Как не было ее и тогда, в первый раз, когда он пришел в их дом в Лондоне, и она открыла ему дверь. Но ведь не мог же он не заметить шрама. Наверное, он просто слишком хорошо воспитан. В конце концов, он хоть и слуга, но слуга джентльмена. И сам настоящий джентльмен.
Господи, как же он красив. Бекка с благоговением смотрела на него. Странно, что до сих пор никакая женщина не прибрала его к рукам. А впрочем, может, он женат или имеет любовницу где-то в Лондоне. Внезапно Бекка подумала, что совсем ничего не знает о нем, кроме того, что он служит у лорда Сирхэя. Но в его глазах по-прежнему не было и намека на жалость.
Дункан посмотрел туда, где горел костер. Почти все гуляющие уже столпились там и, попивая джин, ожидали, когда испечется картошка. Он нерешительно переступил с ноги на ногу.
– Вы обязательно должны попробовать этот пирог, – сказала Бекка только для того, чтобы не дать ему уйти.
Дункан взглянул на стол, и его глаза расширились от ужаса. Бекка как-то не подумала, какое впечатление может произвести классический корнуолльский пирог на неподготовленного человека. Из хрустящей корочки торчали головы сардин, уставившись на вас мертвыми, белесыми глазами.
Красивое лицо Дункана приобрело оттенок нежной зелени.
– Уф… Нет, спасибо, я, пожалуй, воздержусь, – пробормотал он. – Честно говоря, у меня сейчас совсем нет аппетита.
– Наверное, на вас так морской воздух действует. От него у многих происходит разлитие желчи, – заявила Бекка. Оседлав любимого конька, она наконец обрела твердую почву под ногами. Бекка любила не только потолковать о своих многочисленных несуществующих болезнях, но и давать советы другим. – А от негодования внутренностей я вам рекомендую принимать ревень.
– От негодования внутренностей? – слабым голосом переспросил Дункан. Очевидно, бедняжке и впрямь было нехорошо.
Бекка энергично закивала.
– Ну да, ревень вас быстро поставит на ноги. Я сама была в проституции целую неделю, ревматизм совсем замучил, я даже ночью не могла глаз сомкнуть – то потела, то такой озноб бил, что грудь колыхалась, как крышка на кипящей кастрюле. И проснулась совершенно убитая.
– Убитая? – На красивом лице Дункана появилось странное, болезненное выражение. Бекка от души надеялась, что с ним не случится заворот кишок.
– Ну да. И такая слабая, что не смогла бы побороть даже собственную тень. Совершенно убитая.
Дункан прочистил горло.
– Ну да, понимаю. Верно, ваш ревматизм – очень опасная штука. Вам следует очень внимательно следить за собой.
– Да разве ж я этого не делаю! Я уже и воду, настоянную на дегте, пила, и пилюли из паутины принимала, и грудь растирала жиром гадюки. Ничего не помогает.
Светлые брови Дункана задумчиво сошлись на переносице.
– Моя мать знает очень надежное средство от ревматизма. Это мазь, и, хотя я не помню точно всех компонентов, у меня есть немного с собой, в Сирхэй-холле. Мама утверждает, что эта мазь лечит даже бронхит. – Бекка завороженно следила за тем, как красивые, чувственные губы изогнулись в нежной улыбке. – Я принесу вам ее в Энд-коттедж. И вот увидите – вы выздоровеете в считанные часы. Правда, я вряд ли смогу прийти раньше полуночи.
Сверху раздался пронзительный крик, чайка ловко спикировала на стол и выхватила из пирога сардину. В животе у Бекки разлилось какое-то странное ощущение, будто она проглотила тысячу бабочек.
– Боюсь, что не смогу встретиться с вами после того, как стемнеет, – игриво улыбнулась она.
Еще три чайки закружились над их головами, примериваясь к пирогу.
– Уверяю вас, мисс Пул, – сказал Дункан, стараясь перекричать чаек, – что мои намерения самые что ни на есть честные. Меня волнует исключительно ваше здоровье, а вовсе не ваша добродетель.
– А? Что? – Радужные надежды Бекки рассыпались в пыль. Надо же быть такой дурой, чтобы навоображать себе, что он мог ею заинтересоваться. Только не Беккой Пул, с ее обезображенным лицом. Он ведь джентльмен, да еще и красивый, как ангел. Разве станет он тратить время на уродливую дочь пьяного рудокопа.
От работы мощной машины под ногами Маккейди Грелони содрогался пол. Он стоял, закрыв глаза, и прислушивался к звукам, таким же родным и знакомым, как биение собственного сердца.
Он чувствовал себя неотъемлемой частью этого мощного механизма. Дыхание раскаленной топки приятно согревало лицо. Маккейди жадно и глубоко вдохнул горячий, влажный воздух…
…К которому примешивалось еще что-то. Легкий аромат примулы.
Открыв глаза, он увидел в блестящем медном цилиндре ее отражение. Джессалин стояла у окна, выходившего на море, и казалась всего лишь прекрасным видением, которое может в любой момент исчезнуть. Маккейди не видел ее лица и любовался изящным изгибом спины и затянутой в перчатку рукой, лежавшей на подоконнике. На какое-то мгновение ему даже показалось, что на ней шляпка с примулами. Но это была всего лишь игра света и тени. Или его воображения.
