Джессалин несколько раз позвала лейтенанта по имени, но ответа не получила.
Только теперь, оказавшись внизу, она поняла, как мало от нее зависит. Стоило, например, отойти от лестницы на несколько шагов, и она рисковала заблудиться. Это совсем не походило на приключения, о которых пишут в книгах. Кажется, ей все-таки пришла неудачная мысль: куда полезнее было бы поскакать в Маусхоул и кликнуть на помощь бывших рудокопов. Это было бы не столь героично, зато гораздо более разумно.
Приняв такое решение, Джессалин уже поставила ногу на ступеньку, намереваясь поскорее выбраться наружу, но тут послышался какой-то отдаленный хныкающий звук – то ли плач, то ли еще что-то. Насторожившись, она вслушивалась в темноту. Плач не повторялся, и Джессалин уже готова была признать, что ей послышалось, но вот он повторился снова. Теперь звук был гораздо громче, будто кто-то кричал от боли.
От основного ствола шахты расходились три коридора. Джессалин прикинула, откуда мог доноситься крик, и устремилась в самый широкий, перебираясь через груды пустой породы и другого мусора, оставшегося от старых времен. Несколько раз она останавливалась и прислушивалась, но не слышала ничего, кроме стука собственного сердца. Проход постепенно сужался, и теперь она могла двигаться вперед, только согнувшись в три погибели. Потом он пошел под уклон, от него то и дело во все стороны ответвлялись узенькие ходы, настолько тесные, что было трудно представить, что там мог протиснуться человек с тачкой.
Джессалин почему-то всегда думала, что под землей холодно. Нё здесь было настолько жарко, что вскоре ее одежда насквозь пропиталась потом. Под землей… Над ее головой тысячи фунтов земли, камней и морской воды. И все это давило на старые деревянные балки. Слабые и, возможно, насквозь прогнившие…
«Прекрати», – строго приказала себе Джессалин и решилась еще раз позвать Трелони.
– Лейтенант! – кричала она в темноту. Но ответом ей было только эхо …тенант…ант…ант.
Определенно, нужно выбираться на поверхность и позвать на помощь. Но вот проход расширился, и Джессалин оказалась в какой-то пещере.
Держа свечу над головой, она огляделась по сторонам. Дрожащее пламя выхватывало из темноты остатки старых выработок и выходы скальной породы. Пахло гнилью, затхлостью и смертью. Из трещины в скале сочилась вода, образовывая на полу черную лужицу, гладкую, как бутылочное стекло.
Но вот опять донесся слабый крик. Настолько слабым, что Джессалин не смогла бы сказать наверняка, слышала она его или нет. Она затаила дыхание и тщательно прислушалась… И снова тоненькое: «и-ии-и…».
– Лейтенант! – закричала Джессалин и бросилась туда, откуда, как ей показалось, доносился жалобный звук.
И провалилась в черную дыру.
Глава 8
Джессалин летела вниз, тщетно пытаясь за что-нибудь ухватиться и больно ударяясь бедрами и коленями о каменные стены. Но вот ее нога за что-то зацепилась и заскользила вниз. Да это же деревянная лестница. Исцарапанной рукой Джессалин вцепилась в ослизлые перила. Плечо пронзила боль, ей казалось, что рука вот-вот оторвется. Но все же девушке удалось удержаться.
Несколько минут Джессалин висела на одной руке, переводя дыхание и всхлипывая от только что перенесенного ужаса. Свечу она потеряла, и теперь ее окружала непроглядная тьма. Сверху продолжали сыпаться мелкие камушки и комья грязи. Звука падения слышно не было – под ней была страшная глубина. Джессалин догадалась, что провалилась в шахту, ведущую на следующий уровень, и, по всей вероятности, ветхая деревянная лестница спасла ей жизнь.
Очень осторожно Джессалин попыталась нащупать ногой ступеньку. Но стоило ей опереться сильнее, как гнилое дерево с треском проломилось, и Джессалин пролетела еще несколько футов, в кровь ободрав ладонь. Ее крик отразился от каменных сводов и эхом вернулся к ней.
И опять она висела на одной руке, судорожно вдыхая горячий спертый воздух и изо всех сил стараясь не расплакаться от боли и отчаяния.
Она звала на помощь. Звала до тех пор, пока не начинало саднить горло, звала, пока хватало дыхания. Казалось, будто огромные тиски сжимают ее грудь, выдавливая из легких последний воздух. Рука и плечо страшно болели. Пальцы, сжимающие перила, начали неметь. Она так долго не выдержит… Да еще этот немыслимо горячий воздух, словно в аду.
Однако рассчитывать не на кого, надо позаботиться о себе самой. Иначе – смерть.
Помогая себе ногами, Джессалин раскачалась и, перебросив вес вбок, попыталась ухватиться за перила второй рукой. В первый раз попытка оказалась неудачной. Во второй тоже. Но на третий раз это ей все-таки удалось.
