Сегодня мне предстоит сделать не один реверанс, и я опасаюсь, что колени просто не выдержат. – Она выглянула из-за портьеры в бальную залу и тихо вздохнула. Джессалин обратила внимание на замечательную грудь и изящную фигурку. – Вы – приятельница мистера Титвелла, мисс Летти?
– Да. Удивляюсь, как вы это запомнили. По-моему, сегодня вам пришлось здороваться чуть ли не с полутысячей человек, причем с большинством вы наверняка даже не знакомы.
– Вы плохо знаете мою маму. За последние три года и, кажется, не пропустила ни одного бала. Меня выставляли, как породистую лошадку, в надежде, что на нее клюнет какой-нибудь Титул. – Последнее слово она произнесла с откровенной горечью. – Точнее, не на меня саму, а на колоссальное приданое.
– А вот я бы не отказалась от колоссального приданого, – сказала Джессалин и обрадовалась, когда мисс Гамильтон рассмеялась в ответ. Ей нравилась эта девушка. Это был один из тех редких моментов, когда встречаешь человека и сразу понимаешь, что обязательно подружишься.
Мисс Гамильтон опять высунулась из ниши и оглядела бальный зал. Джессалин сообразила, что она кого-то высматривает. Девушка явно нервничала и теребила в руках маленький, вручную расписанный веер, одну из тех элегантных безделушек, что молодые люди нередко дарят девушкам, за которыми ухаживают.
Мисс Гамильтон проследила за направлением взгляда Джессалин и расправила веер. На жестком шелке была нарисована вальсирующая пара. На мягких изящных губках девушки заиграла улыбка.
– Я открою вам секрет, – сказала она. – Хотя в общем-то это уже ни для кого не секрет. Один… человек попросил меня стать его женой. Он очень красив, и у него есть титул.
– Вы, наверное, очень счастливы.
Синие глаза мисс Гамильтон потемнели.
– Я была бы счастлива, если бы этот Титул так откровенно не предпочитал мои деньги. Три дня назад мы еще даже не были знакомы. А он не такой человек, чтобы изображать, чувства, которых не испытывает.
«И тем не менее она уже любит его, – подумала Джессалин. – Бедняжка».
Ярко одетая, увешанная драгоценностями женщина пересекала бальную залу, заглядывая во все ниши.
– О Боже, это мама, – тяжело вздохнула мисс Гамильтон. – Она знает все мои маленькие хитрости. – Она ласково улыбнулась Джессалин, и в синих глазах опять зажглись, веселые огоньки. – Мне было бы очень приятно, мисс Летти, если бы вы изредка навещали меня. – Несмотря на веселый тон, Джессалин физически ощущала окутывающий ее новую знакомую ореол одиночества.
Протянув руку, она улыбнулась в ответ.
– Пожалуйста, называйте меня Джессалин.
– А вы меня – Эмили, – пожимая протянутую руку, сказала мисс Гамильтон.
Они вместе вышли из ниши, и Эмили поспешила навстречу матери. Очень хрупкая, небольшого роста, девушка двигалась с той прирожденной грацией, которой Джессалин всегда завидовала. Миссис Гамильтон опиралась на руку длинноносого блондина с редеющими волосами и застывшим на лице высокомерным выражением. Это, наверное, и есть тот самый Титул, подумала Джессалин, и ей стало очень жаль мисс Эмили. Этот человек явно относился к тому типу мужчин, которые держат жен в золотых клетках, а сами напропалую развлекаются на стороне.
Внезапно ее грубо схватила чья-то рука, и, повернувшись, Джессалин увидела перед собой лицо падшего ангела. Сердце бешено застучало в груди.
– Что ты делаешь? – вскрикнула она.
– Собираюсь станцевать с тобой тур вальса, – ответил Маккейди неожиданно мягким голосом, и уже в следующую минуту сильная рука, обняв ее за талию, увлекла н гущу танцующих.
