– Жар крови, – пояснил Пол.
Она смотрела, как он кладет их на место, – прижался к живой изгороди, рука медленно протягивается меж шипами, ладонь осторожно прикрывает яички. Он весь был этим поглощен. Она любила его таким; казалось, он так простодушен и хорошо ему с самим собой. И невозможно к нему пробиться.
После чая она в нерешительности стояла у книжной полки. Пол взял «Tartaren de Tarascon». Опять они сели на кучу сена у основания скирды. Пол прочел страничку-другую, но безо всякого интереса. Опять прибежал пес, чтоб поиграть, как в прошлый раз. Носом толкнул Пола в грудь. Тот потеребил ему ухо. И тотчас отпихнул.
– Пошел вон, Билл, – сказал он. – Не нужен ты мне.
Билл поплелся прочь, а Мириам со страхом подумала, что же будет дальше. Пол молчал, и это пугало ее. Она страшилась не вспышки гнева, но спокойной решимости.
Он чуть отвернулся, чтобы она не видела его лица, заговорил медленно, с болью.
– Как ты думаешь… если бы я стал приходить пореже… ты бы смогла кого-нибудь полюбить… другого мужчину?
Значит, вот что все еще сидит в нем.
– Но я не знаю никаких других мужчин. Почему ты спрашиваешь? – тихо ответила она, и в этом тихом голосе он должен бы расслышать упрек.
– Потому что говорят, я не имею права так ходить, раз мы не собираемся пожениться, – выпалил он.
Мириам возмутилась – как смеет кто-то подталкивать их к решению. Она всерьез обозлилась однажды на отца, когда тот со смехом сказал Полу, что он-то знает, почему Пол ходит к ним так часто.
– Кто говорит? – спросила она, подумав, не вмешался ли тут кто-нибудь из ее родных. Оказалось, это не они.
– Мама… и другие. Они говорят, так всякий будет считать, что мы обручены, и сам я тоже должен так считать, иначе несправедливо по отношению к тебе. Я пытался разобраться – по-моему, я люблю тебя не так, как мужчине положено любить жену. А по-твоему?
Мириам помрачнела, понурилась. Ну почему ей навязывают эту борьбу, сердито думала она. Оставили бы их в покое.
– Не знаю, – пробормотала она.
– По-твоему, мы любим друг друга настолько, что могли бы пожениться? – без обиняков спросил он. Девушку бросило в дрожь.
– Нет, – честно ответила она. – Я так не думаю… мы слишком молоды.
– Мне казалось, ты, при твоей чрезмерности чувств, пожалуй, могла бы дать мне больше… мне ведь тут с тобой не сравниться. И даже теперь… если, по-твоему, так будет лучше… давай обручимся.
Теперь Мириам готова была заплакать. Но и рассердилась. Вечно он точно дитя малое, и пускай им вертят кому как вздумается.
– Нет, я так не думаю, – твердо сказала она.
Он поразмышлял с минуту.
– Понимаешь, – сказал он, – что до меня… мне кажется, ни один человек никогда не сможет полностью мною завладеть… стать для меня всем на свете… по-моему, это невозможно.
Вот это ей прежде не приходило в голову.
– Да, пожалуй, – промолвила она.
Потом, помолчав, взглянула на него, и темные глаза ее вспыхнули.
– Это все твоя мать, – сказала она. – Я знаю, она меня давно невзлюбила.
– Нет-нет, – поспешно сказал Пол. – На этот раз она, когда говорила, она думала о твоем благе. Она только сказала, если я хочу это продолжать, я должен считать, что мы обручены. – Короткое молчание. – И если я попрошу тебя как-нибудь к нам прийти, ты ведь не откажешься, правда?
Мириам не ответила. Теперь она совсем рассердилась.
– Так как нам быть? – резко спросила она. – Уроки французского мне, видно, надо бросить. У меня как раз пошло дело. Но, наверно, я смогу заниматься и сама.
– Не понимаю, с какой стати нам бросать, – возразил Пол. – Уж конечно, я могу давать тебе уроки.
– Да… и еще воскресные вечера. В церковь я ходить не перестану, для меня это радость, и только там я вижусь с людьми. Но ты вовсе не должен провожать меня домой. Я могу возвращаться одна.
– Ну хорошо, – растерянно отвечал он. – А если я попрошу Эдгара, пускай он ходит с нами, тогда никто ничего не сможет сказать.
Оба умолкли. Что ж, в конце концов, она не так уж многого лишится. Что бы там у него дома ни наговорили, а особой разницы не будет. Только лучше не вмешивались бы они не в свое дело.
– И ты не будешь об этом думать и не станешь из-за этого огорчаться, ладно? – опять заговорил Пол.
– Нет, нет, – не глядя на него, ответила Мириам.
Он замолчал. Нет в нем твердости, думала Мириам. Нет уменья добиваться ясной цели, нет ощущения своей правоты – якоря, который держал бы его.
– Потому что мужчина садится на велосипед… и едет на работу… – продолжал он, – и у него много всяких занятий. А женщина остается со своими мыслями.
