Он был очень бледен. А глаза темные, и что-то зловещее в них, словно он пьян. Мать посмотрела на него.
– Ну и в хорошем же виде у тебя башмаки! – сказала она.
Он глянул на ноги. Потом сдернул пальто. Мать подумала, уж не пьян ли он.
– Значит, она успела на поезд? – спросила мать.
– Да.
– Ее-то туфли, надеюсь, не так перемазаны. Понять не могу, куда ты ее таскал!
Какое-то время Пол сидел молча, не двигаясь.
– Понравилась она тебе? – наконец нехотя спросил он.
– Да, она мне понравилась. Но тебе она надоест, сын. Сам знаешь.
Он промолчал. Мать заметила, как трудно он дышит.
– Ты что, бежал? – спросила она.
– Нам пришлось бежать к поезду.
– Ты себя загоняешь. Поди-ка выпей горячего молока.
Молоко отлично бы его подбодрило, но он отказался и пошел к себе. Не сняв покрывала, повалился ничком на кровать и заплакал слезами ярости и боли. Было и физически больно, так что он в кровь искусал губы, а смута в душе мешала думать, даже чувствовать.
Вот как она со мной обходится, а? – снова и снова мысленно повторял он, прижимаясь лицом к одеялу. И ненавидел Клару. Опять он возвращался к той сцене, и опять в нем вспыхивала ненависть.
Назавтра он держался замкнуто, отчужденно, как никогда. Клара была очень кроткая, можно сказать ласковая. Но он был сух, с оттенком презренья. Она вздыхала, оставалась все так же кротка.
Однажды вечером на той же неделе в Ноттингеме в Королевском театре в «Даме с камелиями» играла Сара Бернар. Полу хотелось увидеть эту старую знаменитую актрису, и он пригласил на спектакль Клару. Мать он попросил оставить для него-ключ на окне.
– Значит, брать билеты? – спросил он Клару.
– Да. И надень смокинг, пожалуйста! Я никогда не видела тебя в смокинге.
– Да что ты, Клара! Надо же, я – в театре в смокинге! – запротестовал он.
– Ты не любишь смокинг? – спросила она.
– Ну раз тебе очень хочется, надену. Но буду чувствовать себя дураком.
Она посмеялась над ним.
– Тогда почувствуй себя дураком, ради меня, согласен?
От такой просьбы у него кровь забурлила в жилах.
– Видно, не миновать мне этого.
– Зачем тебе понадобился чемоданчик? – спросила Пола мать.
Он отчаянно покраснел.
– Клара просила, чтобы я… – начал он.
– Какие же у вас места?
– Первый ярус… по три с половиной шиллинга!
– Ого! – насмешливо воскликнула мать.
– Ну это же в кои веки, – сказал Пол.
Он переоделся на фабрике, надел пальто и шапку и встретился с Кларой в кафе. Она была с одной из своих подруг-суфражисток. На ней было старое длинное пальто, которое совсем ей не шло, голова повязана полушалком, который Пол терпеть не мог. К театру пошли втроем.
Клара еще на лестнице сняла пальто, и оказалось, она в подобии вечернего платья, открывающего руки, шею и часть груди. Волосы модно причесаны. В этом платье, зеленом, шелковом, простого покроя, она была очень хороша. Да, она великолепна. Видишь всю фигуру, словно обтянутую легкой тканью. Пол смотрел на нее и прямо ощущал упругость и нежность этого стройного тела. Он крепко сжал кулаки.
И ему предстояло весь вечер сидеть, касаясь ее прекрасной обнаженной руки, смотреть на сильную шею, гордо поднятую над сильными плечами, на грудь под зеленым шелком, на изгибы рук и ног под облегающим платьем. Каким-то уголком души он опять ее возненавидел – зачем обрекает его на муку этой близости. Но и любил ее, когда, вскинув голову, она смотрела прямо перед собой, чуть надув губы, задумчивая, неподвижная, будто покорилась судьбе, которая сильнее ее. Ничего она не могла с собой поделать; она оказалась во власти чего-то, что важнее ее самой. Вечностью веяло от нее, будто от задумчивого сфинкса, и Пол ощутил властное желание ее поцеловать. Он уронил программку и низко нагнулся, чтобы, поднимая, украдкой поцеловать Кларину ладонь и запястье. Как мучительна ее красота. Она сидела не шевелясь. Лишь когда погас свет, чуть склонилась, подалась к нему, и он тихонько гладил ее кисть, руку. Слабый запах духов исходил от нее. Опять и опять накатывали раскаленные волны крови, каждая на миг глушила его сознание.
