– сказала Мириам.
– Но мне хотелось проветриться, и было хорошо. Трент такой полноводный.
– И в Бартоне были? – спросила Мириам.
– Нет, мы попили чаю в Клифтоне.
– Вот как! Наверно, славно было.
– Очень! Такая там веселая старушка! Подарила нам несколько огромных георгинов, неописуемо красивых.
Мириам опустила голову, печально задумалась. У Пола и в мыслях не было что-нибудь от нее скрывать.
– А почему ей вздумалось подарить вам цветы? – спросила Мириам.
Пол рассмеялся.
– Мы ей понравились… мы были веселые, наверно, поэтому.
Мириам прикусила палец.
– А домой ты вернулся поздно? – спросила она.
Тон ее наконец рассердил Пола.
– Поездом семь тридцать.
– А-а!
Несколько минут шли молча. Пол злился.
– Ну и как Клара? – спросила Мириам.
– По-моему, как нельзя лучше.
– Вот это хорошо! – отозвалась Мириам не без иронии. – Кстати, а что с ее мужем? О нем что-то ничего не слышно.
– Он нашел другую женщину, и у него тоже все хорошо, – ответил Пол. – По крайней мере, так я думаю.
– Понятно… ты в точности не знаешь. А не кажется тебе, что женщине нелегко в таком положении?
– Еще бы – ужасно!
– Это так несправедливо! – сказала Мириам. – Мужчина живет как ему заблагорассудится…
– Что ж, пускай и женщина так живет, – сказал Пол.
– Разве она может? А если и сможет, подумай только, в каком положении она окажется!
– Ну и что?
– Нет, это невозможно! Ты не понимаешь, как женщина за это расплачивается…
– Нет, не понимаю. Но если женщина только и живет своей распрекрасной репутацией, что ж, на такой скудной пище и осел бы с голоду сдох!
Итак, Мириам теперь по крайней мере ясно, как Пол ценит добродетель, он, конечно, и поступать будет соответственно.
Мириам никогда ни о чем не спрашивала его прямо, но ухитрялась узнавать достаточно.
В следующий раз, когда Пол увиделся с Мириам, заговорили о браке, потом о браке Клары и Доуса.
– Понимаешь, – сказал Пол, – ей никогда не казалось, будто брак – это так безумно важно. Она думала, это просто, раз-два и готово… этого не миновать… а Доус… что ж, многие женщины душу прозакладывали бы, только бы его заполучить – так что почему бы и не Доус? А потом она почувствовала себя femme incomprise и обходилась с ним скверно, это уж как пить дать.
– И она от него ушла, потому что он ее не понимал?
– Наверно. Наверно, она была вынуждена. Речь ведь не только о понимании, речь о жизни. С ним она была жива лишь наполовину; вторая половина ее «я» дремала, была приглушена. И дремала сама femme incomprise, и ее непременно надо было пробудить.
– А что он?
– Не знаю. Он, пожалуй, любит ее как умеет, но он дурак.
– Это вроде того, как у твоих родителей, – сказала Мириам.
– Да. Но мама поначалу, наверно, была счастлива с отцом и удовлетворена. Я думаю, это была страсть, оттого она и не ушла от отца. Так или иначе они были привязаны друг к другу.
– Понимаю, – сказала Мириам.
– Вот что, по-моему, должно быть у человека, – продолжал Пол, – самое настоящее, подлинно жаркое чувство к другому… хотя бы раз в жизни, только раз, даже если оно длится всего каких-нибудь три месяца. Понимаешь, глядя на мою мать, сразу видишь, у нее наверняка было все, что ей необходимо, чтобы жить и развиваться. В ней нет и намека на ощущение, что жизнь прошла впустую.
– Да, правда, – сказала Мириам.
