– Уперев локти в колени, Маккейди наклонился вперед. Сейчас он напоминал безумца, пытающегося рукой заткнуть прорвавшуюся плотину. – Я не могу ждать решения до августа. К первому июля мне нужно получить не меньше десяти тысяч фунтов, чтобы расплатиться по векселям. Иначе БЖК пойдет ко дну, и я вместе с ней.
Кларенса охватил праведный гнев.
– Значит, поэтому ты решил, что наилучшим выходом из положения будет поставить последнюю тысячу на эту чертову лошадь?
Лицо Маккейди осветилось безрассудной улыбкой прирожденного бунтовщика.
– Отчаянные обстоятельства требуют отчаянных методов. Если бы эта лошадь выиграла… – Опустив голову, он запустил пальцы в свою густую черную шевелюру. – Ах черт, Клари!..
Кларенс перевел взгляд со склоненной головы кузена на свой бокал с густым красным портвейном. Стараясь не выдать радости, он поднес бокал к губам, смакуя тонкий букет замечательного напитка. Каждый день, проходя по Флит-стрит мимо долговой тюрьмы, Кларенс наблюдал, как несчастные протягивают сквозь решетки свои оловянные кружки, прося милостыню… «Христа ради, вспомните о нас, злополучных должниках…»
Кларенса приятно будоражила мысль, что никакой титул не спасет Маккейди Трелони от суда в случае банкротства. Наливая себе и брату портвейн, он с удовольствием думал о том, что для такого высокомерного гордеца, как его кузен, тюрьма на Флит-стрит – просто конец. Он, как палка из выдержанного дерева, – ее можно гнуть до тех пор, пока она не треснет со звуком, напоминающим вскрик.
– Я сегодня встретил Джессалин Летти.
Эти слова прозвучали настолько неожиданно, что Кларенс вздрогнул и едва не опрокинул графин. За все годы, прошедшие с того ужасного лета, Маккейди ни разу не вспомнил о Джессалин. Кларенс гадал, удалось ли ему не выдать своего волнения.
– В самом деле? Где же?
– В Ньюмаркете.
Кларенс нахмурился. Этого следовало ожидать. Странно еще, что они не встретились раньше, ведь Джессалин обожает скачки. Мысль же о том, сколько денег впустую потрачено на так называемых чистокровных лошадей, которых Джессалин унаследовала от матери, доставляла Кларенсу почти физическую боль. Без конца с ними нянчатся, кормят, поят, тренируют, и все ради каких-то нескольких несчастных забегов, которые эти твари к тому же всегда проигрывают. Кларенс во всем винил старую леди Летти. Ну ничего, как только Джессалин станет его женой, он положит конец этому безобразию – избавится от всех никчемных кляч, а Джессалин запретит даже близко подходить к ипподрому.
– Полагаю, что она тоже проиграла, – сказал Кларенс, нахмурившись еще сильнее. С пристрастием Джессалин к игре на скачках он тоже, собирался нещадно бороться сразу же после свадьбы. Маккейди пожал плечами.
– Пять лет назад мы с мисс Летти расстались не в самых лучших отношениях. Вот и нынешнюю встречу нельзя назвать особенно теплой. Хотя жаль. Ведь она стала настоящей красавицей.
Маккейди небрежно вертел в пальцах бокал, но что-то, мелькнувшее в темных глубинах его глаз, заставило Кларенса не на шутку встревожиться. Трелони был достаточно порядочен, чтобы не тронуть Джессалин, когда ей было шестнадцать. Но теперь, когда ей двадцать один, у него не было никаких причин для подобной сдержанности. Неужели вернется тот кошмар, и ему снова придется наблюдать за тем, как девушка, которую он любит, поддается неотразимому обаянию этого мерзавца Трелони.
Ну нет!.. Этому не бывать. Он уже не тот мягкосердечный мальчик. Он достаточно богат и влиятелен, чтобы суметь отстоять свои интересы. А Джессалин Летти принадлежит ему и никому другому.
Подавив душившую его холодную ярость, Кларенс заставил себя натянуто улыбнуться.
– Какое удивительное совпадение, Мак! Ты вспомнил о мисс Летти, а я как раз хотел тебе кое-что сказать. Можешь меня поздравить: несколько дней назад я просил Джессалин оказать мне честь стать моей женой, и она.
Тонкий хрустальный бокал треснул в руке Маккейди, и густое рубиновое вино потекло по пальцам, как кровь. Привстав, Кларенс протянул ему платок.
– О Господи, Мак, ты и сам не знаешь собственной силы. Маккейди вытер пальцы.
– И она согласилась? – Его голос звучал настолько бесстрастно, словно речь шла о погоде.
Откинувшись на спинку кресла, Кларенс запустил три пальца в жилетный карман и нащупал два золотых соверена, которые всегда носил с собой на счастье.
– Конечно, согласилась. Ведь уже много лет между нами существовало своего рода молчаливое соглашение. Всегда подразумевалось, что мы когда-нибудь поженимся. Мы назначили свадьбу на первую неделю июня, но, честно говоря, старина, – Кларенс наклонился вперед и многозначительно улыбнулся, – не думаю, что смогу выдержать так долго.
