– Но доктор говорит, Артур прекрасно сложен, почти идеально, – не без гордости сказала она Полу. – У него все мерки правильные. И знаешь, он хорош собой.
– Он замечательно хорош собой. Но девушки не так за ним бегают, как за Уильямом, правда?
– Да. У него характер другой. Он весь в отца, безответственный.
Желая утешить мать. Пол теперь не так часто уходил на ферму Ливерсов. И на осенней выставке студенческих работ в Замке он выставил два этюда: акварель – пейзаж и масло – натюрморт, и за оба получил первый приз. Он был рад и счастлив.
– Ма, как по-твоему, что мне присудили за мои работы? – спросил он однажды вечером, вернувшись домой. По глазам сына миссис Морел видела, что он рад. И покраснела от удовольствия.
– Откуда же мне знать, мой мальчик!
– Первый приз за те стеклянные кувшины…
– Хм!
– И первый приз за тот набросок на Ивовой ферме.
– За оба первый?
– Да.
– Хм!
Она сидела розовая, сияющая, хотя так ничего и не сказала.
– Славно, – сказал он. – Правда?
– Правда.
– Отчего ж ты не превозносишь меня до небес?
Мать рассмеялась.
– Мне трудно было бы стащить тебя обратно на землю, – ответила она.
И однако, она была безмерно рада. Когда-то Уильям приносил ей свои спортивные трофеи. Она и по сей день хранила их и не смирилась с его смертью. Артур красивый… по крайней мере превосходный образчик, и к тому же сердечный, великодушный, и, возможно, в конце концов все у него образуется. А вот Пол должен отличиться. Она очень в него верила, тем больше, что сам он и не подозревал о своих возможностях. Он может многого достичь. Ее жизнь была богата надеждой. Она еще увидит, как сбудутся ее мечты. Ее усилия не напрасны.
За время выставки миссис Морел несколько раз тайно от Пола побывала в Замке. Она бродила по длинной зале, рассматривала другие картины. Да, они хороши. Но не хватает им чего-то такого, что утолило бы ее душу. Иным она завидовала, так они были хороши. Подолгу смотрела, пытаясь найти в них какой-нибудь недостаток. И вдруг ее осенит, сердце так и заколотится. Это же картина Пола! Она знала ее, как если б картина запечатлена была у нее в сердце.
«Имя – Пол Морел – Первая премия».
Так странно это выглядело здесь, на людях, на стенах Галереи Замка, где столько картин она повидала на своем веку. И она огляделась, заметил ли кто-нибудь, что она опять перед тем же полотном.
Но она была исполнена гордости. И глядя на хорошо одетых дам, что возвращались к себе в усадьбу, говорила про себя:
– Да, вы и важные, и нарядные… но еще вопрос, получил ли ваш сын в Замке два первых приза.
И она шла дальше, самая гордая маленькая женщина в Ноттингеме. И Пол чувствовал, что-то он уже для нее сделал, пусть даже и такую малость. Вся его работа – ее достояние.
Однажды, войдя в ворота Замка, он столкнулся с Мириам. Они виделись в воскресенье, и он не ожидал встретить ее в городе. Она была не одна, и ее спутница поразила Пола – блондинка с угрюмым лицом и вызывающей осанкой. Странно, какой маленькой показалась ссутулившаяся в вечной своей задумчивости Мириам подле этой женщины с великолепными плечами. Мириам испытующе вглядывалась в Пола. Он не сводил глаз с незнакомки, а та не обратила на него ни малейшего внимания. Мириам увидела, как взыграло в нем его мужское начало.
– Здравствуй! – сказал он. – Ты не говорила, что собираешься в город.
– Да, – почти виновато отвечала она. – Я приехала с отцом на конскую ярмарку.
Пол посмотрел на ее спутницу.
– Я тебе рассказывала о миссис Доус, – сказала Мириам, она даже охрипла от волнения. – Клара, ты не знакома с Полом?
