— Я упала, а когда открыла глаза — вместо зайца маленькая елка…— А мой дятел на месте, — говорю я. — Вон на той сосне!Но она не смотрит на дятла. Она смотрит на меня. Снег на ее ресницах превратился в блестящие капли.— Ты не видел, куда одна лыжа убежала?— Бог — он справедливый, — говорю я.— Что же теперь делать?— Сидеть на пне и разговаривать…— Лучше поищу другой пень, — говорит она.Я ловлю ее за руку и усаживаю рядом. Дятел перестал стучать. Или ему надоело, или улетел.В желтой мути неба проступили очертания солнца, и снежный наст сразу засиял, заискрился. На него стало больно смотреть. Стайка каких-то пестрых юрких птиц пролетела над головами и скрылась за вершинами деревьев. Было морозно, но не холодно.Тихий сказочный лес. Сквозь стволы виднеется высокий обрыв, вдоль и поперек исчирканный лыжами. А вон и трамплин, с которого я так неудачно летел. Кроме нас здесь никого нет. Остальные лыжники ушли вперед, туда, где гора еще выше, а спуск круче.Я давно хотел сюда попасть. Именно таким я и представлял себе это место. Оля не раз рассказывала, как она приезжала сюда, в свою «Антарктиду», и каталась с этой высокой горы…И я знал, что сегодня утром она поедет сюда. Об этом сказала мне Нонна, с которой мы повстречались в гастрономе. И я благодарен ей, что она не поехала с Олей в Артемово…Я смотрю на Олю, и, как и там, в Печорах, мне очень хорошо… И нет такого ощущения, будто она далека от меня.Мне радостно и тревожно. Сегодня, сейчас, все должно решиться… Я придумал длинную красивую речь и тысячу доводов, что мы всегда должны быть вместе…Но она не дает мне сказать, она рассказывает, как умер ее старый учитель музыки Виталий Леонидович.— Он умер сидя за пианино, — говорю я.Она удивленно смотрит на меня.— Откуда ты знаешь?— У него была собака Лимпопо, — говорю я.— Ее украли…— Украли? — на этот раз удивляюсь я.— Лимпопо на время взяла наша соседка… Однажды пошла гулять вечером, а тут, откуда ни возьмись, подозрительный субъект в рыжей меховой шапке. Схватил Лимпопо в охапку — и бежать! Соседка за ним, да разве догонишь… Она весит девяносто килограммов.— Кто?— Соседка. Она преследовала вора до гастронома, а потом он скрылся… Есть ведь негодяи!— По-моему, твоя соседка отпетая негодяйка, — говорю я.— Я хотела взять песика себе, но соседка опередила… А потом этот жулик!— Ты не замерзла? — спрашиваю я.— Я думала, воруют кошельки, а оказывается, собак тоже…— Ну и ну, — только и говорю я.— Ты, конечно, проголодался?У Оли в рюкзаке термос с горячим какао, несколько бутербродов. И даже два яйца всмятку. А ложечки нет. Но мы и без ложечки ухитрились съесть яйца и даже не запачкать губы. Мы очень старались есть аккуратно. Все было вкусным и быстро кончилось. Я, конечно, не догадался ничего с собой захватить.— Этот субъект в рыжей шапке… — говорит Оля.— Ну его к черту, этого субъекта, — перебиваю я. — А теперь сиди тихо и слушай меня…— Принеси, пожалуйста, мою лыжу, — говорит она.— Где же я ее найду?— Если ты пойдешь по своим следам, то упрешься вон в тот сугроб, — говорит она. — Там, по всей вероятности, и лежит спрятанная тобой лыжа… Ну, чем ты лучше того субъекта в рыжей шапке?— Опять субъект! — говорю я. — Если ты такая проницательная, то взяла бы и нашла Лимпопо.— И найду, — говорит она.