В какую-то минуту испуганный взгляд Джессалин выхватил из толпы Кларенса, стоявшего в дверях с двумя бокалами шампанского, но его тотчас же заслонили танцующие пары.
Она подняла глаза на Маккейди и была потрясена выражением его глаз. Губы его были плотно сжаты в тонкую линию, что всегда придавало его лицу какое-то жестокое выражение.
– Ты все еще собираешься выйти за него замуж?
– Да, – солгала Джессалин и, потупив взгляд, уставилась на свои ноги, которые почему-то вдруг перестали гнуться.
– Если хочешь знать мое мнение, ты совершаешь большую ошибку.
– Меня совершенно не интересует твое мнение. А теперь, если ты соизволишь отпустить меня, я…
– Да ладно вам, мисс Летти. Куда подевались ваши светские манеры? Когда джентльмен приглашает вас на танец, крайне невежливо ему отказывать.
– Ты меня не приглашал. Ты даже не спросил, хочу ли я танцевать.
– Да, это непростительная оплошность с моей стороны. – Он наклонил голову, и его горячее дыхание щекотало щеку Джессалин. – А вы, мисс Летти, по-прежнему не умеете вальсировать, не глядя на свои ноги.
Неожиданно для себя самой Джессалин рассмеялась. Она понимала, что этот смех нервный, что необходимо немедленно взять себя в руки, но не могла. Ее звонкий и по-прежнему резковатый смех неожиданно громко прозвучал в бальном зале. Она не видела реакции окружающих, потому что, запрокинув голову, смотрела в расписанный золотом потолок. Маккейди не смеялся. Он закрыл глаза, и его губы искривились, как от резкой боли. Его правая рука еще крепче сжала талию.
– Джессалин… ты помнишь то лето и ночь голубой луны?
Джессалин испуганно посмотрела ему в лицо. В темных глазах затаилась какая-то неуверенность, даже ранимость, она никогда не видела их такими раньше. Словно на какое-то мгновение вечные тени развеялись, обнажив частичку его истинной души.
Она сглотнула комок, подступивший к горлу.
– Я никогда не смогу забыть ту ночь. Он отпустил ее, хотя музыка еще длилась.
– Я тоже. Я буду помнить ее столько, сколько буду жить. Несмотря на все то, что мне пришлось и еще придется совершать… Что бы ни случилось, я никогда не забуду той ночи. И никогда не забуду тебя.
Джессалин изумленно смотрела на него, пытаясь понять, зачем он говорит эти слова. Слова, так сильно походившие на прощание.
Глава 17
Кларенс стоял перед Джессалин с двумя бокалами шампанского. На его обычно спокойном лице застыло изумленное выражение.
– Мы не можем уйти сейчас, – говорил он, – Еще нет и полуночи. Что подумают люди?
– Мне безразлично, что они подумают. Скажи им, что бабушке стало нехорошо.
– Если это из-за Сирхэя, если он оскорбил тебя, то я… я потребую сатисфакции.
– Ты собираешься с ним стреляться на рассвете? – саркастически поинтересовалась Джессалин, но тотчас же пожалела об этом. – Кларенс, – со вздохом сказала она, – мы всего лишь танцевали.
«Всего лишь танцевали». Джессалин не могла понять, почему ее охватило такое горькое чувство потери. Но она знала, что не в состоянии больше ни минуты находиться в этой танцующей, смеющейся толпе.
– Пожалуйста, Кларенс, отвези нас домой. Кларенс отдал бокалы проходившему мимо лакею и взял Джессалин под руку.
– Ну что ж, хорошо. Но я надеюсь, ты понимаешь, как важно для меня было приехать сюда сегодня вечером.
Хотя у Алоизия Гамильтона и нет титула, он обладает огромным влиянием в правительственных кругах. Таким влиянием, о котором ваши драгоценные герцоги и графы могут только мечтать. А ты, как моя будущая жена, должна беспокоиться о моей карьере в парламенте.