– Кажется, я его уже видела, – равнодушно ответила Клара, обмениваясь с ним рукопожатием. У нее были презрительные серые глаза, кожа цвета светлого меда и полные губы, верхняя чуть вздернута то ли в знак презренья ко всем мужчинам, то ли от нетерпеливой жажды поцелуя, скорей первое. И голова надменно вскинута, должно быть, тоже из презренья к мужской половине человечества. На ней была большая несуразная шляпа из черного бобра и нарочито, до вычурности простого покроя платье, которое делало ее похожей на куль. Была она явно бедна и не обладала особым вкусом. Мириам обычно выглядела мило.
– Где же вы меня видели? – спросил Пол.
Она глянула на него, будто не собираясь удостоить ответом. А потом сказала:
– Вы шли с Луи Трейверс.
Луи была одна из спиральщиц на фабрике.
– А вы ее знаете? – спросил Пол.
Никакого ответа. Он повернулся к Мириам.
– Куда вы идете? – спросил он.
– В Замок.
– Каким поездом ты поедешь домой?
– Я не поездом, я еду с отцом. Может быть, и тебе с нами поехать? В котором часу ты освободишься?
– Знаешь, сегодня не раньше восьми, черт подери!
И женщины тотчас пошли дальше.
Пол вспомнил, что Клара Доус дочь давнишней приятельницы миссис Ливерс. Мириам свела с ней знакомство, потому что прежде она работала старшей над спиральщицами у Джордана, а ее муж, кузнец Бакстер Доус, мастерил металлические части для протезов и прочее в этом роде. Мириам надеялась через Клару стать ближе к фабрике и лучше представить, каково там положение Пола. Но миссис Доус жила отдельно от мужа и занялась правами женщин. Считалось, что она умная. Пола это заинтересовало.
Бакстера Доуса он знал и не любил. Тому было года тридцать два. Он иногда проходил через комнату, где сидел Пол, – крупный, хорошо сложенный, красивый, он тоже сразу бросался в глаза. Какое-то было своеобразное сходство между ним и его женой. Та же светлая кожа с золотистым оттенком. Светло-каштановые волосы, да еще у мужа золотистые усы. И та же вызывающая манера держаться и осанка. Но заметна и разница. Глаза у Бакстера темно-карие, бегающие, распутные. Они были чуть навыкате, и так странно нависали над ними веки, что взгляд казался ненавидящим. Рот тоже чувственный. И во всей повадке наглый вызов, словно он готов сбить с ног всякого, кто посмотрит на него неодобрительно, – быть может, потому, что в душе он и сам себя не одобрял.
Пола он возненавидел с первого же дня. Поймав на себе его бесстрастный, оценивающий взгляд художника, он пришел в ярость.
– Чего уставился? – глумливо и угрожающе рявкнул он.
Пол отвел глаза. Но кузнец имел обыкновение стоять у конторки и разговаривать с Пэплуотом. Речь его, пересыпанная ругательствами, выдавала грубость натуры. И опять он поймал на себе неприязненный, осуждающий взгляд юноши. И круто повернулся, как ужаленный.
– Чего уставился, прыщ на ровном месте? – прорычал он.
Пол чуть пожал плечами.
– Ах ты… – заорал кузнец.
– Отстань от него, – умиротворяюще сказал Пэплуот, в тоне его слышалось: брось, он просто «тряпка», что с такого возьмешь.
С тех пор всякий раз, как кузнец проходил по комнате. Пол глядел на него все с тем же неодобрительным любопытством и успевал отвести глаза прежде, чем встретиться с ним взглядом. Доуса это бесило. И они молча ненавидели друг друга.
Детей у Клары Доус не было. Когда она ушла от мужа, семьи не стало и она поселилась у матери. Доус стал жить у своей сестры. В том же доме жила сестра его зятя, и откуда-то Пол знал, что эта девушка, Луи Трейверс, теперь его любовница. То была дерзкая, развязная бабенка, она насмешничала над Полом и, однако, заливалась краской, если он после работы шел с ней до станции.