Свирепый взгляд Маккейди буквально пригвоздил его к спинке кресла, и Кларенс пожалел, что зашел так далеко. В конце концов, Мак в свое время очень хотел Джессалин.
– Ты будешь ей хорошим мужем, Клари.
– Я… я люблю ее, – испуганно пробормотал Титвелл. В глубине черных глаз снова шевельнулись какие-то странные тени.
– Не произноси при мне таких слов, Клари. Любовь придумали для того, чтобы маскировать похоть. Так просто моральное оправдание для мужчины, который хочет женщину. Меня же волнует только одно – то, как ты с ней будешь обращаться. Если ты когда-либо причинишь ей боль, я тебя убью.
– Если кто-нибудь и может причинить ей боль, то только ты! – вспыхнул Кларенс.
– Я убью тебя, – спокойно повторил Маккейди. Взглянув на кузена, Кларенс увидел в его глазах такое, от чего волосы снова зашевелились у него на голове. Он поспешно отвел взгляд. Необходимо было срочно переменить тему, и, прокашлявшись, он начал:
– Я понимаю, что решение комитета очень неприятно для тебя. Но все не так уж страшно: тебе всего лишь нужно оттянуть выплаты по векселям до тех пор, пока твой локомотив не победит в испытаниях.
Что-то неуловимое опять шевельнулось на дне темных колодцев глаз Маккейди, и у Кларенса возникло неприятное ощущение, что кузен просто смеется над ним.
Он снова откашлялся.
– К сожалению, так как я являюсь членом комитета, любые финансовые взаимоотношения между нами исключаются. Это может быть неправильно истолковано. Некоторые даже могут расценить это как своего рода взятку. – Опасаясь поднять глаза на Маккейди, Кларенс пристально изучал носок своего ботинка. – У меня достаточно избыточных средств, которые я с радостью вложил бы в какое-нибудь стоящее дело. Но я не вижу способа помочь тебе в твоем небольшом затруднении, не привлекая всеобщего внимания. – Кларенс наконец-то решился поднять взгляд. – Ты же знаешь, Мак, как я к тебе отношусь. Для кузенов мы всегда были очень близки. Во многом ты для меня – как брат.
«Ну же, – думал он, пристально изучая лицо сидящего напротив, – выговори наконец это вслух. Посмотри на меня и признай, что я вполне могу быть твоим братом».
Маккейди действительно посмотрел на него, но ничего не сказал. И ничто не отразилось в его темных, бесстрастных глазах.
Кларенс поднялся с кресла и извлек из жилетного кармана часы с репетиром, изо всех сил стараясь выглядеть важным, господином, у которого масса неотложных дел. И никак не мог понять, почему вместо вполне естественного в данном случае ликования он испытывает одну только опустошенность.
Уже в дверях Титвелл остановился и оглянулся на темную фигуру, задумчиво глядящую на огонь. Как всегда, при взгляде на этот породистый, резко очерченный профиль, на жесткий, надменный рот Кларенс почувствовал, как что-то внутри у него сжалось, причиняя острую боль. Любимое и ненавистное лицо… лицо его кузена… его брата.
Кларенс знал, что Маккейди ценой неимоверных усилий удалось убедить нескольких наивных мечтателей вложить деньги в его дурацкий проект. Но все равно основные средства принадлежали Кларенсу. Ведь только банк мог позволить себе рискнуть суммой, достаточной для поддержки компании, которая только встает на ноги.
Кларенс был почти уверен, что не позднее конца июня Маккейди Трелони, двенадцатый граф Сирхэй, со склоненной головой придет в Лондонский механический банк и будет умолять об отсрочке выплат по векселям до окончания испытании. И не получит желаемого. В этом Кларенс был уверен. Точнее, он это совершенно точно знал…
Ведь владельцем Лондонского механического банка был Кларенс Титвелл.
Глава 14
Петарда взлетела ввысь и взорвалась над головами сотней сверкающих звездочек. Искрящийся звездный дождь осветил стволы деревьев, превратив ветви в узловатые руки ведьм, а тени – в резвящихся дьяволят. Ночь выдалась теплая, но Джессалин дрожала, стараясь поплотнее закутаться в плащ.
– Вам холодно, мисс?
Тяжело вздохнув, Джессалин отрицательно покачала головой.
– Нет, Топпер. Просто я, наверное, не смогу. О Господи, если бы бабушка узнала, она мне никогда этого не простила бы.
– А она и не узнает, мисс. Откуда ей узнать? – Маленький жокей, скрестив руки на груди, прислонился к стволу могучего вяза. Красные фонарики, свисавшие с ветвей, бросали кровавые отблески на его лицо. – В этом костюме вас в жизни никто не узнает. А деньги, как ни крути, нужны.
В небо, рассыпая снопы огненных искр, взвилась римская свеча, и вокруг стало светло, как днем. Джессалин невольно вздрогнула и потрогала черную лакированную маску, украшенную блестками, будто хотела лишний раз убедиться, что та на месте. Страх разъедал ее изнутри, как скисшее вино.