Джессалин с трудом подавила желание заявить, что никогда не выйдет за него замуж. Зачем портить настроение человеку, который по-прежнему оставался ее самым верным, самым дорогим другом.
Они уже почти пробились к двери, когда в зале раздался резкий звук рога. Разговоры, музыка и смех мгновенно стихли.
Все взгляды устремились в тот конец зала, где на небольшом возвышении с рогом в руке и дурацкой улыбкой на губах стоял Алоизий Гамильтон.
– Теперь, когда наконец мне удалось привлечь ваше внимание… – начал он, и в зале послышались отдельные смешки облегчения.
Речь Алоизия была достаточно сумбурной, и Джессалин мало что разобрала, но она и без того догадалась, о чем говорит хозяин дома – о помолвке Эмили с ее Титулом. И действительно вскоре Эмили присоединилась к отцу на возвышении. Алоизий взял руку дочери и поднес ее к губам. Продолжая держать ее руку в своей, он жестом пригласил кого-то из толпы гостей встать слева.
Несмотря на грусть, точившую ее изнутри, Джессалин не смогла удержаться от улыбки, глядя, как ее новая подруга, Эмили Гамильтон, протягивает свободную руку своему жениху. Она все еще улыбалась, когда этот человек целовал руку своей невесте. Улыбалась даже тогда, когда нестерпимая боль, поднявшаяся в груди, почти ослепила ее.
Как сквозь туман она видела изумленное лицо Кларенса и слышала вокруг голоса: «Помолвка…», «Она выходит за этого графа, Сирхэя…», «У них в роду все с причудами, но этот просто сумасшедший. Прокладывает железную дорогу отсюда в Корнуолл и собирается пустить по ней железных: коней…», «Зато теперь Гамильтон, этот богач-выскочка, будет иметь внука-графа…»
Не обращая внимания на сотни устремленных на него глаз, Сирхэй невозмутимо оглядывал бальный зал. Лишь, один раз его взгляд ненадолго задержался – когда встретился с глазами Джессалин. Но лицо Трелони по-прежнему ничего не выражало. Абсолютно ничего.
Если бы у нее оставалась хоть капля гордости, она бы подошла к нему, улыбнулась и пожелала счастья, пожелала бы счастья им обоим. И держалась бы так, словно и сама она счастлива, счастлива, счастлива и ей на всех наплевать. О Господи…
Джессалин огляделась по сторонам в поисках Кларенса, но тот исчез. Она попыталась пробиться сквозь плотную толпу гостей, разом устремившуюся к возвышению, чтобы принести свои поздравления. Джессалин почувствовала, что задыхается, что вот-вот эта возбужденная толпа сомнет и раздавит ее.
Кто-то взял ее за руку. Кларенс почему-то был очень бледен, под правым глазом у него пульсировала жилка.
– За помолвку он получил ровно столько, чтобы оплатить долги своего брата. – Джессалин с изумлением услышала в голосе Кларенса нотки облегчения. – Остальное получит после того, как родится наследник.
Джессалин показалось, что ее лицо стянуло, словно накрахмаленную ткань. Надо срочно уходить отсюда, пока оно не начало трескаться на миллион мелких кусочков.
– Кларенс, пожалуйста… отвези нас домой. Немедленно.
Он стоял в тени колонн портика и смотрел, как она уезжает. Вся улица была запружена экипажами, кучера переругивались. Гости еще и не думали разъезжаться.
Он видел, как щегольской экипаж Титвелла свернул за угол и пропал из виду.
– Лорд Сирхэй?
Он обернулся. В свете мерцающих факелов перед ним стояла Эмили Гамильтон. На ее хорошеньком личике застыла смесь обожания и страха.