Мне жарко, пот щиплет лоб. Я сбиваю шапку на затылок, хочется стащить с себя свитер, но я тут же забываю об этом, глубоко провалившись в снег. Это сущая морока пробираться по заваленному снегом лесу на одной лыже! Скорее бы выбраться из бора, а там белое поле вдоль озера. Лыжники проложили крепкую колею, там я не буду проваливаться. Оля скользит впереди. Ей хорошо на лыжах. Иногда она останавливается и ждет меня.Я, бормоча про себя ругательства — мне так и не удалось поговорить с ней, — приближаюсь, будто подстреленное кенгуру. Вижу, как морщится от смеха ее нос.— Я придумала, — говорит она. — Ты оставайся тут в снегу, а я помчусь на станцию и вызову вертолет… Представляешь, с неба спускается огромная зеленая стрекоза, тебе сбрасывают веревочную лестницу, и вот ты на борту…Упираясь в палки, я поудобнее устраиваюсь на одной лыже, которая со скрипом уходит в снег. Для меня это очередная передышка.— Вертолет — это хорошо, — говорю я.На вертолетах я летал чаще, чем на самолетах. Когда мы с Вольтом обследовали пещеры в Белых горах, за нами снова прилетел вертолет.— А я никогда не летала на вертолетах, — говорит она.Один вертолет в позапрошлом году к нам не добрался. На высоте тысяча триста метров оторвался винт, и машина камнем полетела вниз…Оля смотрит на меня, широко распахнув глаза. Она стоит напротив. Лыжи расставлены, а палки сдвинуты вместе. Она положила на них подбородок.Сосны, сосны, сосны, белый снег и мы. Там, за ее спиной, просвет. Это кончается бор и начинается кромка озера, вдоль которого накатанная дорога до Артемова.Я обратил внимание на толстый ствол: на уровне моего плеча содрана кора, к древесине прицепились жесткие седые волосинки, наверное огромный лось терся боком о дерево. Следов не видно, их занесло снегом. А выше, с черного обломанного сука свисает длинная прядь мха. Ветра нет, в лесу тихо, но седая прядь колышется.— Не жди меня, — говорю я. — Уезжай вперед.Вскинув сначала одну ногу, потом другую, она ловко переставляет лыжи, натягивает рукавицы.— Встретимся на станции, — говорит она. — На станции Артемово!В сердцах сорвав крепления, я изо всей силы пустил оставшуюся лыжу по непорочной снежной целине. Оставляя за собой глубокие следы, зашагал по лыжне. Я перестал замечать лес, эту дорогу с причудливыми тенями от залепленных снегом маленьких елок… Неужели она уйдет? А я долго-долго буду добираться до станции?Когда впереди показалось озеро, я увидел Олю. Она сидела на охапке сена, спиной к стогу, прикрытому круглой тюбетейкой из пышного снега.— Ты сейчас похож на джек-лондоновского героя… Помнишь, из «Белого безмолвия»?Я присел рядом, стер пот.Она сбоку посмотрела на меня и попросила:— Расскажи про какой-нибудь героический случай, который приключился с тобой.— В армии как-то зимой на учениях вместе с танком провалился под лед, — сказал я. — И речка была глубокая.— И… как же ты выбрался?— Вот выбрался, — сказал я.— Ну что ты за человек! — возмутилась она. — Никогда ничего не умеешь рассказать… Провалился в танке под лед и вот выбрался! А как? Что ты там чувствовал? Неужели никого не вспомнил?— Как не вспомнил, — сказал я. — Повара… Чертовски проголодался, и вот, думаю, помру на дне речки, а обед мой пропадет…— И все?— Нет, еще думал о девчонках… Как же они жить-то без меня будут?Она засмеялась. Вот, казалось бы, превосходный случай произнести речь, которую я придумал для Оли, но вместо приготовленных красивых слов я сказал:— Завтра в пять, после работы, пойдем в загс… Не забудь, пожалуйста, взять с собой паспорт.