Боль сразу стала легче. От счастья Джессалин чуть не расплакалась. Теперь можно позволить себе несколько секунд отдыха. Но все же как можно скорее прочь отсюда. Джессалин осторожно попробовала ногой ближайшую ступеньку – та треснула. Проклятье! Похоже, вся лестница прогнила насквозь.
Но зато перила держали. Убедившись, что левая рука крепко сжимает дерево, Джессалин глубоко вдохнула горячий, спертый воздух и потянулась вверх, стараясь ухватиться как можно выше. Подтянувшись, она повторила тот же трюк другой рукой. Так постепенно, дюйм за дюймом, превозмогая невыносимую боль в израненной руке, Джессалин продвигалась к выходу из шахты. Казалось, это длится уже вечность. Иногда она останавливалась, чтобы перевести дух, порой снова пытая счастье со ступеньками. Но все они проламывались от малейшего нажима. Джессалин больше не сдерживала слезы – так было легче переносить боль. Да и кто их здесь увидит в этой жуткой тьме!
При этой мысли Джессалин истерически рассмеялась. Темнота – вот что страшнее всего. Полная, непроницаемая темнота. Джессалин вдруг поняла, что до сих пор и не представляла себе, что такое настоящая темнота – ведь даже в самые безлунные ночи в комнату с наглухо закрытыми ставнями все равно проникало немного света. А здесь темноту можно было осязать. Наверное, именно таким бывает прикосновение Сатаны – горячим, липким, вызывающим безотчетный ужас. Мысль о Сатане почему-то вызвала у нее новый взрыв истерического смеха. Джессалин собрала все свои силы, подтянулась и… почуяла воздух.
От такого неожиданного, несказанного счастья Джессалин едва не стало дурно. Ее била крупная дрожь.
Но предстояло еще последнее усилие – преодолеть край шахты. При первой попытке она сорвалась и соскользнула вниз на несколько футов. Несколько бесконечных футов, которые снова пришлось преодолевать на руках. Это уже было чересчур. Джессалин проклинала все на свете: она проклинала Бога, себя и Маккейди Трелони. О, особенно Маккейди – ведь это по его вине она попала в эту переделку, и давно уже ему следовало прийти ей на помощь.
Но вот наконец она в безопасности. Джессалин легла на землю, хрипло дыша. Мышцы горели, пот заливал глаза и разъедал царапины и ссадины по всему телу. Какое это наслаждение – просто лежать, лежать… Но по мере того, как приходило в себя измученное тело, мысли прояснялись, и вскоре Джессалин поняла, что опасность еще далеко не миновала. Теперь ей предстояло в кромешной тьме отыскать путь наверх и не заблудиться в бесконечной паутине ходов.
И тут до ее ушей снова донесся слабый крик… или плач.
Джессалин села и пошарила вокруг себя руками. Огня не было, не было и малейшей надежды его добыть – трутница и запасные свечи покоились на дне шахты. Вперед пробираться придется ползком, тщательно ощупывая дорогу – ведь из еще одного провала ей уж точно не выбраться.
И она поползла вперед. Стараясь все время касаться плечом стены и нащупывая путь руками, Джессалин ползла туда, откуда слышался крик. Он становился все громче, и это придавало ей силы. Теперь уже было понятно, что кричит не взрослый мужчина. Во тьме плакало какое-то животное. Может быть, детеныш.
Но что это? Видно, она слишком долго была в темноте, и теперь ей просто мерещится блестящий от влаги камень, округлые очертания деревянных балок. Однако вскоре Джессалин поняла, что это не обман зрения – ее глаза действительно различают стены и своды, кучи мусора и даже ржавую рукоятку брошенной кем-то кирки. Вскочив на ноги, Джессалин устремилась к свету.
Штольня наклонно уходила вверх, к поверхности земли. В самом верху светлело отверстие, и Джессалин уже могла различить кусочек серого, затянутого тучами неба и… мешок из-под муки – он зацепился за выступ скалы и раскачивался наподобие гамака. Из мешка доносились писклявые, похожие на мяуканье вскрики.
В скале там и сям были выдолблены углубления – такие есть в каждой шахте, они возникают по мере добычи руды. Воспользовавшись этими своеобразными ступенями, Джессалин потянулась к мешку. Наверное, кто-то захотел избавиться от котят, думала она, но мешок зацепился за выступ и повис, не долетев до низа.
Так думала Джессалин, снимая мешок со скалы… Но вот она взяла его в руки… и увидела содержимое. В мешке был ребенок, новорожденный ребенок.
Спускаться по вырубкам с мешком в руках оказалось гораздо сложнее, чем подниматься. Почувствовав наконец под ногами твердую землю, Джессалин облегченно вздохнула. Ребенок – девочка, совсем крохотная, не переставая, плакал.
Джессалин гадала, сколько же времени младенец вот так провисел в шахте. Неудивительно, что плач был едва слышен. Но все же девочка была жива.
Прислонившись к грубой каменной стене, Джессалин полной грудью вдыхала свежий морской воздух.
Откуда-то сверху послышался хриплый крик:
– Мисс Летти! Где вы, черт бы вас побрал? Ответьте мне!
