Тут есть все, цены ниже конкурентов
Пойти к ней… Было время, я ждал как манны небесной того счастливого дня, когда Анна Аркадьевна уедет в Москву. В своем доме, в пушистом халате, Марина была другой, еще более близкой и приветливой. Она варила кофе, наливала себе в маленькую чашку, а мне — в большую. Марина знала, что я не люблю эти крошечные чашки… Да, она умела делать так, чтобы я чувствовал себя у нее как дома. Я любил эти наши праздники…— Андрей, наш автобус, — сказала Марина.Если припустить бегом, мы успеем еще на этот автобус, но я не двинулся с места.— Твой автобус… — сказал я. — И ты уже опоздала на него.— Прощай, Андрей! — прошептала Марина, не поднимая глаз.Я сказал, что провожу ее до площади, но она покачала головой и прибавила шагу. Она шла все быстрее, будто хотела убежать от меня. Мне всегда нравилась ее походка.В нашем городе автобусы часто ходят. Ничего не скажешь — позаботились отцы города.Я видел, как Марина вслед за старушкой поднялась в автобус. В освещенном заднем окне мелькнуло ее лицо. Хоть через стекло, но она посмотрела на меня.Хорошо, что она уехала. А то я, пожалуй, догнал бы ее…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ — Говорят, Мамонта от нас переводят, — сообщил утром Валька Матрос.— Куда?— Говорят, в другой цех.— Зачем? — спросил Дима.Мы посмотрели на Карцева, который сосредоточенно ремонтировал компрессор. Бригадир должен знать. Но Лешка молчал.— Очередная утка, — сказал я.— Интересно, кого вместо него назначат?— Это правда, Леша? — спросил Дима.— Я приказа по заводу не читал, — отрезал Лешка.Обидно будет, если Никанора Ивановича переведут. Много надо мной было начальников, и молодых и старых, плохих и хороших. Разных повидал я начальников, но таких, как Ремнев, встречал не часто. В нашем цехе не было ни одного человека, который бы плохо отозвался о Ремневе, хотя многим крепко попадало от него. Мамонт не был этаким добряком, заигрывающим с рабочими, который стремится заработать дешевый авторитет. Мамонта уважали как справедливого и душевного человека и беспрекословно ему подчинялись. Он никогда никого понапрасну не обидел, а если уж отчитывал или наказывал, то за дело. И хотя он не был с рабочими запанибрата, все ценили его простоту.Жалко будет, если Никанор Иванович уйдет от нас. А каким будет новый начальник, кто его знает?Когда Карцев отправился в ОТК, Дима предложил сходить в механический цех, узнать, как там Биндо. Володьке на глаза мы не стали показываться, он сразу догадается, зачем пожаловали, — попросили нормировщицу, чтобы позвала мастера.В механическом гудели моторы, взвизгивали резцы, вгрызаясь в металл. На огромном карусельном станке медленно поворачивалась деталь размером с телефонную будку. Мимо проехал автокар с горой поблескивающих нарезных болтов.— Он вчера подошел ко мне и подарил вот это, — сказал Дима, показывая охотничий нож. — Наверно, не нужно было брать?— Почему? — спросил я.— Если он… ворует, то я назад отдам, — сказал Дима.Подошел мастер. Это был невысокий коренастый человек с угрюмым лицом. Он вопросительно уставился на нас: мол, что вам нужно? Я спросил, пропадает ли инструмент и нашелся ли вор?— Притаился, — ответил мастер. — Но меня-то не проведешь. Это его работа, Биндо!— Вряд ли, — сказал я. — Кто-то за его спиной прячется…— Я его с поличным застукаю… Не увернется!— Вы его ненавидите, — сказал Дима.— Меня не проведешь, — повторил мастер.Когда мы повернулись, чтобы уйти, он сказал:— Токарь он хороший, ничего не скажешь… Возьмите его к себе, а?