– И я уверен, с моим отцом у нее поначалу была подлинная жизнь. Она отведала этой жизни, и сама это понимает. В ней это чувствуется, и в нем тоже, и в сотнях людей, которых встречаешь каждый день; а раз ты это испытал, тебе уже все нипочем, дальше можно жить и набираться уму-разуму.
– А что именно испытал? – спросила Мириам.
– Трудно сказать, когда с другим человеком тебя связывает подлинное чувство, ты испытываешь что-то большое, значительное, и это тебя меняет. Словно оплодотворяет душу – и потом можно жить и дозревать.
– И по-твоему, у твоей матери так было с твоим отцом?
– Да. И в глубине души она благодарна ему за то, что он дал ей это, даже теперь благодарна, хотя они очень далеки друг от друга.
– И по-твоему, у Клары этого никогда не было?
– Уверен.
Мириам задумалась; Она понимала, чего жаждет Пол, – ей казалось, это словно крещение огнем страсти. И пока он это не испытает, он не успокоится. Может, и ему, как иным мужчинам, необходимо перебеситься; а когда насытится, его перестанет снедать беспокойство, он остепенится и вручит свою жизнь ей. Что ж, раз ему так надо, пускай идет и получит, чего ищет, – что-то большое и значительное, как он это называет. Во всяком случае, когда он это получит, окажется – ему это не нужно, он сам так сказал, ему понадобится другое, то, что может дать она, Мириам. Он захочет, чтоб им завладели, и тогда сможет работать. Горько ей было, что ему нужно уйти, но ведь отпустила бы она его в трактир выпить виски, значит, можно отпустить и к Кларе, ведь он найдет у нее такое, что утолит его жажду, освободит, и тогда она им завладеет.
– А своей матери ты сказал про Клару? – спросила Мириам.
Она понимала: вот на чем будет испытана серьезность его чувства к другой; понимала, если сказал матери, значит, у Клары он ищет чего-то жизненно важного, а не просто удовольствия, за каким мужчина идет к проститутке.
– Сказал, – ответил Пол. – И в воскресенье Клара придет на чай.
– К вам домой?
– Да, я хочу, чтоб мать ее увидела.
– Вот как!
Помолчали. Все пошло быстрей, чем она думала. Как это горько, что он способен покинуть ее так быстро и так бесповоротно. И примет ли Клару его семья, ведь к ней самой они отнеслись так враждебно?
– Я могла бы зайти по дороге в церковь, – сказала Мириам. – Мы с Кларой давным-давно не виделись.
– Хорошо, – удивленно сказал Пол и невольно обозлился.
В назначенное воскресенье он после полудня пошел в Кестон на станцию встретить Клару. Стоя на платформе, он пытался понять, есть ли у него какое-нибудь предчувствие.
Приедет ли она, что подсказывает сердце? – спрашивал он себя. А сердце странно сжималось. Пожалуй, это дурной знак. И вдруг он почувствовал – нет, не приедет! Конечно, не приедет, и не поведет он ее полями домой, как рисовалось в воображении, придется возвращаться одному. Поезд опаздывает, день будет потерян, и вечер тоже. Он обозлился, почему она не едет. Зачем обещать, если не можешь сдержать обещание?.. Может, она не поспела на поезд… с ним самим сто раз так бывало… но ей-то с какой стати опоздать именно на этот поезд. Он озлился на нее до бешенства.
Вдруг Пол увидел, что поезд подползает, подкрадывается из-за угла. Ну вот и поезд, а она, конечно, не приехала. Зеленый паровоз, отдуваясь, двигался вдоль платформы, тащил за собой вереницу коричневых вагонов, несколько дверей отворились. Нет, не приехала! Нет! Да вот же она! В черной шляпе с большущими полями! Пол вмиг оказался рядом.
– Я думал, ты не приедешь, – сказал он.