– Э-эээ-й! – радостно крикнула в ответ Джессалин. – Лейтенант!
Сверху градом посыпались мелкие камушки, и в отверстии, закрывая небо, появилась голова лейтенанта Трелони. Джессалин радостно рассмеялась.
– А вот наконец и вы, лейтенант. Где же вы были?
– По-моему, ответ на этот вопрос вам был прекрасно известен с самого начала. А вот где, черт побери, были вы?
Джессалин снова рассмеялась.
– Вы очень дурно воспитаны, лейтенант Трелони. Я давно собиралась вам это сказать. Сколько же в вашей речи шлаков и прочих рудничных отходов!
– В таком случае не стоило вынуждать меня употреблять крепкие выражения.
Джессалин едва не поперхнулась от очередного приступа смеха.
– Послушайте, какого черта вы там делаете? И прекратите хихикать. Терпеть не могу хихикающих женщин.
Джессалин словно бы только сейчас осознала, что совсем недавно чудом избежала смерти. Голова кружилась, а тело стало совсем легкое, как будто вдруг потеряло вес. Она смотрела на плотно сжатые губы Трелони, и ей безумно хотелось поцеловать их.
Решив, что подробное изложение событий потребует слишком много времени и сил, Джессалин рассказала только то, что, как казалось, заслуживает внимания. В точности так преподобный Траутбек обычно поступал с библейскими притчами.
– Вас очень долго не было, и я подумала, вдруг что-то случилось? Тогда я спустилась в шахту и немного заблудилась.
– Нельзя заблудиться немного. Можно или заблудиться, или нет. У вас что, врожденный талант превращать самые обычные вещи в катастрофу мирового масштаба, или вы специально практиковались.
– Не будьте таким гадким. Вам это не идет. Голова Трелони исчезла из отверстия.
– Лейтенант!
– Сидите спокойно и не вздумайте никуда отойти. Я сейчас за вами спущусь.
– Спасибо, но…
– Ну что вы! Не стоит благодарности. Я всю жизнь мечтал провести целый день, ползая по темным скользким подземельям. А уж сорвать голос непрестанными криками всегда казалось мне воплощением веселья.
– Лейтенант! У меня ребенок.
Голова Трелони снова появилась в отверстии штольни.
– Каким это образом у девственницы оказался вдруг ребенок? Только не рассказывайте мне про непорочное зачатие. Дважды такие истории не проходят.
– Не глупите, лейтенант, – рассмеялась Джессалин. – Я же не говорила, что это мой ребенок. Я нашла его. Только что здесь, в штольне.
– Понятно. Этого следовало ожидать. Вполне в вашем духе – отправиться на поиски приключений и найти ребенка.
Джессалин снова рассмеялась и присела к стене, прижимая ребенка к груди. Долго ждать ей не пришлось. Вскоре послышались шаги, и на темных влажных стенах замерцал приближающийся огонек.
Поставив свечу на каменный уступ, Трелони осторожно отвернул мешковину с головки ребенка.
– С ним все в порядке?
– Вообще-то, это она, лейтенант. Разве вы не видите разницы?
Трелони весело улыбнулся.
– Только не с этого конца.
А потом произошло неожиданное. Он нежно провел пальцем вдоль линии ее подбородка, и, несмотря на густой полумрак, Джессалин заметила, что его рука слегка дрожит.
– Ты поцарапала лицо… – сказал он.
Их глаза встретились, но его взгляд тотчас же скользнул ниже и остановился на ее рте. Джессалин нервно облизнула нижнюю губу и судорожно сглотнула.
– Я… Мне кажется, девочка замерзла. Ведь на ней ничего нет, кроме мешка.
Лейтенант промолчал. На его лицо постепенно возвращалось прежнее непроницаемое выражение. Отвернувшись от Джессалин, он снял куртку и укутал младенца в теплую шерстяную ткань. Девочка, не перестававшая жалобно пищать, почти сразу затихла.
– Вы ей понравились, – заметила Джессалин.
– Боюсь, что это чувство не взаимно. Маленькая пискунья только что обмочила мою куртку. – От звуков его голоса, низкого и чуть охрипшего, девочка снова заплакала.
– Бедняжка, она, наверное, голодна!
– А почему ты смотришь на меня? – поинтересовался Трелони. – Уж я-то точно ничем не смогу помочь.
Джессалин и правда смотрела на него. На его узкие, аристократичные, но огрубевшие от тяжелой работы, покрытые шрамами руки, державшие ребенка. Казалось невероятным, что руки мужчины могут быть и такими пугающе сильными, и такими нежными. Таким мягкими и такими грубыми одновременно.
– Ненавижу, когда ты так смотришь, – вдруг сказал он.
– Как?
– Как будто знаешь что-то, чего не знаю я.
– Я просто подумала о том, что большинство мужчин бледнеет от страха, когда у них на руках оказывается ребенок. А ты обращаешься с ней так, словно имеешь богатый опыт по этой части… – Джессалин осеклась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57