Лешка Карцев принес три толстые книжки «Эксплуатация и ремонт тепловозов» и роздал нам.— Проштудируйте, — сказал он.Матрос повертел в руках книжку, взвесил на ладони.— Полпуда… Сразу видно, умный человек написал!— Не за горами тот день, когда на капитальный ремонт придет первый тепловоз, — торжественно сказал Карцев. — Надеюсь, наша бригада встретит его во всеоружии.Матрос сдул пыль и аккуратно положил книжку на стенд.— Я в теории не силен, — сказал он. — Я практик.— Все-таки почитай, — посоветовал Лешка. — Или хочешь перейти в разнорабочие?— Какой марки тепловоз? — спросил Дима.— ТГМ, а может быть, и ТЭ-3.— Ребята, а зарплату нам прибавят? — спросил Валька. — Если я прочитаю эту книжку, то сразу инженером стану!— Прочитаете — вернете мне, — сказал Карцев. — Это библиотечные.— Я боюсь брать домой, — сказал Матрос. — Нюрка листы выдерет, а я отвечай?— Ты прочитал до конца хотя бы одну книжку? — спросил Лешка.— Дима, что он такое говорит? — возмутился Валька. — Ты же сам писал в стенгазете, что я в ноябре прошлого года больше всех в нашем цехе прочитал художественной литературы…— Верно, написал, — подтвердил Дима.— А какие книжки ты читал? — спросил я.— Разные…— В основном детективные повести и романы, — сказал Дима.— Люблю, понимаешь, про шпионов, — ухмыльнулся Матрос.— А теперь про тепловозы почитай, — сказал Лешка. — В цехе сборки у рабочих экзамены принимают.— Я ведь засну сразу!— Придется с тобой, как с первоклассником, заниматься после работы, — сказал Лешка. — Экзамены будем сдавать… новому начальнику.— Ладно, проштудирую сам, — испугался Валька. — Самостоятельно.
После работы я зашел к Мамонту. Я решил спросить: верно ли, что он уходит от нас? Ремнев сидел в конторке и разбирал папки с бумагами. Волосы взъерошены, лицо усталое. На столе жестяная баночка с леденцами. Табакерку я так ему и не отдал. Правда, он про нее и не вспоминал. Женился он на своей врачихе и очень хорошо живет. Это мне рассказал Венька, когда я только что приехал с Урала. Тихомиров несколько раз был у Ремнева дома. Все по поводу проекта. Видел его жену, очень миловидную женщину, которая угощала их чаем с вареньем. Венька заявил, что у него отношения с Никанором Ивановичем самые наилучшие. Чуть ли не друг семьи…— Не люблю эту бумажную канитель, — сказал Мамонт. — А без нее тоже нельзя.— Дела сдаете, Никанор Иванович? — спросил я.Мамонт взглянул на меня, улыбнулся.— Я вот все ждал, когда ты придешь, — сказал он. — Карцев был, Матрос был, даже Дима заходил… Парень он стеснительный, постоял с минуту, повздыхал, а потом сказал: «До свидания» — и ушел.— Куда же вы, Никанор Иванович?— Повышение получил, — сказал Ремнев. — Не отказываться ведь? И потом, помнишь, ты говорил, материальный стимул тоже играет не последнюю роль в нашей жизни…— Это мы о Тихомирове говорили…— Тихомиров идет в гору, — сказал Мамонт. — В министерстве познакомились с его проектом… И что ты думаешь? Нашли стоящим. Правда, много еще предстоит работы, но в основе проект одобрен. А это уже победа!— И дизели будем на автокарах катать в вагонный цех? — спросил я.— В проекте много спорного, но в главном он удался.— Я знаю, — сказал я.— Дизельный цех нужно строить, ты прав… Но начальник завода упирается. Ему нравится вариант Тихомирова.— Еще бы! Экономия — шестизначная цифра!— Дело не только в цифре…— Я просмотрел в технической библиотеке кучу проектов тепловозоремонтных заводов, — сказал я. — Это настоящие комбинаты. Нельзя отрывать один из главных цехов от комплекса…— Это временно, — возразил Мамонт. — Когда завод перестанет ремонтировать паровозы, паровозосборочный цех станет дизельным.— Ай да Венька! — вырвалось у меня. — Он и вас…— Околпачил, хочешь сказать? — посмотрел на меня Ремнев.— Почему же, когда завод станет ремонтировать тепловозы, его можно будет остановить? Ведь чтобы переоборудовать цех сборки в дизельный, придется все равно завод останавливать. Потом, значит, можно останавливать, черт с ним, с планом, а сейчас, пока ремонтируются последние паровозики, нельзя? Пусть сейчас будет план, прибыль, а потом хоть трава не расти?— Андрей, какого хрена ты учишься на историка? — сказал Мамонт. — Ты прирожденный инженер-проектировщик…— Я и сам удивляюсь: чего к этому проекту прицепился?