Мимо пролетали жокеи в куртках всех цветов радуги. В ушах свистел ветер, напоминая шум зимнего моря. Топот копыт отдавался в крови. Джессалин вдыхала запах травы, во рту появился привкус пыли, а в крови взыграло необычайное возбуждение.
Но вот между всадниками образовался просвет, и она решила им воспользоваться. Голубая Луна рванулась вперед – казалось, она заранее предчувствует каждую команду наездницы. Они вышли на свободное пространство почти нос в нос с фаворитом.
Лошади скакали впритирку, и пестрый жокей метнул на нее косой взгляд. Резко взмахнув согнутой в колене ногой, он сделал попытку выбросить Джессалин из седла.
Она потеряла оба стремени и не упала только потому, что мертвой хваткой вцепилась в густую гриву Голубой Луны. Перед глазами с фантастической скоростью летела земля. Ей казалось, что она пытается усидеть на смазанном жиром тонком бревне. Но наконец ей все же удалось поймать ногой одно стремя и сесть поровнее. Пожалуй, такого опасного трюка ей еще не доводилось выполнять.
Несмотря на происшествие, Голубая Луна каким-то образом ухитрилась не сбавить темпа и по-прежнему скакала нос в нос с фаворитом. Краем глаза Джессалин заметила взмах бича и, быстро вытянув руку, выхватила его у пестрого жокея. Перед ней мелькнули обе подошвы его сапог.
Оставшись без всадника, пегая лошадь сбавила темп, и Голубая Луна заняла место лидера. Джессалин украдкой оглянулась назад. Пестрый жокей, бормоча ругательства, торопливо откатывался под ограждение, чтобы не попасть под копыта.
Они уже приближались к финишной прямой. Каждое движение большого, мускулистого тела Голубой Луны сливалось в гармонии с внутренним ритмом всадницы. Они оторвались от основной группы на добрую четверть мили и стремительно нагоняли темно-гнедого фаворита.
В крови Голубой Луны наконец-то взыграл дух скачек. Она мчалась, как ветер, но Джессалин вдруг с ужасом осознала, что им все равно не успеть. Она слишком долго выжидала, прежде чем послать лошадь в последний рывок.
Жокей Мерлина услыхал их приближение и быстро оглянулся через плечо. Его глаза расширились от удивления – он никак не ожидал увидеть их так близко. Он яростно хлестнул своего жеребца, тот испуганно прижал уши. Как раз в эту секунду Голубая Луна настигла их и пересекла финишную черту. Она опередила фаворита буквально на несколько дюймов…
Джессалин перевела лошадь на шаг, только теперь до ее ушей донесся рев трибун. А ведь он наверняка сопровождал весь заезд. Свист, улюлюканье, радостные возгласы валом обрушились на нее и оглушили. Голубая Луна остановилась. Мокрые от пота бока кобылы тяжело вздымались. Джессалин, переполненная гордостью за это удивительное животное и любовью к ней, прижалась щекой к влажной шкуре.
– Ты удивительная, – тихо сказала она.
Вокруг сгрудились другие лошади, какие-то люди дергали Джессалин за рукава, выкрикивали что-то, задавали какие-то вопросы… Майор, ловко орудуя единственной рукой, пробивался через толпу.
– Дайте пройти, черт вас побери! – кричал он. – Дайте пройти.
Джессалин соскользнула с седла, и Майор заслонил ее от напиравшей толпы.
– Совсем неплохо, девочка, – прохрипел он и, к великому изумлению Джессалин, поцеловал ее в щеку.
Джессалин переполняла радость, однако она так устала, что даже не могла говорить. Ноги ее подогнулись, и она бы просто осела на землю, словно спущенный воздушный шар, если бы Майор не поддержал ее под руку.
– Рано превращаться в слабенькую женщину, – просипел он, ослабляя подпругу. – Еще предстоит взвешивание.
Она увидела его по пути к весам. Своего темного ангела. Он стоял у лавочки под веселеньким красно-белым полосатым тентом пивной лавки, сжимая в руке высокую кружку. Их взгляды встретились, и Джессалин поняла, что он ее узнал. Но разве не говорил Маккейди и раньше, что узнает ее где угодно?
Он приподнял шляпу, но не улыбнулся. Выплеснув остаток пива, Он резко повернулся и своей обычной, размашистой, чуть прихрамывающей походкой направился прямиком к игорным столам.
Джессалин взвесили, и служитель сделал на доске положенную отметку. Чтобы красно-черная куртка не привлекала лишнего внимания, она одолжила у одного из жокеев плащ. Плотно завернувшись, она торопливо пошла мимо многочисленных лавочек и лотков к королевской ложе. Как жаль, что она не видела выражения лица бабушки, когда Голубая Луна пришла первой! Однако вернуть время назад невозможно, и Джессалин тешила себя тем, что бабушка и сейчас, конечно же, в блаженном состоянии – состоянии победительницы.