– Нет, не стану я беспокоиться, – сказала Мириам. И так она и думала.
Посвежело. Они вернулись в дом.
– Какой Пол бледный! – воскликнула миссис Диверс. – Мириам, напрасно ты ему позволила сидеть на улице. Ты не простыл. Пол?
– Да нет! – засмеялся он.
Но он чувствовал, что выдохся. Внутренний разлад его измучил. Сейчас Мириам его жалела. Но совсем рано, еще и девяти не было, он поднялся уходить.
– Неужели ты уже собрался домой? – встревожилась миссис Ливерс.
– Домой, – ответил он. – Я обещал вернуться пораньше. – Ему стало неловко.
– Но ведь и впрямь рано, – сказала миссис Ливерс.
Мириам сидела в качалке и молчала. Пол помедлил, ожидая, что она встанет и, как обычно, пойдет с ниц в конюшню за велосипедом. Но она не двинулась с места. Пол растерялся.
– Ну… спокойной ночи всем! – запинаясь, произнес он.
Она вместе с остальными пожелала ему спокойной ночи. Но проходя мимо окна, он заглянул в дом. И Мириам увидела его – бледный, брови сдвинуты, как бывало теперь постоянно, глаза потемнели от боли.
Она поднялась и подошла к двери, чтобы помахать ему на прощанье, когда он станет выезжать из ворот. Он медленно ехал под соснами, чувствуя себя трусом и жалким негодяем. Велосипед на спуске с горы кренился то вправо, то влево. Каким было бы облегченьем сломать себе шею.
Два дня спустя он отправил Мириам книгу и короткую записку, он настойчиво просил ее читать, все свое время занять делом.
В эту пору все дружеские чувства, на какие Пол был способен, достались Эдгару. Пол очень любил семью Ливерсов, очень любил ферму; для него то было самое дорогое место на свете. Родной дом и тот не был ему так мил. Только мать. Но с матерью он был бы счастлив где угодно. А вот Ивовую ферму любил страстно. Любил тесную кухоньку, где топали мужские башмаки, где дремал пес, приоткрыв один глаз из опасения, как бы на него не наступили; где по вечерам горела над столом висячая лампа и так было тихо и мирно. Любил он гостиную Мириам, длинную, с низким потолком, с царившим здесь романтическим духом, с цветами, книгами, с фортепьяно красного дерева. Любил сады и постройки с ярко-красными крышами по незасеянным краям полей, что подбирались к лесу, будто в поисках уюта, и невозделанные изрытые пустыри, уходящие в долину и взбирающиеся на холмы по другую ее сторону. Просто побывать на Ивовой – и то было отрадно и весело. Пол любил миссис Ливерс, такую не от мира сего, с ее причудливым скептицизмом; любил мистера Ливерса, такого славного, сердечного, душевно молодого; любил Эдгара, который всегда сиял при его появлении, и других братьев, и детишек, и пса Билла, даже свинью Цирцею и индийского бойцового петуха Типпу. Любил еще и все это, не только Мириам. Не мог он от этого отказаться.
И он по-прежнему часто приходил сюда, но больше проводил время с Эдгаром. А к остальному семейству, в том числе и к отцу, присоединялся по вечерам, когда разыгрывали шарады и играли в разные игры. А потом их всех собирала Мириам, и они по дешевому изданию читали «Макбета», распределив между собой роли. Всем это доставляло огромное удовольствие. Радовались и Мириам и миссис Ливерс, наслаждался мистер Ливерс. Потом, усевшись в кружок у камина, все вместе разучивали по нотам песни. Но теперь Пол очень редко оставался наедине с Мириам. Она ждала. Когда с Эдгаром и Полом она возвращалась домой из церкви или из литературного общества в Бествуде, она знала, что его горячие и отнюдь не общепринятые по нынешним временам высказывания обращены к ней. И однако, она очень завидовала Эдгару, его велосипедным прогулкам с Полом, пятничным вечерам, совместной работе в поле. А ее пятничным вечерам и урокам французского пришел конец. «Она почти всегда была одна – гуляла, бродила в раздумье по лесу, читала, занималась, мечтала, ждала. И он часто ей писал.
Однажды воскресным вечером меж ними установилось прежнее согласие. Эдгар остался с миссис Морел, чтобы причаститься, – ему интересно было, как это происходит. И Пол возвращался домой вдвоем с Мириам. Он опять в какой-то мере подпал под ее обаяние. По обыкновению, они обсуждали проповедь. Пол теперь на всех парусах устремился к агностицизму, но к агностицизму столь религиозному, что Мириам не слишком и страдала. В это
время им всего ближе была «Vie de Jesus» Ренана.
Мириам была тем пробным камнем, на котором он оттачивал свои убеждения.
Пока он сверял свои идеи с ее душой, ему открылась истина. Она – его
пробный камень. Она единственная помогает ему двигаться к постижению
истины. Почти бесстрастно она принимала его доводы и толкования. И
почему-то именно благодаря ей он исподволь постигал, в чем он ошибается. И
что постигал он, постигала и она. Она чувствовала, без нее ему не
справиться.