Спектакль шел своим чередом. Пол видел его будто из дальней дали, будто драма развертывалась неведомо где, но, кажется, где-то в глубинах его существа. Он стал Клариными полными руками, ее шеей, ее вздымающейся грудью. Кажется, это и есть он. Где-то там все еще играют актеры, и он сливается с драмой. Сам по себе он не существует. Серые, а то черные глаза Клары, ее грудь, что льнет к нему, ее рука, что он сжимает в своих руках, – только это и есть на свете. И он мал, беспомощен, а она, облеченная силой, возвышается над ним.
Лишь антракты, когда загорался свет, причиняли ему четко выраженную боль. И хотелось куда-нибудь сбежать, пока снова не станет темно. Сбитый с толку, он плутал в поисках выпивки. Потом огни гасли, и он опять оказывался во власти странной безумной реальности, в которой слились Клара и драма на сцене.
Спектакль продолжался. Пол был одержим желанием поцеловать крохотную голубую венку, что примостилась в изгибе Клариного локтя. Он чувствовал эту жилку. Кажется, пока он не прижался к ней губами, жизнь его приостановилась. Поцеловать ее, непременно! Но кругом люди! И все-таки он быстро наклонился и коснулся ее губами. Усы пощекотали нежную плоть. Клара вздрогнула, отдернула руку.
Но вот спектакль кончился, зажгли свет, публика аплодировала, Пол очнулся, глянул на часы. Его поезд уже ушел.
– Придется мне идти домой пешком! – сказал он.
Клара посмотрела на него.
– Уже так поздно? – спросила она.
Пол кивнул. Потом подал ей пальто.
– Люблю тебя! Ты так хороша в этом платье, – пробормотал он, пригнувшись к ее плечу, среди шумной толчеи.
Она все молчала. Они вышли из театра. Пол увидел идущих мимо людей, извозчиков, что поджидали седоков. Ему показалось, он встретился с горящими ненавистью карими глазами. Но не узнал их. Они с Кларой повернули, бессознательно направляясь к вокзалу.
Поезд уже ушел. Придется идти пешком десять миль.
– Не страшно, – сказал Пол. – Мне будет только приятно…
– А может, переночуешь у нас? – краснея, предложила Клара. – Я могу лечь с мамой.
Пол посмотрел на нее. Глаза их встретились.
– А что скажет твоя мама? – спросил он.
– Она не будет против.
– Ты уверена?
– Конечно!
– Значит, я пойду к тебе?
– Если хочешь.
– Хорошо.
И они повернули в другую сторону. На первой же остановке сели в трамвай. Свежий ветер дул им в лицо. Улицы были темны. Трамвай поспешал, покачивался. Пол сидел, крепко зажав в руке Кларину руку.
– А твоя мама уже легла? – спросил он.
– Возможно. Надеюсь, что нет.
Единственные прохожие, они быстро шли по молчаливой темной улочке. Клара юркнула в дом. Пол замешкался.
– Входи, – сказала она.
Пол мигом оказался на крыльце, и вот он уже в комнате. В двери напротив появилась мать, большая, недружелюбная.
– Кого это ты привела? – спросила она.
– Это мистер Морел, он опоздал на поезд. Я подумала, мы можем приютить его на ночь, не то ему придется отшагать десять миль.
Миссис Рэдфорд хмыкнула.
– Твое дело! Раз ты его пригласила, будет гостем, я-то не против. Хозяйка здесь ты!
– Если я вам не по душе, я могу и уйти, – сказал Пол.