На пригородный мы опоздали. Пришлось ждать попутного. Мы поднялись по узкой, утонувшей в снегу тропинке в небольшую желтую казарму, на фронтоне которой белая с черным надпись: «Артемово». Казарма стояла на пригорке.Справа и слева кудрявились изморозью толстые березы. Хмурый небритый дежурный в длинной черной шинели и красной фуражке попался навстречу. Я спросил насчет попутного.— Проходной, — сказал дежурный.Значит, поезд промчится мимо станции и не остановится. В зале ожидания, если так можно назвать небольшую комнату с чистым желтым полом и тяжелыми дубовыми скамейками, было тепло и немноголюдно. Рядом с окошком кассира топилась огромная печь. Красный отблеск плясал на полу и противоположной стене.За широким окном сгущались тени.Оля устроилась рядом с печкой и прижала ладони к ее теплому боку. На одной из скамеек лицом вверх лежал человек в желтом полушубке, ватных брюках и валенках с галошами. Рядом, на полу, ведро и тяжелая пешня. Рыбак, а вот рыбы в ведре что-то не видно. Оттуда выглядывают меховые, обшитые синей материей рукавицы. На другой скамейке сидят две пожилые женщины в платках. У их ног корзинка и две кошелки. Женщины негромко разговаривают.— …Степка стоит, хлопает бессовестными бельмами своими, а она все поперед его выскакивает и судье талдычит: «Я его люблю, а он меня… У нас любовь уже три года…»— А судья?— Степка-то, непутевый, молчит, ну судья и спрашивает: «Верно это?» Она снова выскакивает: «Он уже месяц как у меня все ночи спит…»— Бессовестная!— А жена плачет, слезьми обливается. У нее двое малолеток на руках.— А ничего эта Любка-то из себя?— Помоложе, конечно, и побойчее. Она вместе с ним в СМУ работает… Сколько ни бился судья, а от окаянного Степки так ничего путного и не услышал… Спрашивает: «Любишь жену?» — «Она женщина хорошая, работящая, — отвечает Степка, — чего ж ее не любить?» — «А ее, Любку?» — спрашивает судья. «А как же, — говорит Степка. — Ее тоже сильно люблю».— Обеих, выходит, паразит, любит?— Чем все кончилось, не знаю… У меня своих дел хватает, не досидела я в суде до конца.— Бабы-то пошли, господи, какие нахальные… Чего лезет к женатому мужику, да еще двое детей?— Разведут… Теперь всех разводят.В окошко кассира высунулась петушиная голова дежурного. Во рту папироса.— Ленинградский прибывает… Берите билеты!
Мы на вокзале. Стоим под зажженным фонарем и ждем автобуса.— Помнишь, в прошлом году чуть без ноги не осталась? — говорю я. — Тебя одну с лыжами нельзя в автобус пускать.— Ты устал, замерз, иди домой…Но мне не хочется с ней расставаться. Мы ехали в плацкартном вагоне, там было много народу, и мы толком не поговорили. Какой-то толстый лысый тип в синем тренировочном костюме все время лез к нам с идиотскими разговорами. Он раскрыл свой чемодан, там у него была холодная курица и еще что-то, — видно, этот толстяк порядочная обжора. Даже разговаривая, он все время что-то жевал. Я наконец не выдержал и спросил:— Вы резинку жуете?Он уставился на меня маленькими невыразительными глазами. Потом все-таки открыл жующую пасть и изрек:— Какую резинку?— Ну, конечно, не от трусов, — сказал я и, достав сигареты, хотел было закурить, но толстяк ледяным тоном заметил:— Это вагон некурящих.
