покажу, что такое, – сказал кузнец.
Пол продолжал считать вслух.
– Тварь трусливая… кишка тонка со мной как положено!
Пол схватил тяжелую линейку. Доус вздрогнул. Пол прочертил несколько линий в гроссбухе. Доус осатанел.
– Ну смотри, поганец, где ни то мы с тобой встретимся, и уж ты у меня заткнешься!
– Ладно, – сказал Пол.
И кузнец тяжело шагнул прочь. В эту минуту раздался резкий свист. Пол подошел к переговорной трубке.
– Да! – сказал он и стал слушать. – А-а… да! – Послушал, засмеялся. – Сейчас спущусь. У меня тут гость.
По его тону Доус чуял, он разговаривал с Кларой. И опять шагнул к нему.
– Ах ты паршивец! – сказал он. – Сейчас я тебя угощу! Покажу тебе, как нахальничать, бесстыжая харя!
Конторщики, сидящие тут же, подняли головы. Появился рассыльный Пола, он принес что-то белое.
– Фанни говорит, если б вы ее предупредили, все было бы готово еще вчера вечером.
– Хорошо, – сказал Пол, глянув на чулок. – Отложи его.
Доус стоял растерянный, беспомощный от ярости. Морел обернулся.
– Извините, я на минутку, – сказал он Доусу и хотел бежать вниз.
– Стой, куда припустился! – заорал кузнец, схватив его за плечо. Пол круто повернулся.
– Эй! Эй! – в страхе крикнул рассыльный.
Из-за стеклянной перегородки своего кабинетика выбежал Томас Джордан.
– В чем дело, в чем дело? – старчески пронзительным голосом спрашивал он, подбегая.
– Да просто я хочу рассчитаться с этим… вот и все, – вне себя ляпнул Доус.
– Что это значит? – резко спросил Томас Джордан.
– То и значит, – сказал Доус, однако пылу в нем поубавилось.
Морел оперся о конторку, смущенно усмехнулся.
– Что у вас тут такое? – резко спросил Томас Джордан.
– Сам не знаю, – Пол покачал головой и пожал плечами.
– Не знаешь, не знаешь! – заорал Доус. Красивое лицо исказила ярость, он выпятил подбородок, изготовил кулак.
– Вы кончили? – громко, свысока спросил старик. – Подите займитесь делом, и чтоб я не видел вас здесь утром навеселе.
Доус медленно повернулся к нему всем своим крупным телом.
– Навеселе! – сказал он. – Кто это навеселе? Трезвый я, не хуже вашего.
– Слышали мы эту песню, – оборвал старик. – А теперь уходите, да поживей. Здесь не место хулиганить.
Кузнец презрительно, сверху вниз посмотрел на хозяина. Его большие, чумазые, однако отлично вылепленные руки беспокойно сжимались и разжимались. Пол вспомнил, это руки Клариного мужа, и его ожгло ненавистью.
– Уходите, пока вас не выставили! – резко сказал Томас Джордан.
– Кто ж это меня выставит? – заухмылялся Доус.
Мистер Джордан вздрогнул, шагнул к кузнецу и, небольшого росточка, крепко сбитый, показывая на дверь, стал напирать на скандалиста.
– Вон с моей фабрики… вон! – говорил он.
Он схватил руку Доуса.
– Не тронь! – сказал кузнец, дернул локтем, от толчка маленький фабрикант, шатаясь, отлетел.
Никто не успел его поддержать, старик натолкнулся на податливую, на пружине, дверь. Она распахнулась, Томас Джордан пролетел полдюжины ступенек в комнату Фанни. Миг замешательства, и вот уже и мужчины и девушки кинулись к нему. Доус постоял, с горечью посмотрел на все это и пошел прочь.
Томаса Джордана изрядно тряхнуло, он ушибся, но и только. Однако он был вне себя от ярости. Он уволил Доуса и подал на него в суд за оскорбление действием.
Полу Морелу пришлось давать показания на суде. Его спросили, с чего все началось, и он ответил:
– Доус воспользовался случаем оскорбить миссис Доус и меня за то, что однажды вечером я сопровождал ее в театр; тогда я плеснул в него пивом, и он хотел мне отомстить.
– Cherchez la femme! – улыбнулся судья.
После чего назвал Доуса дрянью и прекратил дело.
– Вы провалили дело, – рявкнул на Пола Джордан.
– Не могу с вами согласиться, – ответил Пол. – И ведь вы, надо думать, не хотели, чтобы его осудили?
– Тогда зачем, по-вашему, я подал в суд?
– Ну, прошу прощенья, если я показал не то, что надо.
Клара тоже порядком рассердилась.
– Зачем тебе понадобилось впутывать мое имя? – сказала она Полу.
– Лучше назвать его открыто, чем чтоб его шептали по углам.
– Обошлось бы и без того и без другого, – заявила она.
– Нас от этого не убыло, – равнодушно сказал Пол.
– Тебя-то, может, и нет, – возразила Клара.
– А тебя? – спросил он.
– Вовсе незачем было меня упоминать.
– Виноват, – сказал он, но голос его вовсе не прозвучал виновато.
Ничего, успокоится, беспечно подумал он. И Клара и вправду успокоилась.
Пол рассказал матери о падении мистера Джордана и о суде над Доусом.
Миссис Морел пытливо посмотрела на сына.
– Что же ты обо всем этом думаешь? – спросила она.
– По-моему, Доус дурак, – ответил Пол.
Однако же ему было очень не по себе.
– Ты когда-нибудь задумывался, чем это все кончится? – спросила мать.
– Нет, – ответил он, – все уладится само собой.
– Это верно, в конце концов все улаживается само собой, да только не так, как нам бы хотелось, – сказала мать.
– И тогда волей-неволей с этим миришься, – сказал он.
– Не так-то легко ты примиришься с тем, что тебе придется не по вкусу, – сказала она.
Пол продолжал быстро набрасывать эскиз.
– А ее мнение ты когда-нибудь спрашиваешь? – сказала наконец миссис Морел.
– О чем?
– О тебе, обо всем этом.
– Мне все равно, какого она мнения обо мне. Она по уши в меня влюблена, но это у нее не очень серьезно.
– Столь же серьезно, как твое чувство к ней.
Пол удивленно посмотрел на мать.
– Да, – сказал он. – Ты права. Наверно, что-то со мной не то, не умею я любить. Обычно когда она рядом, я и правда ее люблю. Иной раз, когда я вижу в ней только женщину, я ее люблю, ма. Но, когда она разговаривает и судит о чем-нибудь, я часто ее не слушаю.
– А ведь она не глупей Мириам.
– Возможно. И люблю я ее больше Мириам. Но почему же они не могут меня удержать?
Последний вопрос прозвучал почти жалобно. Мать отвернулась, сидела, глядя в одну точку, тишина была в ней, печаль и, пожалуй, самоотречение.
– Но ты бы не хотел жениться на Кларе? – спросила она.
– Нет. Вначале, может, и хотел. Но почему… почему я не хочу жениться на ней ли, на ком-нибудь еще? Иногда у меня такое чувство, мама, будто я приношу женщине горе.
– Каким образом?
– Сам не знаю.
Он продолжал рисовать с каким-то даже отчаянием; ведь он коснулся самой сути своей тревоги.
– А что до желания жениться, – сказала мать, – у тебя впереди еще уйма времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64