Мамонт, ухмыляясь, смотрел на меня.— Знаешь, о чем я думаю? — сказал он. — Если бы оба вы были инженерами, вместе проектировали… Кто вас знает, может быть, такое завернули бы…— Нам вместе нельзя, — сказал я.— Кто знает, кто знает… — пробормотал Ремнев. — Ты что с ним, опять поцапался?Опять… Я никогда не рассказывал Ремневу о том, что цапался с Венькой. Значит, Венька рассказал. Когда чаи с вареньем пили.— Да что мы все о Тихомирове? — сказал я. — А кто на ваше место?— Свято место не бывает пусто… Найдется кто-нибудь.— Кто-нибудь? — усмехнулся я.— Ты мне лучше скажи, что вы с Тихомировым не поделили?— Он меня на новоселье не пригласил, — сказал я.Мамонт открыл коробку, взял щепотку леденцов.— Хочешь? — спросил он.Я тоже положил в рот два леденца. Молча пососали.— Меня пригласил, — сказал Мамонт. — На новоселье… А я не пошел. Чего мне там с вами, молодыми, делать?— Я пошутил, — сказал я. — Дело тут не в новоселье…— А в чем же? — Ремнев с любопытством посмотрел на меня.— Я ничего против Тихомирова не имею, — сказал я.Ремнев сгреб папки и положил в шкаф. И коробку с леденцами убрал.— Голова трещит, — сказал он. — Второй день вожусь с этими бумагами. Документация, инвентаризация и все-такое… Пошли-ка отсюда!За проходной Ремнев заговорил о футболе, и мы до самого виадука горячо обсуждали поражение нашей сборной на мировом чемпионате. О Тихомирове больше ни слова. Футбол — самая благодатная тема разговора для мужчин двадцатого века. Остановившись у виадука, мы еще долго толковали о знаменитых футболистах. Мамонт обстоятельно разбирался в этом вопросе. Нам было никак не разойтись. И лишь пассажирский, с грохотом пронесшийся мимо, напомнил о том, что пора домой. Мамонт свернул к пятиэтажному зданию, а я поднялся на виадук.
Вот уже несколько дней, как вернулся из киноэкспедиции Сашка Шуруп. Я обрадовался. Скучно все-таки одному в большой пустой комнате. Сашка познакомился с режиссерами, киноактерами — так сказать, приобщился к миру искусства. И это, конечно, наложило на него свой отпечаток. Во-первых, он изменил прическу: отрастил волосы на девчоночий манер. Во-вторых, не снимал потертую замшевую жилетку, которую ему подарил молодой талантливый кинорежиссер, и, в-третьих, стал называть всех «стариками». Волосы и жилетка еще куда ни шло, а вот это надоевшее словечко «старик» меня раздражало.Не обнаружив пепельницы, Сашка сразу же приспособил для этой цели древнюю пиалу, которую я привез из Каракумов. Эта пиала напоминала мне о месяце зноя, пота и соли. Ни одной тучи на небе, ни капли дождя. Правда, была одна песчаная буря. Она настигла нас в равнине Копетдага. Мы обвязали головы рубахами и залезли под грузовик. Когда я вспоминаю тот день, у меня такое ощущение, будто на зубах снова скрипит песок, и хочется крепко зажмурить глаза. А эта убийственная жара у солончаковой впадины Унгуз? Непрерывный гул в голове, будто там запустили электрический мотор, и распухший белый язык…Шуруп не питал никакого почтения к древним реликвиям. И чаша, извлеченная из глубин веков, стала кладбищем окурков.— Из нее жрали водку людоеды, а теперь пусть послужит цивилизованному человеку, — заявил Сашка.Шуруп всех наших далеких предков считал людоедами. Я не стал доказывать «цивилизованному» человеку, что людоеды не имеют никакого отношения к этой находке.Сашка не горевал, что не поступил в институт. Он просто не успел подготовиться. На будущий год велели снова приезжать. Ребята, с которыми он сдавал, советуют поступать на актерский факультет. Туда он запросто пройдет. У него все данные. А режиссерский — это кот в мешке. Никто не знает, получится из тебя режиссер или нет. Скорее бы фильм выходил, в котором Сашка снимался. Режиссер даже вырезал один кусок, где Сашка заснят, потому что он слишком яркая фигура и забивает главного героя. И Сашка небрежно назвал по имени известного киноартиста.И чтобы меня окончательно убить, привел изречение Бернарда Шоу:— Единственный путь, ведущий к знанию, — это деятельность… Так-то, старик!Он привез из Москвы кипу толстых книг про кино и теперь с увлечением читал. Даже вопросов стал меньше задавать. Иногда подходил к зеркалу, пристально вглядывался в свое лицо, потом начинал корчить рожи и хохотать ни с того ни с сего.