— Кажется, мой автобус, — сказала Оля.— Автобус… Подумаешь, — сказал я. — Хочешь, с шиком довезу до самого дома?На стоянке, рядом с двумя «Волгами» я увидел нашего крошечного «Запорожца». А где Игорь? Бегать по вокзалу и искать его не было времени. Оля с любопытством смотрела на меня. Я схватил ее за руку и вместе с лыжами потащил к машине.— Если не ошибаюсь, это называется похищением частной собственности, — сказала Оля.— На что только не пойдешь ради любимой женщины.— Я на суде буду фигурировать как свидетельница?— Как соучастница, — сказал я.Замок на одной дверце не работал, а завести машину не представляло никакого труда.После того как Игорь в третий раз потерял ключи, я придумал специальную кнопку на колонке руля.Я пристроил лыжи на багажник, посадил Олю на переднее сиденье, сел сам и попытался завести. Малютка даже не чихнула. Пришлось доставать из-под сиденья рукоятку и заводить стародедовским способом. Когда машина заколотилась в нервной дрожи, я в последний раз высунулся из кабины и посмотрел на перрон: Игоря нигде не видно. Подумав, что за какие-нибудь полчаса он даже не успеет как следует испугаться, если не обнаружит на месте свое сокровище, я дал газ, и «Запорожец», ослепляя прохожих фарами, помчался вперед.Заснеженное шоссе неслось под колеса, в свете фар громоздились по обеим сторонам высокие голубые сугробы. В сугробах стояли обледенелые липы…И вдруг я почувствовал, как Олины руки обвили мою шею, губы прижались к моим.— Андрей, милый… — сказала она.Обалдев от счастья, я выпустил руль из рук… В следующий момент машина, горестно крякнув, врезалась в сугроб…
Я поставил «Запорожца» у пакгауза — это в двухстах метрах от вокзала, — а сам по железнодорожному полотну вышел на перрон и смешался с пассажирами, которые еще сновали взад и вперед. Игоря я разыскал на стоянке такси. Он был не один, рядом Иванна с небольшим желтым чемоданом. Игорь уныло смотрел на то место, где оставил машину.Жизнерадостно улыбаясь, я приблизился к ним. Игорь немного оживился, увидев меня. Потом его лицо снова стало удрученным.— Не верю своим глазам, — сказал Игорь.— У него машину украли, — без тени огорчения сообщила Иванна.— Не может быть! — воскликнул я.— Вот здесь поставил, а пришли — нет, — сказал Игорь.— На твоем пути встретился настоящий знаток автомобилей, — сказал я. — Рядом две «Волги», «Москвич», а он… — тут я замешкался, пытаясь найти поинтеллигентнее слово, -…а он конфисковал прекрасно зарекомендовавший себя «Запорожец»…— Наверное, в милицию надо заявлять? — спросил Игорь.— Он же тебе даром достался, — сказала Иванна.— Говорят, сейчас в лотерею можно «Волгу» выиграть, — поддакнул я.— Я замерзла, — сказала Иванна. Она была в пальто с рыжим воротником, в щегольских сапожках и толстых клетчатых чулках. Иванна как-то повзрослела за последние месяцы.— Придется ехать на такси, — сокрушенно сказал Игорь. Он уже было направился к машине, но я остановил его.— Что это стоит у пакгауза?— Где?— Подойдем поближе…Мы направились к пакгаузу.— В Смоленске жуткий мороз, — сказала Иванна. — А все равно ходила на каток!— Как он тут очутился? — изумился Игорь, глядя на свой «Запорожец».— Ты просто забыл, где его поставил, — сказала Иванна.Игорь обошел машину вокруг и заметил помятое крыло и вогнутый бампер.— Идиот, садится за руль, а сам ездить не умеет! — возмущенно сказал он.— Гм, — кашлянул я.— Крыло — черт с ним. Мог бы в машину врезаться!— Не думаю, — сказал я.— Она заведется? — спросила Иванна. Она уже не могла стоять на одном месте: приплясывала, оставляя на снегу глубокие треугольные дырочки.Игорь забрался в кабину и с одного оборота стартером завел машину. Увидев мое удивленное лицо, подмигнул и сказал:— А ты что думал?Иванна села рядом с ним. Я положил на заднее сиденье чемодан. Эта рассеянная парочка могла его и забыть.— Поехали с нами, поужинаем? — предложил Игорь. К нему снова вернулось хорошее настроение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47