Со смехом, чуть задыхаясь, Клара протянула ему руку; глаза их встретились. Он быстро повел ее по платформе, быстро-быстро говорил, стараясь скрыть свои чувства. Как она хороша! На ее шляпе красовались крупные шелковые розы цвета тусклого золота. Костюм темного сукна чудесно обтягивал грудь и плечи. Пол шел с нею и раздувался от гордости. И чувствовал, что станционные служащие, которые его знали, глазеют на Клару восхищенно и с благоговением.
– Я был уверен, что ты не приедешь. – Пол нерешительна засмеялся.
Она в ответ рассмеялась, чуть ли не вскрикнула.
– А я еду и думаю, вдруг ты не встречаешь, что тогда делать, – сказала Клара.
Он порывисто взял ее за руку, и так они шли по узкой дорожке вдоль станционного забора. Потом пошли в сторону Наттола. День был мягкий, голубой. Повсюду лежали побуревшие листья; в живой изгороди подле леса пламенело множество ягод шиповника. Он собрал несколько штук с черенками.
– Хотя ты бы должна укорить меня, что я отнимаю еду у птиц, – сказал Пол, пристраивая их ей на груди жакета, – но в здешних местах корма много, и птицы не очень-то зарятся на шиповник. Весной сколько угодно ягод гниет на земле.
Так он болтал, едва сознавая, что говорит, знал только, что пристраивает ягоды на грудь ее жакета, а Клара терпеливо стоит и ждет. И смотрит на его быстрые руки, полные жизни, и ей кажется, впервые она что-то по-настоящему видит. До этой минуты все было смутно.
Они подошли близко к шахте. Копер недвижно чернел среди полей, огромный отвал шлака поднимался чуть ли не прямо из овсов.
– Как жаль, что здесь шахта среди всей этой красоты! – сказала Клара.
– Ты так думаешь? – отозвался Пол. – Понимаешь, я так к ней привык, мне бы ее недоставало. Да. И мне нравится, что они тут повсюду. Мне нравятся вереницы вагонеток, и высокие копры, и пар днем, и огни ночью. Мальчишкой я всегда думал, что столб пара днем и столб огня ночью это и есть шахта с ее паром, и огнями, и тлеющими отвалами… и я думал, над ней всегда пребывает Господь.
Чем ближе они подходили к дому, тем молчаливей становилась Клара и, казалось, медлила, робела. Пол сжал ее пальцы. Она покраснела, но не ответила на пожатие.
– Тебе разве не хочется зайти к нам? – спросил он.
– Да нет, хочется, – ответила Клара.
Пол не догадывался, что у него в доме Клара окажется в странном, нелегком положении. Ему казалось, привести ее домой все равно что познакомить мать с одним из своих приятелей, только милее их.
Дом, где жили Морелы, стоял на уродливой улице, сбегающей с крутого холма. Сама по себе улица была ужасна. Но дом Морелов был получше многих других. Старый, закопченный, с большим эркером и общей стеной с другим домом, он, однако, казался мрачным. Но стоило Полу отворить дверь в сад, и все изменилось. Там был солнечный полдень, иной мир. При дорожке росли пижма и невысокие деревца. Напротив окна зеленела солнечная лужайка, окаймленная старой сиренью. Сад протянулся дальше, в нем было множество растрепанных хризантем, освещенных солнцем, платан и за ним луг, а дальше, если смотреть поверх коттеджей с красными крышами, во всем сиянии осеннего послеполуденного часа поднимались горы.
Миссис Морел в черной шелковой блузе сидела в качалке. Ее темные с сединой волосы были гладко зачесаны наверх, открывая высокий лоб и упрямые виски, лицо было бледное. Клара, испытывая мучительную неловкость, вошла за Полом на кухню. Миссис Морел поднялась. И Кларе подумалось – вот настоящая дама, даже немного чопорная. Молодая женщина отчаянно волновалась. Сейчас она казалась почти печальной, почти покорной.
– Мама… Клара, – представил их друг другу Пол.
Миссис Морел подала гостье руку и улыбнулась.