Сашка сидел за столом спиной ко мне и строчил письмо. Он не любил писать письма, это было для него сущее мучение. А вот стихи сочинял. И довольно быстро. У него в чемодане хранится толстый голубой блокнот, заполненный стихами. Свои стихи Сашка не читает вслух никому и не показывает. Меня однажды разобрало любопытство, и я потихоньку взял этот голубой блокнот и прочел все стихи. Сашка писал про наш город, про своего деда, про девушку с толстой, как корабельный канат, косой. И еще про дождь, снег, солнце. Стихи были довольно складные, с настроением. Напрасно Сашка стесняется их читать знакомым. В кафе поэтов я слушал стихи куда слабее. И юнцы, которые гордо называли себя поэтами, читали с апломбом и очень удивлялись, когда после выступления не было аплодисментов.Письмо Сашка пишет старательно, он весь поглощен этим делом. Лоб наморщен, голубые глаза иногда отрываются от листа бумаги и поднимаются к потолку. А самопишущая ручка прячется в Сашкины русые кудри.— Если письмо деду, — говорю я, — передай от меня привет.Дед у Сашки симпатичный. Ему давно за семьдесят, а рассуждает на разные темы как молодой, современный человек. И спорщик заядлый. С Сашкиным дедом не соскучишься.— Помолчи, старик, — говорит Сашка.Я беру книжку и ложусь на койку, а ноги пристраиваю на стуле. Книжка называется «Ни дня без строчки».— Послушай, старик, — говорит Сашка, — а что, если я все брошу и уеду в Москву?— Мне скучно будет, — отвечаю я.— Старик, я серьезно.Уж к кому это словечко «старик» привяжется, тот каркает его без передышки. И вот беда — прилипает не только к дуракам, но и к умным. Одно время Кащеев щеголял им. А теперь вот выслушивай от Сашки.— А что ты будешь делать в столице, старик? — спрашиваю я.Сашка подозрительно смотрит на меня, потом старательно лижет край конверта.— Надоело мне тут, старик, — говорит он.— А как ты насчет Парижа, старик?— Старик, при чем Париж?— Старик, — говорю я, — при чем тут старик?— Какой старик?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ — Говорят, Мамонта от нас переводят, — сообщил утром Валька Матрос.— Куда?— Говорят, в другой цех.— Зачем? — спросил Дима.Мы посмотрели на Карцева, который сосредоточенно ремонтировал компрессор. Бригадир должен знать. Но Лешка молчал.— Очередная утка, — сказал я.— Интересно, кого вместо него назначат?— Это правда, Леша? — спросил Дима.— Я приказа по заводу не читал, — отрезал Лешка.Обидно будет, если Никанора Ивановича переведут. Много надо мной было начальников, и молодых и старых, плохих и хороших. Разных повидал я начальников, но таких, как Ремнев, встречал не часто. В нашем цехе не было ни одного человека, который бы плохо отозвался о Ремневе, хотя многим крепко попадало от него. Мамонт не был этаким добряком, заигрывающим с рабочими, который стремится заработать дешевый авторитет. Мамонта уважали как справедливого и душевного человека и беспрекословно ему подчинялись. Он никогда никого понапрасну не обидел, а если уж отчитывал или наказывал, то за дело. И хотя он не был с рабочими запанибрата, все ценили его простоту.Жалко будет, если Никанор Иванович уйдет от нас. А каким будет новый начальник, кто его знает?Когда Карцев отправился в ОТК, Дима предложил сходить в механический цех, узнать, как там Биндо. Володьке на глаза мы не стали показываться, он сразу догадается, зачем пожаловали, — попросили нормировщицу, чтобы позвала мастера.В механическом гудели моторы, взвизгивали резцы, вгрызаясь в металл. На огромном карусельном станке медленно поворачивалась деталь размером с телефонную будку. Мимо проехал автокар с горой поблескивающих нарезных болтов.— Он вчера подошел ко мне и подарил вот это, — сказал Дима, показывая охотничий нож. — Наверно, не нужно было брать?— Почему? — спросил я.— Если он… ворует, то я назад отдам, — сказал Дима.Подошел мастер. Это был невысокий коренастый человек с угрюмым лицом. Он вопросительно уставился на нас: мол, что вам нужно? Я спросил, пропадает ли инструмент и нашелся ли вор?— Притаился, — ответил мастер. — Но меня-то не проведешь. Это его работа, Биндо!— Вряд ли, — сказал я. — Кто-то за его спиной прячется…— Я его с поличным застукаю… Не увернется!— Вы его ненавидите, — сказал Дима.— Меня не проведешь, — повторил мастер.Когда мы повернулись, чтобы уйти, он сказал:— Токарь он хороший, ничего не скажешь… Возьмите его к себе, а?