В следующий раз он пошел повидаться с Мириам в субботу вечером. Она ждала его и зажгла в гостиной камин. Остальные, кроме матери, отца и младших детей, ушли из дому, и в гостиной они оказались вдвоем. Комната была длинная, низкая и уютная. На стене висели три его маленьких наброска, а на каминной полке его фотография. На столе и на высоком старом фортепиано розового дерева стояли кувшины с разноцветными листьями. Он сел в кресло, Мириам пристроилась на коврике перед камином у его ног. Опустилась на колени, будто в молитве, и на ее красивом задумчивом лице играли теплые отсветы пламени.
– Как тебе показалась миссис Доус? – спокойно спросила она.
– Она не очень-то приветлива, – ответил Пол.
– Но, по-твоему, она красивая, да? – глухо спросила Мириам.
– Да… сложена хорошо. Но ни капли вкуса. Кое-что мне в ней нравится. А у нее правда тяжелый характер?
– Не думаю. По-моему, просто ей муторно.
– Почему?
– Ну… а тебе понравилось бы на всю жизнь оказаться связанным с таким вот Бакстером?
– Чего ради тогда она выходила за него замуж, если он так скоро ей опротивел?
– Чего ради! – с горечью повторила Мириам.
– И, на мой взгляд, они подходящая парочка, она ему не уступит, – сказал Пол.
Мириам склонила голову.
– Вот как? – насмешливо вопросила она. – С чего ты взял?
– Погляди на ее рот… он создан для страсти… а посадка головы… – Он откинул голову так же вызывающе, как Клара.
Мириам наклонилась еще ниже.
– Верно, – сказала она.
Посидели молча, он задумался о Кларе.
– А что тебе в ней понравилось? – спросила Мириам.
– Не знаю… кожа, и весь ее склад… и ее… не знаю… какая-то в ней есть неистовость. Я вижу ее как художник, вот и все.
– Понятно.
Он удивлялся, ну почему Мириам так странно пристроилась на коврике и такая она грустная. Его взяла досада.
– А вот тебе она не нравится, да? – спросил он девушку.
Мириам подняла на него большие, ослепительно черные глаза.
– Нравится, – ответила она.
– Нет… не может быть… по-настоящему нет.
– Ну и что? – медленно промолвила Мириам.
– Да не знаю… может, она потому тебе нравится, что у нее зуб против мужчин.
Скорее, еще и поэтому миссис Доус понравилась ему самому, но он-то этого не понял. Опять они сидели молча. Пол хмурил брови, что вошло у него в привычку, особенно когда он бывал с Мириам. Ее пугали эти морщины, хотелось разгладить его лоб. Казалось, это печать человека, который живет в Поле Мореле, но ей чужд.
Среди листьев в кувшине были и алые ягоды. Пол дотянулся, сорвал несколько веточек.
– Почему, если приколоть к твоим волосам красные ягоды, ты станешь похожа на колдунью или на жрицу, но вовсе не на гуляку?
Мириам засмеялась, в смехе явственно звучала боль.
– Не знаю, – сказала она.
Горячими, сильными руками он беспокойно крутил веточку.
– Ну отчего ты не можешь посмеяться? – сказал он. – Ты никогда не смеешься попросту, весело. Ты смеешься только чему-нибудь странному, несообразному и как-то так, будто тебе от смеха больно.
Мириам понурилась, словно он ее бранил.
– Ну что бы тебе хоть раз посмеяться надо мной… ну хоть разок. Я чувствую, нам стало бы легче дышать.
– Но… – Мириам посмотрела на него испуганно, как бы через силу. – Я же смеюсь над тобой… конечно, смеюсь.