Перепрыгивая через две ступеньки, она поднялась наверх. На самом верху она на секунду задержалась и достала кое-что из кармана жокейской курточки – чтобы купить это, пришлось заложить гранатовое ожерелье матери. Джессалин верила, что этот своеобразный амулет принес ей удачу, помог прийти первой и сделал ее не просто победительницей – отныне Летти всегда будет улыбаться удача.
Леди Летти сидела в шезлонге у самых перил. Она смотрела прямо перед собой – туда, куда так часто они смотрели вместе с покойным баронетом.
Несколько секунд Джессалин молча стояла рядом, глядя на вспаханный копытами ипподром и прислушиваясь к все не утихавшему реву толпы. На глаза набегали слезы – слезы радости и гордости за Голубую Луну, за себя, за то, что давнишняя мечта наконец осуществилась. Она нежно положила руку на плечо бабушки.
– Мы все-таки добились своего, бабушка. Мы выиграли дерби.
Но леди Летти не шелохнулась, не произнесла в ответ ни слова.
Джессалин упала на колени рядом с шезлонгом. Внизу какие-то два джентльмена затеяли драку за места на очередной забег. Солнце садилось, поднялся легкий бриз, неся с собой запах лошадей и навоза. И сладкий, горячий запах победы.
– Бабушка… – прошептала Джессалин и вложила в безжизненную руку дорогую перламутровую табакерку изящнейшей работы.
Глава 24
Темно-красную парчовую портьеру раздвинули с такой силой, что тюлевые гардины уцелели только чудом.
Маккейди оторвал голову от стола и затуманенным взглядом огляделся вокруг. Яркий солнечный свет вонзился в его мозг, как шило.
– Черт подери! – стонал он и метнул убийственный взгляд на жестокого изверга, по недоразумению бывшего его слугой. Желто-коричневые глаза Дункана глядели невозмутимо, словно у монахини в борделе.
– Мне показалось, вы звонили, милорд.
Маккейди с трудом сглотнул. Во рту было такое ощущение, как будто туда забралась крыса и сдохла, не сумев выбраться наружу. В бокале, стоящем на столе со вчерашнего дня, еще оставалось бренди. Маккейди осушил его одним глотком, чтобы хоть как-то избавиться от мерзкого привкуса.
– Сейчас половина десятого, сэр.
– Ну и что? – прорычал граф. Не плеснуть ли себе еще капельку, подумал было он, однако какой-то идиот поставил графин на совершенно недосягаемом расстоянии. И вдобавок тот же идиот вылакал все до дна.
– В десять часов, сэр, – повторил Дункан, демонстративно взбивая подушки и собирая разбросанную по полу одежду. – В десять часов мистер Титвелл и мисс Летти обвенчаются.
– Я тебя еще раз спрашиваю – ну и что?
Маккейди очень хотелось заехать кулаком по красивым зубам слуги, но это потребовало бы слишком больших усилий. И потом, отдача от удара причинила бы еще большие страдания его раскалывающейся голове.
Однако раз мерзавец все равно раздвинул портьеры, Маккейди решил подняться и выглянуть на улицу. Красные и коричневые дымоходы упирались в тусклое небо, и клубы дыма медленно поднимались вверх. Улица была запружена экипажами и пешеходами, как будто у всего Лондона вдруг срочно появились неотложные дела.
Где-то вдалеке слышался звон церковных колоколов.
Маккейди подумал, что гигантский купол собора Святого Павла виден из любой точки Лондона. В этом соборе через каких-то полчаса она станет миссис Титвелл. Он взглянул на часы. Нет, не через полчаса. Через двадцать минут.
Наверное, они с Клари совьют себе гнездышко в Лондоне. А ему придется всякий раз думать, как бы случайно не встретиться с ней. У них не будет ни общих друзей, ни общих интересов. Ведь Клари начнет таскать ее на все эти омерзительные светские балы и приемы, и не пройдет и пяти лет, как она превратится в обычную скучающую лондонскую матрону. Она увянет в Лондоне так же быстро, как вянет сорванная дикая примула. Но для него она навсегда останется непредсказуемой, босоногой девчонкой вересковых пустошей и корнуолльских скал.
Маккейди удивился про себя, до какой степени, казалось бы, чужой человек может повлиять на твою судьбу.
До встречи с Джессалин весь мир для него был окрашен в ровные, серые тона. И вдруг, в один прекрасный летний день, он встретил девушку с волосами цвета солнечного восхода, веснушчатым носом и большим, постоянно смеющимся ртом. С тех пор переменился не только мир вокруг. Переменился и он сам.
Он снова и снова вспоминал, как шел по берегу бухты Крукнек. Сейчас он готов был положить к ее ногам все – и свое сердце, и свою судьбу. Он бы лежал с ней в постели и никогда, никогда не отпустил бы ее, даже удовлетворив сполна свой голод.
А может быть… может быть, случится чудо, и голод останется навсегда.
– Дело, конечно, не мое, сэр, – заметил Дункан, подавая ему бокал. – Но тут какое-то недоразумение. Готов поклясться, что мисс Летти по какой-то непонятной причине любит именно вашу мерзкую физиономию.
– Ты просто сентиментальный болван! Она выходит за него из-за денег.