– Что вам угодно? – сухо поинтересовался он. Но тотчас же пожалел о своей невольной грубости. Они помолвлены уже три дня, но девушка все еще не могла заставить себя называть его по имени. Видимо, и в брачную ночь она назовет его лорд Сирхэй.
– Отец хочет поговорить с вами, милорд. – Эмили попыталась улыбнуться, но губы предательски дрожали.
Ему хотелось ненавидеть эту женщину, но ненависть не приходила. Ведь не ее вина, что она – не та, другая.
– Я никак не могу понять, зачем тебе и Титвеллу понадобилось ехать на это сборище, – ворчливо сказала леди Летти, едва они вошли в дом. – Но раз уж мы оказались там, то могли задержаться еще на пару часов. Однако тебе срочно приспичило уезжать как раз в тот момент, когда мне начала улыбаться удача. Ну ладно, хватит об этом. Я ложусь спать.
– Извини, бабушка. Спокойной ночи, – сказала Джессалин ей вслед. Она стояла на пороге, открыв входную дверь и подставив лицо легкому бризу, дувшему с реки. Внезапно ей страстно захотелось обратно в Корнуолл. Домой.
Горло сжималось от невыплаканных слез, требовавших немедленного выхода. Начав плакать, Джессалин уже не могла остановиться. Слезы продолжали течь и течь.
– Добрый вечер, мистер Титвелл, сэр, – сказала Бекка. – Вы сегодня такой красивый. И одеты с иголочки. Любой девушке голову вскружите. – Бекка хихикнула, подмигнула Кларенсу и отправилась догонять леди Летти.
Кларенс нерешительно коснулся руки Джессалин.
– Постоишь со мной над рекой?
– Без дуэньи? – Джессалин заставила себя улыбнуться. – Разве можно? Подумай о своей репутации.
Ответной улыбки не последовало. Кларенс, как это бывало всегда, не понимал шуток Джессалин. Бедный Кларенс. В его мире все было так до ужаса серьезно.
– Джессалин, я тебя знаю всю жизнь, – вымолвил он наконец. – Разве мое поведение когда-нибудь хоть чем-то угрожало твоей репутации?
– Никогда, – вздохнула Джесалин. Почти никогда. Он дважды целовал ее. Второй раз в тот день, когда она согласилась стать его женой, а первый – на ярмарке, в то лето, когда ей было шестнадцать. В то самое лето, когда она узнала, что такое любовь. Правда, любовь эта предназначалась отнюдь не Кларенсу.
Она подошла вместе с ним к решетчатому парапету. Внизу виднелись крыши складов, где сейчас не было никого, кроме бродяг, живших в норах, будто кроты. Тихими ночами оттуда доносились потрескивание костров и пьяный смех. Сегодня река была совершенно спокойна, и в ней отражались огни лодок и фонарей.
Кларенс откашлялся.
– Джессалин, скажи, ты наконец решила, на какой день лучше назначить нашу свадьбу?
– Ах, Кларенс… – Джессалин заставила себя повернуться к нему лицом. Она боялась, что даже в темноте он увидит, как она несчастна.
– Мне казалось, что ты так же, как и я, хочешь поскорее начать нашу совместную жизнь.
– Ах, Кларенс… Мне так неловко перед тобой. – Джессалин коснулась его напрягшейся руки. – Ты мой самый лучший друг, и я люблю тебя: Но теперь я понимаю, что это совсем не та любовь, которая тебе нужна. Не та, которая связывает мужа и жену. Я…
– Другими словами, ты хочешь мне сказать, что передумала?
Джессалин тяжело вздохнула.
– Прости.
– Понятно. – Кларенс отвернулся и крепко сжал руками чугунные перила. Его голос прозвучал спокойно и веско. – Ваши долги в Лондоне и Ньюмаркете растут, хотя мне известно, что ты всеми силами пыталась скрыть истинное положение вещей и от меня, и от бабушки. Но так не может продолжаться вечно, Джессалин. И что же тогда? Стать гувернанткой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57