Он направился к ней, но каблук сапога громко чиркнул по каменному полу, и Джессалин резко обернулась. Увидев Маккейди, она побледнела как смерть, в серых глазах читался панический страх.
– Не надо! – крикнул он, протягивая к ней руку. Она лишь легонько скользнула по рукаву платья, но эффект даже от этого мимолетного прикосновения был не слабее удара молнии. Потирая руку, Джессалин в упор смотрела на Него своими фантастическими глазами.
– Пожалуйста, не убегай, – попросил он.
Ее глаза еще больше расширились, грудь судорожно вздымалась.
– А я и не собиралась убегать. Я не… Оказавшись рядом с ней, Трелони внезапно совершенно растерялся. Он никак не мог придумать, что сказать ей. Предложить оставаться друзьями? Абсурд! Мужчина не может дружить с женщиной, чей смех, улыбка, запах сводят его с ума.
Поэтому оба молчали. Наконец Джессалин взглянула ему прямо в глаза, но так быстро отвела взгляд, что он не успел разгадать ее мысли. Она нервно облизнула губы, и он с трудом оторвал напряженный взгляд от ее алого рта.
– Вы сами построили эту машину, милорд?
– Да, мисс Летти.
Джессалин еще раз критически оглядела машину, как будто ожидала самого худшего. Но, к великому изумлению Маккейди, она произнесла:
– Красивая.
– Спасибо… Я не думал, что вы вернетесь в Корнуолл, – отозвался Маккейди, подумав про себя: «Этот разговор совершенно безумен. Ну почему мы никогда не можем поговорить о том, что на самом деле важно? Господи, почему я ни с кем не могу поговорить о том, что важно?»
Пухлые губы Джессалин дрогнули, как будто она собиралась улыбнуться. И Маккейди подумал, что этой жизнерадостности, этого внутреннего огня никто не сможет отнять у нее, как бы жестоко ни обходилась с ней судьба.
– Мы приехали совсем ненадолго, милорд. В мае мы с бабушкой едем в Эпсон, на дерби.
– Значит, Голубая Луна уже поправилась? Она сможет участвовать в скачках?
– По крайней мере, так утверждает Майор. – Пара серьезных глаз цвета дыма пристально посмотрела на Маккейди. – Вы все еще думаете, что на тех скачках все было подстроено?
– Я уверен, что столкновение было преднамеренным. На вашем месте, мисс Летти, я бы не особенно доверял вашему жокею.
Глаза Джессалин потемнели от гнева.
– Топпер никогда бы на такое не пошел.
– Ваша вера в людей просто восхитительна, мисс Летти. Но меня больше интересует другое… – Захватив непослушный локон, выбившийся из-под шляпки, Маккейди пропустил его между пальцами. Шелковистый на ощупь, локон напоминал расплавленное золото. Заправив его обратно, Маккейди ненадолго задержал свои пальцы у нежного виска. Джессалин бил озноб. – Меня интересует другое. Мне кажется, что, если человек вам небезразличен, вы сможете простить ему все.
Джессалин прекрасно поняла, о чем он говорит. В атом Маккейди не сомневался и с большим нетерпением ждал ответа.
– Нет, – ответила она. – Не все.
– Мисс Летти! Мисс Летти! Смотрите!
В дверь ворвалась маленькая черноволосая девчушка и розовом платьице. Широкая, щербатая улыбка растягивала рот почти до ушей: В чумазом кулачке ребенок сжимал какую-то траву.
Остановившись перед Джессалин, девочка протянула ей этот сомнительный букет. Трава была вырвана с корнем, и на свежеподметенный пол посыпались комья грязи.
– Это вам, мисс Летти.
Джессалин взяла подарок и ласково улыбнулась девочке.
– Спасибо, малышка Джесси. Они очень красивые. – И, стараясь не дышать, она поднесла «букет» к носу. Маккейди, сразу уловивший резкий запах дикого чеснока, отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
Внезапно в открытое окно влетела пара ворон и с громким карканьем принялась кружить под потолком.
– Смотрите! – закричала Джесси, показывая куда-то замызганным пальчиком.
Маккейди быстро повернулся к окну, ничего не увидел, подошел и высунулся наружу. По крутой тропинке поспешно убегал какой-то мужчина – плотный, коренастый, одетый, как обычный рудокоп.
– Это дедушка! – закричала малышка Джесси, заглушив пронзительное карканье.
– Джеки Стаут! – Джессалин вздрогнула, и Маккейди с изумлением заметил, что она чем-то напугана.
– Кто?
– Джеки Стаут. – Джессалин обняла девочку и погладила ее по голове. – Джесси – та самая малышка, которую мы нашли в заброшенной шахте.
Маккейди удивленно посмотрел на ребенка. При виде этого бледного, худенького личика в нем шевельнулось какое-то далекое воспоминание. У девочки был острый подбородок и кошачьи глаза. Черные косички свисали почти до пояса. Сквозь прореху в панталонах выглядывало поцарапанное колено. Девочка уже совсем большая. Да ведь, в конце концов, прошло пять лет.