По крайней мере, так она сказала. Правда, он ей не поверил. Но только верить в иное было еще хуже – в то, что она любит Титвелла больше, чем… Черт бы ее побрал! Ну почему она не похожа на всех остальных женщин в мире? Он не хотел испытывать такие чувства! Он никогда не думал, что способен на такие чувства! Нет, это всего лишь зуд в паху и огонь в крови. Его насмешливые слова возвращались к нему рикошетом, мучительно язвя. «Я просто ложусь с ней в постель, и к утру все проходит». Но, если это так, тогда почему же ему так больно потерять ее?
– Она выходит за него из-за денег, – упрямо повторил Маккейди. Но это ничуть не уменьшило мучительной боли в груди.
Дункан преувеличенно тяжело вздохнул.
– Конечно, может, и так, но…
– Не «может», а так оно и есть, – отрезал Маккейди и сделал большой глоток из поданного слугой бокала. Бедняг едва не поперхнулся от горькой лечебной настойки, приняв ее за бренди. – Черт бы тебя побрал!!!
Дункан придирчиво осмотрел чахлое растение на подоконнике и прищелкнул языком.
– Бедненький ты мой. Боюсь, он долго не протянет, – сказал он, приподнимая пожелтевший лист. – Если бы я сам не ухаживал за ним, то подумал бы, что кто-то специально подливает в горшок яд, причем каждое утро. А помните, сэр, как мы с вами в этой чертовой Испании впятером стояли против пятидесяти французов? Помните, что вы сказали нам в тот день?
Маккейди метнул на него очередной убийственный взгляд.
– Нет, не помню. Более того, плевать я на это хотел.
– Вы сказали: «Давайте возьмем этот проклятый мост и избавим бедняг от еще большего несчастья».
Несколько секунд Маккейди смотрел на слугу, но не видел его. Он разглядывал свое собственное будущее и видел там только одно – вечное, безысходное одиночество. В комнате стало так тихо, что он отчетливо слышал стук собственного сердца. Его мысленный взор видел женщину с непослушными рыжими волосами. Вот она лежит в постели, и Кларенс Титвелл раздвигает эти длинные, длинные ноги. Вот он целует ее грудь, приникает к ее большому, смеющемуся рту.
– Дункан…
Слуга слегка приподнял светлую бровь:
– Да, сэр?
– Быстро подай экипаж. Дункан взглянул на каминные часы.
– Сию минуту, сэр. Хотя, по-моему, вы несколько затянули с отъездом.
– Пусть все катится к черту!!!
С заднего сиденья своего фаэтона Маккейди видел огромную телегу с углем, перегородившую Стрэнд. Они застряли в длинном хвосте экипажей, телег, ландо, кабриолетов. Впереди слышались крики и проклятия, рев какого-то осла и звук медного горна. А издалека доносились барабанный бой, звон цимбал и прочие звуки, всегда сопутствующие ежеутренней смене караула конной гвардии.
Маккейди выпрыгнул из фаэтона и пустился бегом. Он сбил с ног мальчишку, который именно в это время решил выйти на улицу, чтобы собрать навоз. Подняв ребенка, он отряхнул его и помчался дальше.
Повернув за угол Темпл-бара, он налетел на торговца пуговицами, раскладывавшего свой товар. Оглянувшись, чтобы извиниться, Маккейди чуть сам не упал, споткнувшись о метлу дворника, однако, ни на секунду не замедлив бега, продолжал свой путь, словно посланный умелой рукой биллиардный шар.
Он решил срезать угол и едва не потерял сознание, налетев шеей на бельевую веревку, натянутую между двумя домами. Гигантские панталоны обвились вокруг его головы, словно тюрбан. Он с яростью отшвырнул их в сторону, сбив парик с головы проходившего мимо адвоката.
Маккейди несся по Ладгейт-хилл, дыша, как затравленное животное. Впереди показались башни и огромный белый купол собора. Он уже решил, что успел вовремя, но тут зазвонил большой колокол.
Не обращая внимания на адскую боль в ноге, Маккейди взлетел по ступеням. Там на минутку остановился, чтобы перевести дух и оглядеться. Она стояла в противоположном конце нефа, слушая напутствия архиепископа Кентерберийского. А Кларенс Титвелл уже взял ее руку, готовясь надеть кольцо.
– Джессалин! – крикнул Маккейди, и его голос эхом отразился от высокого купола. Он бежал к ней, вдоль мраморных колонн и скульптур, крича: – Джессалин! Джессалин!
И она, и Клари повернулись одновременно. Оба побледнели от изумления.
– Да как ты смеешь… – начал было жених, но кулак Маккейди запечатал ему рот. Не удовлетворившись этим, он с наслаждением врезал своему дорогому кузену в пах.
Кларенс охнул и начал медленно оседать на пол.
Затем Маккейди повернулся к Джессалин. Она выглядела так, словно ей самой заехали кулаком по зубам. На мертвенно-бледном лице выделялись только широко распахнутые глаза, приобретшие оттенок потускневшего от времени серебра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57