На ветвях мерцали разноцветные – красные, синие, желтые – фонарики. Треск фейерверка заглушал веселые звуки вальса. Колоннады и сводчатые галереи окружали усаженный деревьями парк Воксхолл, где можно было встретить нищего и банкира, герцога и сапожника, как и охотившихся за незадачливыми гуляющими карманников и проституток. В небольших, укромных беседках флиртовали дамы и джентльмены за роскошными столами, уставленными ветчиной, цыплятами, сдобными ватрушками и взбитыми сливками с вином и сахаром.
И совсем скоро, вот только закончится фейерверк, большинство гуляющих отправится в деревянную ротонду на вечернее представление. И тогда Джессалин придется…
Желудок снова сжала ледяная рука страха. И все равно ей придется пойти на это. Денег, которые она заработает, хватит надолго. Они с бабушкой смогут прожить на них несколько месяцев. И не только они. Ведь корм для четырех чистокровных лошадей стоит целое состояние, не говоря уже об аренде конюшни в Ньюмаркете…
Над головой, плюясь искрами, изогнулась огненная змея. Чья-то рука легла на плечо Джессалин, и она резко обернулась, чуть не подпрыгнув от испуга. Гоппер, улыбаясь своей обезоруживающей щербатой улыбкой, протягивал ей стакан знаменитого воксхоллского пунша.
– Я купил вам выпить, мисс. Глоток этого пойла, и вы отправитесь в пляс хоть с самим дьяволом.
Джессалин дрожащей рукой взяла стакан, но все же нашла в себе силы улыбнуться пареньку. Сделав первый глоток, она чуть не поперхнулась – пунш растекся по горлу жидким огнем. Но уже через несколько секунд она почувствовала себя гораздо лучше.
Спасибо пуншу, он дал ей мужество подойти к заднему входу в ротонду и смешаться с толпой других исполнителей в расшитых блестками и украшенных плюмажами костюмах. Артисты ждали своего выхода на арену. К Джессалин тотчас же подковылял пузатый толстяк с намазанными маслом, прилизанными кудрявыми волосами. Его тугой воротничок был накрахмален так сильно, что, казалось, если толстяк резко повернется, жесткая ткань просто отсечет ему голову. Это и был мистер О'Хара, нанявший ее на этот вечер, чтобы открыть представление цирковых наездников.
– Мисс Браун? – Тонкие губы толстяка искривились в многозначительной ухмылке. Девица, придумавшая себе такой псевдоним, явно не отличается оригинальностью. – Вы опоздали.
Джессалин не ответила – у нее пересохло во рту, и она при всем желании не могла бы произнести ни звука.
– Снимите плащ.
Несколько секунд она не могла пошевелиться – руки только крепче впивались в грубую ткань. Но Джессалин все-таки заставила себя ослабить завязки, и плащ соскользнул на пол. Мистер О'Хара выдал ей костюм, который, судя по всему, прежде принадлежал мужчине: узкие, с блестками белые трико и ярко-алый, расшитый золотой нитью короткий камзольчик, напоминавший костюмы придворных кавалеров давно минувших дней. Маску в виде головы попугая украшали настоящие, разноцветные перья. Большой изогнутый клюв отклеился и болтался, стоило Джессалин резко мотнуть головой.
Наглый взгляд О'Хары, казалось, ощупал ее с головы до ног, и Джессалин почувствовала, как под маской ее щеки залила краска стыда. Но вот наконец толстяк масляно улыбнулся, продемонстрировав вспыхнувший в свете фонариков золотой зуб, и удовлетворенно пробормотал:
– Годится, малышка. Ты вполне подходишь.
Он сделал знак конюху, и тот подвел лошадь, на которой Джессалин предстояло сегодня выступать. Обычная цирковая лошадка – белоснежная кобыла с удобным кожаным седлом на широкой, ровной спине и роскошным плюмажем из страусовых перьев на голове.
Бормоча кобыле на ухо какие-то ласковые слова, Джессалин ждала, пока канатоходец, жонглер и шпагоглотатель разогреют публику. Время тянулось удручающе медленно, и, чтобы хоть чем-нибудь себя занять, Джессалин уже в десятый раз проверяла, крепко ли затянута подпруга. Но вот наконец раздались долгожданные слова: «смертельный номер… только у нас… бесстрашная наездница!» В последний раз проверив подпругу, Джессалин подумала о том, что ее сейчас стошнит.
О'Хара махнул рукой, и Джессалин, звонко прищелкнув языком, послала свою лошадь вперед. Схватившись за подпругу, она запрыгнула ей на спину, встала на колени, нашла устойчивое положение, вытянула назад правую ногу и подняла голову. Лошадь, прорвав натянутую на обруч бумагу, вылетела на арену. Оглушительный громкий треск так напугал Джессалин, что она едва не упала. Но удержалась, сообразив, что это всего-навсего грохот аплодисментов.
Джессалин неслась вокруг арены. Лица зрителей в ложах и на галерке, разноцветные платья и мерцающие огни факелов слились в сплошной сверкающий круг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57