– Пол много мне про вас рассказывал, – сказала она.
Клара вспыхнула.
– Надеюсь, вы не против, что я пришла, – запинаясь, вымолвила она.
– Мне очень приятно было услышать, что Пол приведет вас к нам, – ответила миссис Морел.
Пол смотрел на них, и сердце его сжималось от боли. Рядом с цветущей, пышной Кларой мать казалась совсем маленькой, болезненно-бледной, Отжившей свой век.
– День такой славный, ма, – сказал он. – И мы видели сойку.
Мать посмотрела на него – он повернулся к ней. И подумала, в своем темном, хорошо сшитом костюме он кажется настоящим мужчиной. Но притом бледный, отрешенный; удержать такого трудно любой женщине. На сердце стало тепло, а потом она пожалела Клару.
– Оставьте свои вещи в гостиной, – приветливо предложила она молодой женщине.
– Спасибо вам, – отозвалась Клара.
– Пойдем, – сказал Пол и повел ее в небольшую, выходящую на фасад комнату, обставленную мебелью красного дерева, со стареньким фортепиано и мраморной пожелтевшей каминной полкой. Горел огонь в камине, и повсюду были разбросаны книги и чертежные доски.
– Я свои вещи оставляю лежать, где лежат, – сказал Пол. – Так куда проще.
Кларе нравились все эти принадлежности художника, и книги, и фотографии разных людей. Скоро Пол уже объяснил ей: вот Уильям, вот возлюбленная Уильяма в вечернем туалете, вот Энни с мужем, вот Артур с женой и с их малышом. У Клары было такое чувство, будто ее ввели в семью. Пол показал ей фотографии, книги, свои наброски, и они немного поболтали. Потом вернулись в кухню. Миссис Морел отложила книгу, которую читала. На Кларе в этот день была блузка тонкого шелка в узенькую черную и белую полоску; причесалась она совсем просто – волосы подняла и скрутила на макушке. Она казалась сдержанной, чинной.
– Вы поселились на Снейнтонском бульваре, – сказала миссис Морел. – Когда я была девушкой… да какое там девушкой… когда я была молодой женщиной, мы жили на Минерва-Террас.
– Да что вы! – сказала Клара. – У меня там подруга в доме номер шесть.
И беседа завязалась. Они разговаривали о Ноттингеме, о его жителях, это обеим было интересно. Клара все еще волновалась, миссис Морел все еще держалась с подчеркнутым достоинством. Слова выговаривала очень ясно и четко. Но Пол видел, они поладят.
Миссис Морел примерялась к молодой женщине и поняла, что легко одерживает верх. Клара вела себя почтительно. Она знала, с каким необычайным уважением Пол относится к матери, и страшилась встречи, представляя миссис Морел суровой и холодной. И поразилась, увидев эту маленькую внимательную женщину, которая так охотно поддерживает разговор. Однако ж почувствовала, что, как и у Пола, не хотела бы оказаться у нее на дороге. Такая в его матери ощутима твердость и уверенность, будто она никогда в жизни ничего не опасалась.
Скоро сверху спустился Морел, он поспал после обеда и сейчас был взлохмаченный и зевал. Он скреб седую голову, тяжело ступал ногами в одних носках, из-под незастегнутого жилета торчала рубаха. Совсем неуместная фигура.
– Это миссис Доус, отец, – сказал Пол.
Тогда Морел подтянулся. Клара отметила про себя, что он и кланяется и пожимает руку совсем как Пол.
– Вон что! – воскликнул Морел. – Очень рад вас видеть… ей-ей рад. Да вы не стесняйтесь, мы вам рады. Располагайтесь поудобней, будьте как дома.
Клара удивилась этому потоку любезностей. Старый углекоп оказался такой галантный! До чего ж очаровательный!
– И вам пришлось издалека ехать? – поинтересовался Морел.
– Всего лишь из Ноттингема, – ответила Клара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64