Они пришли к дому, где царила тишина. Пол достал из окна чулана ключ, и они отворили дверь. При этом он все продолжал рассуждать. Он засветил лампу, поправил огонь в камине и принес ей из кладовой лепешки. Мириам тихонько уселась на диван, тарелку поставила на колени. На ней была большая белая шляпа с розовыми цветочками. Дешевая шляпа, но ему нравилась. Лицо под полями было спокойное, задумчивое, с золотистым загаром и румянцем. Уши, как всегда, прятались под короткими кудрями. Она смотрела на Пола.
Ей нравилось, какой он бывал по воскресеньям. Он надевал черный костюм, в котором видней были его гибкие движения. Ощущение чистоты, определенности исходило от него. Он все излагал ей свои мысли. Внезапно он потянулся за Библией. Мириам нравилось, как он потянулся, – резко, предельно точно. Быстро перелистал страницы и стал читать ей главу из Евангелия от Иоанна. Сидел в кресле и читал, сосредоточенно, голосом, исполненным мысли и только мысли, и ей казалось, он, сам того не сознавая, пользуется ею, как мастер, поглощенный работой, – своими инструментами. Ей это было по душе. И раздумчивость голоса означала, что ему что-то открылось, и словно открылось через нее, Мириам. Она сидела, откинувшись на спинку дивана, подальше от него, и однако, с ощущением, будто она и есть тот инструмент, который он крепко держит в руке. Это доставляло ей огромное удовольствие.
Потом он стал запинаться, его охватило смущенье. А когда дошел до стиха «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее», пропустил его, Мириам почувствовала, что ему становится неловко. Не услышав хорошо знакомых слов, она вся сжалась. Он читал дальше, но она уже не слушала. Понурилась от огорчения и стыда. Полгода назад он спокойно прочел бы эти слова. Теперь в его отношениях с ней появилась трещина. Теперь она почувствовала, что-то враждебное встало между ними, чего-то они стыдятся.
Она машинально ела лепешку. Пол опять было принялся за свои доводы, но не смог вновь обрести верный тон. Вскоре пришел Эдгар. Миссис Морел пошла в гости к друзьям. А эти трое отправились на Ивовую ферму.
Мириам печально раздумывала об отчуждении Пола. Чего-то ему недостает. Его невозможно удовлетворить, и он не способен дать ей покой. Теперь у них всегда находится повод для раздоров. Ей захотелось его испытать. Она верила, всего нужней ему в жизни – она. Если бы доказать это и себе и ему, пожалуй, все остальное образуется; тогда можно бы просто довериться будущему.
И вот в мае она пригласила его на Ивовую ферму для встречи с миссис Доус. Что-то есть такое, что нужно ему позарез. Мириам видела, стоило им заговорить о Кларе Доус, и он раздражается, даже злится. Он говорил, она ему не нравится. И, однако, всегда старается разузнать про нее. Что ж, пускай пройдет испытание. У него, конечно же, есть желания высокие и низменные, и уж, наверно, победят желания высокие. Так или иначе, он должен попробовать. Ей не пришло в голову, что ее деление на «высокое» и «низменное» произвольно.
Узнав, что ему предстоит встретиться на Ивовой ферме с Кларой, Пол даже взволновался. Миссис Доус приехала на весь день. Ее тяжелые, темно-русые волосы венчали голову большим узлом. На ней была белая блузка и темно-синяя юбка, и как-то так получалось, что где бы она ни появилась, все вокруг начинало казаться жалким и незначительным. Она входила в кухню, и кухня становилась крохотной и убогой. Прелестная гостиная Мириам выглядела чопорной и скучной. Клара Доус затмила всех Ливерсов. Им было не так-то легко ее терпеть. Однако держалась она вполне дружелюбно, хотя была, по сути, равнодушна и подчас резковата.
Пол приехал во второй половине дня. Рано приехал. Когда он соскочил с велосипеда, Мириам увидела, он нетерпеливо посмотрел на дом. Если гостья не приехала бы, он был бы разочарован. Мириам вышла ему навстречу, пригнув голову от солнца. Из прохладной зеленой тени листьев выглядывали разрумянившиеся настурции. Девушка стояла, темноволосая, довольная, что видит его.
– А Клара не приехала? – спросил он.
– Приехала, – ответила Мириам своим мелодичным голосом. – Она читает.
Пол завел велосипед в конюшню. Он надел красивый галстук, которым слегка гордился, и носки под цвет.
– Она приехала сегодня утром? – спросил он.
– Да, – ответила Мириам, идя рядом с ним. – Ты обещал привезти мне письмо от того человека из фирмы Либерти. Ты не забыл?
– Фу, пропасть, забыл! – воскликнул он. – Но ты не отставай от меня, пока не привезу.
– Я не люблю к тебе приставать.
– Любишь или нет, все равно приставай. А с ней теперь приятнее? – продолжал Пол.
– Ты же знаешь, мне с ней всегда приятно.
Пол промолчал. Очевидно, из-за гостьи ему и не терпелось приехать нынче пораньше. И Мириам стало больно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64