Лешка Карцев принес три толстые книжки «Эксплуатация и ремонт тепловозов» и роздал нам.— Проштудируйте, — сказал он.Матрос повертел в руках книжку, взвесил на ладони.— Полпуда… Сразу видно, умный человек написал!— Не за горами тот день, когда на капитальный ремонт придет первый тепловоз, — торжественно сказал Карцев. — Надеюсь, наша бригада встретит его во всеоружии.Матрос сдул пыль и аккуратно положил книжку на стенд.— Я в теории не силен, — сказал он. — Я практик.— Все-таки почитай, — посоветовал Лешка. — Или хочешь перейти в разнорабочие?— Какой марки тепловоз? — спросил Дима.— ТГМ, а может быть, и ТЭ-3.— Ребята, а зарплату нам прибавят? — спросил Валька. — Если я прочитаю эту книжку, то сразу инженером стану!— Прочитаете — вернете мне, — сказал Карцев. — Это библиотечные.— Я боюсь брать домой, — сказал Матрос. — Нюрка листы выдерет, а я отвечай?— Ты прочитал до конца хотя бы одну книжку? — спросил Лешка.— Дима, что он такое говорит? — возмутился Валька. — Ты же сам писал в стенгазете, что я в ноябре прошлого года больше всех в нашем цехе прочитал художественной литературы…— Верно, написал, — подтвердил Дима.— А какие книжки ты читал? — спросил я.— Разные…— В основном детективные повести и романы, — сказал Дима.— Люблю, понимаешь, про шпионов, — ухмыльнулся Матрос.— А теперь про тепловозы почитай, — сказал Лешка. — В цехе сборки у рабочих экзамены принимают.— Я ведь засну сразу!— Придется с тобой, как с первоклассником, заниматься после работы, — сказал Лешка. — Экзамены будем сдавать… новому начальнику.— Ладно, проштудирую сам, — испугался Валька. — Самостоятельно.
После работы я зашел к Мамонту. Я решил спросить: верно ли, что он уходит от нас? Ремнев сидел в конторке и разбирал папки с бумагами. Волосы взъерошены, лицо усталое. На столе жестяная баночка с леденцами. Табакерку я так ему и не отдал. Правда, он про нее и не вспоминал. Женился он на своей врачихе и очень хорошо живет. Это мне рассказал Венька, когда я только что приехал с Урала. Тихомиров несколько раз был у Ремнева дома. Все по поводу проекта. Видел его жену, очень миловидную женщину, которая угощала их чаем с вареньем. Венька заявил, что у него отношения с Никанором Ивановичем самые наилучшие. Чуть ли не друг семьи…— Не люблю эту бумажную канитель, — сказал Мамонт. — А без нее тоже нельзя.— Дела сдаете, Никанор Иванович? — спросил я.Мамонт взглянул на меня, улыбнулся.— Я вот все ждал, когда ты придешь, — сказал он. — Карцев был, Матрос был, даже Дима заходил… Парень он стеснительный, постоял с минуту, повздыхал, а потом сказал: «До свидания» — и ушел.— Куда же вы, Никанор Иванович?— Повышение получил, — сказал Ремнев. — Не отказываться ведь? И потом, помнишь, ты говорил, материальный стимул тоже играет не последнюю роль в нашей жизни…— Это мы о Тихомирове говорили…— Тихомиров идет в гору, — сказал Мамонт. — В министерстве познакомились с его проектом… И что ты думаешь? Нашли стоящим. Правда, много еще предстоит работы, но в основе проект одобрен. А это уже победа!