– Не, не, еще чего! Заходите, располагайтесь! Вот только по вкусу ли вам будет, что я ей на ужин сготовила.
Ужин состоял из тарелочки жареной картошки и кусочка бекона. Стол был накрыт кое-как, на одного.
– Можете взять еще бекону, – продолжала миссис Рэдфорд. – А жареной картошки больше нету.
– Мне неловко вас беспокоить, – сказал Пол.
– Еще извиняться вздумал! Это не по мне! Вы ведь приглашали ее в театр, верно? – в вопросе слышалась насмешка.
– Ну и что? – неловко засмеялся Пол.
– Ну, так чего ж говорить про кусочек бекона! Снимайте пальто.
Большая, осанистая, она пыталась оценить, что же происходит. А тем временем хозяйничала у буфета. Клара взяла у Пола пальто. В комнате горела лампа, было очень тепло и уютно.
– Вот те на! – воскликнула миссис Рэдфорд. – И красавчики же вы оба, скажу я вам! Чегой-то вы так вырядились?
– По правде говоря, мы и сами не знаем, – сказал Пол, чувствуя себя мышью в лапах кошки.
– Нет места в нашем доме для этаких франтов, коли вы невесть чего об себе вообразили, – съязвила она. И это был злой выпад.
Оба они, и Пол в смокинге и Клара в зеленом платье с обнаженными плечами, порядком смутились. Оба чувствовали, что в этой кухонке им надо быть друг для друга защитой.
– Нет, вы только гляньте, как расцвела! – продолжала миссис Рэдфорд, показывая на Клару. – Чего она надумала, на кой это все?
Пол посмотрел на Клару. Она вспыхнула, даже шея пошла красными пятнами. Не сразу он сказал:
– И ведь вам приятно видеть ее такую?
Они сейчас были в ее власти. Сердце его все время громко стучало, нервы натянуты. Но он ей не поддастся.
– Это мне-то приятно! – крикнула старуха. – Чего ж приятного, коли она ведет себя дура дурой!
– Я видал, иные люди ставят себя в положение и поглупее, – сказал он. Теперь он защищал Клару.
– Вон что! Это когда ж? – ехидно отозвалась старуха.
– А когда они похожи на пугало, – отвечал Пол.
Большая, грозная, миссис Рэдфорд застыла на каминном коврике с вилкой в руке и ответила не сразу.
– Обои дураки, и те и эти, – наконец сказала она и отвернулась к жаровне.
– Нет, – упрямо возразил Пол. – Люди должны выглядеть как можно лучше.
– И по-вашему, вот это и значит выглядеть мило! – крикнула мать, презрительно ткнув вилкой в сторону Клары. – Это… это похоже, будто она толком и не одета!
– Да просто вам завидно, что сами не можете вот так щегольнуть, – засмеялся Пол.
– Я-то! Да я с кем хочешь могла б пойти в вечернем наряде, была бы охота! – последовал презрительный ответ.
– А чего ж не захотели? – задал он вполне уместный вопрос. – Или ходили?
Миссис Рэдфорд молчала. Перевернула на сковороде бекон. У Пола колотилось сердце, кажется, он всерьез ее обидел.
– Я-то! – наконец воскликнула миссис Рэдфорд. – Нет, не ходила я! И когда в услужении была, раз увижу, какая из служанок пошла из дому с голыми плечами, я уж знала, дешевка она, и на танцульку идет.
– А вы что, такая уж благонравная были, не до танцулек? – спросил Пол.
Клара сидела, не поднимая головы. Глаза Пола потемнели и недобро блестели. Миссис Рэдфорд сняла с огня сковороду, стала выкладывать ему на тарелку кусочки бекона.
– Вон этот ишь как славно поджарился! – сказала она.
– Зачем же класть мне самый лучший! – сказал Пол.
– А она сама взяла, что хотела, – был ответ.
В презрительном тоне миссис Рэдфорд послышалась снисходительность, и Пол понял, она смягчилась.
– Все-таки возьми немножко, – предложил он Кларе.
Униженная, одинокая, она подняла на него серые глаза.