– Джеки Стаут – ее дед, – напомнила Джессалин.
– Да, я прекрасно помню этого мерзавца, однако думал, что его давно повесили за браконьерство.
– Я не люблю дедушку, – вметалась малышка Джесси. – Он меня как-то ударил и обозвал э-э… ублюдком. Мама говорит, что по нему виселица плачет.
Маккейди присел на корточки, чтобы его глаза были вровень с глазами девочки. Малышка Джесси. Повинуясь какому-то странному чувству, он протянул руку и коснулся ее щеки, словно желая убедиться, что она настоящая. Ибо то далекое лето казалось ему скорее сном, чем явью.
– Вряд ли это был твой дедушка, – мягко сказал он. – Наверное, просто какой-то рудокоп приехал издалека в поисках работы.
– Это был дедушка, – продолжал настаивать ребенок. Маккейди поднял голову и посмотрел на Джессалин.
Сейчас ее лицо было спокойно, но в глазах по-прежнему мелькали проблески страха. Ему хотелось поподробнее расспросить ее о Джеки Стауте и о том, почему она так боится его сейчас, хотя совсем не боялась тем далеким летом. Но тут в дверях появилась Эмили. Ее хорошенькое личико светилось от счастья. Джессалин виновато вспыхнула и отступила от Маккейди, будто в их беседе было что-то постыдное.
– Нет, вы обязательно должны на это посмотреть! – восторженно воскликнула Эмили. – Джессалин… милорд. – При взгляде на мужа она очаровательно зарделась. – Вы обязательно должны пойти. Там такое интересное состязание. Шахтеры соревнуются, кто дальше закинет крепь из старой шахты. Я никогда не видела ничего подобного.
Визжа от восторга, малышка Джесси подбежала к Эмили. За ней последовала и Джессалин. Маккейди поднялся на ноги, но не двинулся с места. Пришло время подбрасывать горючее в топку, и ему вдруг показалось, что в помещении стало слишком тесно.
Из топки вырывался раскаленный воздух. Маккейди подбросил угля, и огонь снова весело запылал. Силуэты двух женщин и ребенка отчетливо выделялись на фоне синего неба и зеленого моря. Весело рассмеявшись, Эмили что-то сказала Джессалин. Маккейди с нетерпением ждал. Но ответного смеха не последовало.
Маккейди в который раз повторял себе, что обязан держаться от нее подальше, что не должен ее видеть. Но что-то внутри противилось этому. Она была необходима ему, как воздух, как пища, а без нее он медленно умирал от голода. И потому каждую минуту, каждую секунду его глаза, каждый нерв его тела не уставали выискивать ее в толпе. И когда он увидел, что Джессалин отделилась от остальных и направилась к прибрежным скалам, он последовал за ней.
Прилив уже почти поглотил узкий берег. Джессалин присела на какой-то древний, поросший мхом и водорослями камень. Маккейди подошел и сел рядом, остро почувствовав, как напряглось все ее тело. Но она не стала убегать. Кроме них двоих и чаек, на берегу не было ни души.
Руки Маккейди дрожали от нестерпимого желания коснуться ее. Он стиснул их в кулаки и крепко зажал между коленями.
Заметив в расселине скалы примулу, он сорвал цветок и сжал пальцами тонкий стебель. Луна в этот день взошла очень рано – бледная и ущербная. И совсем, совсем не голубая.
– Здесь так красиво, – выговорила наконец Джессалин, нарушая молчание. – Но я все время думаю о том, как это место будет выглядеть через несколько месяцев, когда заработает рудник. Наверное, все будет завалено кучами шлака.
Но Маккейди не смотрел туда, куда устремила взгляд Джессалин, – на воду, бурлившую у подножия утеса. Он смотрел на нее. Пряди волос цвета ночного костра обрамляли бледное лицо. Ее нежная кожа казалась почти прозрачной. И ее губы… ее губы…
Взглянув на свою руку, он заметил, что совершенно истерзал несчастный цветок, и отбросил его в сторону.
– Я-то думал, тебе хочется, чтобы я открыл этот рудник.
– Да-да, конечно, хочется. Иногда я бываю ужасной эгоисткой.
Они еще немного помолчали, наблюдая, как по влажным скалам быстро скачет зуек с зажатым в клюве песчаным угрем. Джессалин начала подниматься, и Маккейди протянул руку, чтобы ей помочь. Это был общепринятый, совершенно допустимый жест. Но когда они все-таки встали, он понял, что не в силах выпустить ее руку. Сквозь тонкий муслиновый рукав платья он ощущал тепло ее тела, чувствовал, как она дрожит от его прикосновения.
– Джессалин…
Она решительно вырвала руку.
– Я бы очень хотела… – Она осеклась, подбирая нужные слова. Острые белые зубы до крови прикусили нижнюю губу.
Маккейди смотрел ей в лицо. Огромные серые глаза проникали ему в самую душу и сводили с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57