— И дизели будем на автокарах катать в вагонный цех? — спросил я.— В проекте много спорного, но в главном он удался.— Я знаю, — сказал я.— Дизельный цех нужно строить, ты прав… Но начальник завода упирается. Ему нравится вариант Тихомирова.— Еще бы! Экономия — шестизначная цифра!— Дело не только в цифре…— Я просмотрел в технической библиотеке кучу проектов тепловозоремонтных заводов, — сказал я. — Это настоящие комбинаты. Нельзя отрывать один из главных цехов от комплекса…— Это временно, — возразил Мамонт. — Когда завод перестанет ремонтировать паровозы, паровозосборочный цех станет дизельным.— Ай да Венька! — вырвалось у меня. — Он и вас…— Околпачил, хочешь сказать? — посмотрел на меня Ремнев.— Почему же, когда завод станет ремонтировать тепловозы, его можно будет остановить? Ведь чтобы переоборудовать цех сборки в дизельный, придется все равно завод останавливать. Потом, значит, можно останавливать, черт с ним, с планом, а сейчас, пока ремонтируются последние паровозики, нельзя? Пусть сейчас будет план, прибыль, а потом хоть трава не расти?— Андрей, какого хрена ты учишься на историка? — сказал Мамонт. — Ты прирожденный инженер-проектировщик…— Я и сам удивляюсь: чего к этому проекту прицепился?Мамонт, ухмыляясь, смотрел на меня.— Знаешь, о чем я думаю? — сказал он. — Если бы оба вы были инженерами, вместе проектировали… Кто вас знает, может быть, такое завернули бы…— Нам вместе нельзя, — сказал я.— Кто знает, кто знает… — пробормотал Ремнев. — Ты что с ним, опять поцапался?Опять… Я никогда не рассказывал Ремневу о том, что цапался с Венькой. Значит, Венька рассказал. Когда чаи с вареньем пили.— Да что мы все о Тихомирове? — сказал я. — А кто на ваше место?— Свято место не бывает пусто… Найдется кто-нибудь.— Кто-нибудь? — усмехнулся я.— Ты мне лучше скажи, что вы с Тихомировым не поделили?— Он меня на новоселье не пригласил, — сказал я.Мамонт открыл коробку, взял щепотку леденцов.— Хочешь? — спросил он.Я тоже положил в рот два леденца. Молча пососали.— Меня пригласил, — сказал Мамонт. — На новоселье… А я не пошел. Чего мне там с вами, молодыми, делать?— Я пошутил, — сказал я. — Дело тут не в новоселье…— А в чем же? — Ремнев с любопытством посмотрел на меня.— Я ничего против Тихомирова не имею, — сказал я.Ремнев сгреб папки и положил в шкаф. И коробку с леденцами убрал.— Голова трещит, — сказал он. — Второй день вожусь с этими бумагами. Документация, инвентаризация и все-такое… Пошли-ка отсюда!За проходной Ремнев заговорил о футболе, и мы до самого виадука горячо обсуждали поражение нашей сборной на мировом чемпионате. О Тихомирове больше ни слова. Футбол — самая благодатная тема разговора для мужчин двадцатого века. Остановившись у виадука, мы еще долго толковали о знаменитых футболистах. Мамонт обстоятельно разбирался в этом вопросе. Нам было никак не разойтись. И лишь пассажирский, с грохотом пронесшийся мимо, напомнил о том, что пора домой. Мамонт свернул к пятиэтажному зданию, а я поднялся на виадук.