– Нет, спасибо! – сказала она.
– Ну почему ты не хочешь? – ласково настаивал он.
Кровь огнем полыхала в жилах. Миссис Рэдфорд опять села, большая, внушительная, отчужденная. Пол оставил Клару, все внимание направил на мать.
– Говорят, Саре Бернар пятьдесят, – сказал он.
– Пятьдесят! Шестьдесят ей! – услышал он в ответ.
– А ведь и подумать невозможно, – сказал он. – Я и сейчас готов был вопить от восторга.
– Интересно, как бы это я стала вопить из-за потаскухи шестидесяти лет! – сказала миссис Рэдфорд. – Пора ей вспомнить, что она бабушка, а не катамаран визгливый…
Пол засмеялся.
– Катамаран – лодка у малайцев, – сказал он.
– А у меня это то, что я говорю, – возразила она.
– Моя мать тоже иногда совсем не те слова говорит, и спорить с ней бесполезно, – сказал Пол.
– Она, глядишь, надает вам затрещин, – добродушно сказала миссис Рэдфорд.
– Она бы рада, и грозится, ну, я, бывает, и подставлю ей скамеечку.
– А вот с моей матерью, что хуже всего, – сказала Клара, – ей и скамеечка не требуется.
– Но до этой вот мадамы матери и длинной дубинкой не достать, – не осталась в долгу миссис Рэдфорд.
– А я думаю, мадаме дубинка не по вкусу, – со смехом возразил Пол. – Мне, например, не по вкусу.
– Вас обоих надо бы треснуть по башке, вам бы это пошло на пользу, – вдруг рассмеялась миссис Рэдфорд.
– Что это вам так не терпится задать мне жару? – спросил Пол. – Я ведь ничего у вас не украл.
– Да уж. Буду смотреть в оба, – засмеялась мамаша.
Вскоре ужин был окончен. Миссис Рэдфорд сидела в своем кресле. Пол закурил. Клара пошла наверх, вернулась с пижамой и повесила ее проветрить на каминную решетку.
– А я об ней позабыла, – сказала миссис Рэдфорд. – Откуда она взялась?
– Из моего комода.
– Хм! Ты ее для Бакстера покупала, а он не стал носить, да? – она засмеялась. – Сказал, на что, мол, ему в кровати штаны. – Она доверительно повернулась к Полу: – Терпеть не мог эти самые пижамы.
Молодой человек пускал колечки дыма.
– Так ведь кому что нравится, – засмеялся он.
Потолковали о достоинствах пижамы.
– Моей матери нравится, когда я в пижаме, – сказал Пол. – Она говорит, я будто Пьеро.
– Сдается мне, пижама вам к лицу, – сказала миссис Рэдфорд.
Немного спустя Пол взглянул на небольшой будильник, тикающий на каминной полке. Была половина первого.
– Забавно, – сказал он. – Но после театра не ляжешь сразу спать, надо несколько часов, чтоб успокоиться.
– Да уж, самое время успокоиться, – сказала мамаша, убирая со стола.
– А ты устала? – спросил Пол Клару.
– Ничуть, – ответила она, избегая его взгляда.
– Сыграем партию в крибидж? – предложил он.
– Я забыла, как в него играть.
– Что ж, я опять тебя научу. Можно нам перекинуться в карты, миссис Рэдфорд? – спросил он.
– Делайте чего хотите, – ответила та. – Только ведь поздно.
– Одна-две партии вгонят нас в сон, – ответил Пол.
Клара принесла карты и, пока он их тасовал, сидела и вертела на пальце обручальное кольцо. Мамаша мыла в чулане посуду. Пол чувствовал: чем дальше, тем труднее в доме дышать.
– Пятнадцать два, пятнадцать четыре, пятнадцать шесть и восемь!..
Часы пробили час. Игра все продолжалась. Миссис Рэдфорд покончила с мелочами, которые надо переделать перед сном, заперла дверь, налила воды в чайник. А Пол все сдавал карты да подсчитывал. Кларины плечи и шея не давали ему покоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64