– Никогда! Вечно какая-то напряженность. Когда ты смеешься, мне плакать хочется. Этот смех словно знак, что ты страдаешь. Ты самую душу мою заставляешь хмуриться, погружаешь меня в горькие мысли.
Медленно, безнадежно Мириам покачала головой.
– Но я совсем этого не хочу, – сказала она.
– С тобой я вечно такой возвышенный, будь оно все неладно! – крикнул Пол.
Мириам молчала, думала: «А что ж ты не станешь другим?»
Но он видел ее поникшую, печальную и, казалось, разрывался надвое.
– Понимаешь, сейчас осень, – сказал он, – в такую пору всякий себя чувствует бесплотным духом.
И опять они молчали. Присущая их встречам странная печаль бесконечно волновала Мириам. Пол ей казался прекрасным – глаза его темнели, становились глубокие-глубокие, как бездонные колодцы.
– Ты делаешь меня таким возвышенным! – пожаловался он. – А я не хочу быть возвышенным.
Чуть причмокнув, она вынула изо рта палец и глянула на Пола едва ли не с вызовом. Но все равно в ее огромных темных глазах раскрывалась ее беззащитная душа и во всем ее облике ощущался тоскливый призыв. Если бы мог он поцеловать ее поцелуем возвышенным и чистым, он поцеловал бы. Но так он не мог ее поцеловать, а по-другому с нею, казалось, невозможно. И она томилась по нему.
Он коротко засмеялся.
– Ну ладно, – сказал он. – Возьми французский учебник и займемся… займемся Верленом.
– Хорошо, – глухо, почти смиренно сказала Мириам.
Она встала и взяла книги. И такая жалость всколыхнулась в нем, когда он посмотрел на ее нервные, красноватые руки, так отчаянно хотелось утешить ее, поцеловать. Но ведь не смел он… или не мог. Что-то его удерживало. Его поцелуи были для нее грешны. До десяти они-читали, потом пошли в кухню, и с ее отцом и с матерью Полу опять стало весело. Темные глаза его блестели, в нем было какое-то особое обаяние.
Когда он пошел в сарай за своим велосипедом, оказалось, передняя шина проколота.
– Принеси в каком-нибудь кувшине немного воды, – сказал он Мириам. – Вернусь я поздно, и мне здорово влетит.
Он засветил фонарь-«молнию», снял куртку, перевернул велосипед и поспешно принялся за починку. Мириам принесла миску с водой и, стоя рядом, следила за его работой. Она любила смотреть на его руки, когда они заняты делом. Он такой гибкий и сильный, и даже когда спешит, в движениях его чувствуется какая-то особая непринужденность. За работой он, похоже, забыл о ней. А ей так нравится, когда он чем-то увлечен. Хорошо бы провести руками по его бокам. Ей всегда хотелось его обнять, но только пока в нем самом не пробудилось желание.
– Ну вот! – сказал он, порывисто поднявшись. – Ты бы могла сделать быстрей?
– Нет! – со смехом ответила Мириам.
Он распрямился. Стоял к ней спиной. Она положила руки ему на бока и быстро провела сверху вниз.
– Какой ты большой! – сказала она.
Пол засмеялся, что-то в ее голосе его покоробило, но под ее руками огненная волна взмыла у него в крови. Казалось, это начало в нем ей невдомек. Словно он неодушевленный предмет. Всегда ей невдомек, что он мужчина.
Он включил велосипедный фонарик, приподнял и с силой опустил машину на пол сарая, проверяя, крепки ли шины, и застегнул куртку.
– Все в порядке! – сказал он.
Мириам попробовала тормоза, зная, что они неисправны.
– Тебе их починили? – спросила она.
– Нет!
– Но почему же?
– Задний еще немного действует.
– Но ведь это опасно.
– Можно затормозить пальцем ноги.
– Хорошо бы ты отдал их в починку, – пробормотала она.
– Не беспокойся… приходи завтра к чаю, вместе с Эдгаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64