Вот уже несколько дней, как вернулся из киноэкспедиции Сашка Шуруп. Я обрадовался. Скучно все-таки одному в большой пустой комнате. Сашка познакомился с режиссерами, киноактерами — так сказать, приобщился к миру искусства. И это, конечно, наложило на него свой отпечаток. Во-первых, он изменил прическу: отрастил волосы на девчоночий манер. Во-вторых, не снимал потертую замшевую жилетку, которую ему подарил молодой талантливый кинорежиссер, и, в-третьих, стал называть всех «стариками». Волосы и жилетка еще куда ни шло, а вот это надоевшее словечко «старик» меня раздражало.Не обнаружив пепельницы, Сашка сразу же приспособил для этой цели древнюю пиалу, которую я привез из Каракумов. Эта пиала напоминала мне о месяце зноя, пота и соли. Ни одной тучи на небе, ни капли дождя. Правда, была одна песчаная буря. Она настигла нас в равнине Копетдага. Мы обвязали головы рубахами и залезли под грузовик. Когда я вспоминаю тот день, у меня такое ощущение, будто на зубах снова скрипит песок, и хочется крепко зажмурить глаза. А эта убийственная жара у солончаковой впадины Унгуз? Непрерывный гул в голове, будто там запустили электрический мотор, и распухший белый язык…Шуруп не питал никакого почтения к древним реликвиям. И чаша, извлеченная из глубин веков, стала кладбищем окурков.— Из нее жрали водку людоеды, а теперь пусть послужит цивилизованному человеку, — заявил Сашка.Шуруп всех наших далеких предков считал людоедами. Я не стал доказывать «цивилизованному» человеку, что людоеды не имеют никакого отношения к этой находке.Сашка не горевал, что не поступил в институт. Он просто не успел подготовиться. На будущий год велели снова приезжать. Ребята, с которыми он сдавал, советуют поступать на актерский факультет. Туда он запросто пройдет. У него все данные. А режиссерский — это кот в мешке. Никто не знает, получится из тебя режиссер или нет. Скорее бы фильм выходил, в котором Сашка снимался. Режиссер даже вырезал один кусок, где Сашка заснят, потому что он слишком яркая фигура и забивает главного героя. И Сашка небрежно назвал по имени известного киноартиста.И чтобы меня окончательно убить, привел изречение Бернарда Шоу:— Единственный путь, ведущий к знанию, — это деятельность… Так-то, старик!Он привез из Москвы кипу толстых книг про кино и теперь с увлечением читал. Даже вопросов стал меньше задавать. Иногда подходил к зеркалу, пристально вглядывался в свое лицо, потом начинал корчить рожи и хохотать ни с того ни с сего.
Сашка сидел за столом спиной ко мне и строчил письмо. Он не любил писать письма, это было для него сущее мучение. А вот стихи сочинял. И довольно быстро. У него в чемодане хранится толстый голубой блокнот, заполненный стихами. Свои стихи Сашка не читает вслух никому и не показывает. Меня однажды разобрало любопытство, и я потихоньку взял этот голубой блокнот и прочел все стихи. Сашка писал про наш город, про своего деда, про девушку с толстой, как корабельный канат, косой. И еще про дождь, снег, солнце. Стихи были довольно складные, с настроением. Напрасно Сашка стесняется их читать знакомым. В кафе поэтов я слушал стихи куда слабее. И юнцы, которые гордо называли себя поэтами, читали с апломбом и очень удивлялись, когда после выступления не было аплодисментов.Письмо Сашка пишет старательно, он весь поглощен этим делом. Лоб наморщен, голубые глаза иногда отрываются от листа бумаги и поднимаются к потолку. А самопишущая ручка прячется в Сашкины русые кудри.— Если письмо деду, — говорю я, — передай от меня привет.Дед у Сашки симпатичный. Ему давно за семьдесят, а рассуждает на разные темы как молодой, современный человек. И спорщик заядлый. С Сашкиным дедом не соскучишься.— Помолчи, старик, — говорит Сашка.Я беру книжку и ложусь на койку, а ноги пристраиваю на стуле. Книжка называется «Ни дня без строчки».— Послушай, старик, — говорит Сашка, — а что, если я все брошу и уеду в Москву?— Мне скучно будет, — отвечаю я.— Старик, я серьезно.Уж к кому это словечко «старик» привяжется, тот каркает его без передышки. И вот беда — прилипает не только к дуракам, но и к умным. Одно время Кащеев щеголял им. А теперь вот выслушивай от Сашки.— А что ты будешь делать в столице, старик? — спрашиваю я.Сашка подозрительно смотрит на меня, потом старательно лижет край конверта.— Надоело мне тут, старик, — говорит он.— А как ты насчет Парижа, старик?— Старик, при чем Париж?— Старик, — говорю я, — при чем тут старик?— Какой старик?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47