— Если ты еще раз назовешь меня стариком, — говорю я, — трахну этой пиалой по голове!— Знаешь ли, старик…Я с самым решительным видом поднимаюсь с койки и беру пиалу. Он смотрит на меня своими лучезарными глазами и прикрывает ладонью конверт.— Чего ты взбеленился? — спрашивает он.— Саша, дорогой, — говорю я, — выброси это примитивное словечко на помойку… Ведь ты же поэт!Сашка недоверчиво смотрит на меня и улыбается. Он польщен.— Нормальное слово, — говорит он.— И других так не называй, ладно?Сашка еще шире улыбается и говорит:— Оно мне, по правде говоря, и самому не очень нравится.— Значит, смерть «старику»?— Договорились, старик, — отвечает Сашка.Я делаю зверское лицо и замахиваюсь. Сашка наклоняет голову и хохочет.— В последний раз… — сквозь смех говорит он. — Честное слово, старик…Я тоже смеюсь. С Шурупом невозможно быть серьезным. Взгляд мой натыкается на конверт, который лежит на столе. Машинально читаю адрес: Москва, Цветной бульвар… Семеновой Л. Н.Вот почему Сашку потянуло в Москву.— Это был прекрасный сон, — говорит Сашка. — Ее звать Мила… Она студентка. Познакомились на студии. Это такая девушка, Андрей! Она тоже снималась в массовке.— Ты же говорил, тебе роль дали?— Сначала я снимался в массовке… Режиссер, когда увидел меня, глаза вытаращил. «Это же фактура, товарищи, — завопил он, — а вы его на задний план ставите». А потом попробовал на роль и сразу стал снимать меня… Не веришь? Выйдет фильм — увидишь… И Милу увидишь. Ее тоже снимали крупным планом.— А Иванна как же? — спрашиваю я.— Иванна? — У Сашки изумленные глаза. — При чем тут Иванна?— Так уж и ни при чем?— Мы даже с ней не целовались, — говорит Сашка. — Ни разу.— Ну тогда все в порядке.Сашка подозрительно смотрит мне в глаза.— Говори, говори…— Тут один хороший парень за ней ухаживает.— Кто?— Ты его все равно не знаешь.— Игорь? — спрашивает Сашка.Я молчу. Шуруп вскакивает со стула и быстро ходит по комнате. Я искоса наблюдаю за ним.— Где мой роскошный жилет? — спрашивает он.Замшевый жилет, подаренный кинорежиссером, висит на спинке стула. Сашка важно надевает его, бросает взгляд в зеркало.— Надо к скорому успеть, — говорит он. — Опущу в почтовый вагон. Быстрее дойдет.— Сбегай в аэропорт, — говорю я. — Самолетом еще быстрее.— Женщины, женщины… — трагически вздохнув и не позабыв посмотреть на себя в зеркало, говорит Сашка. — Все вы одинаковы… Иванна еще в школе была влюблена в меня. Писала записки, что будет любить вечно…— Опоздаешь к поезду, — говорю я.— Нравится тебе мой жилет? — спрашивает Сашка.— Умираю от зависти…— Когда-нибудь дам поносить, — делает широкий жест Шуруп, хотя отлично знает, что его жилет сразу лопнет по швам, если я его напялю.— Если бы Венька за ней ухлестывал, — серьезно говорит Сашка, — я бы не допустил…— Что бы сделал?— А Игорь, ладно… Не буду им мешать.— Ты благородный человек, — говорю я. — Можно, ручку пожму?— Если бы ты увидел Милу…Что бы со мной случилось, если бы я увидел Милу, так и осталось неизвестным: Сашка вспомнил про поезд и пулей выскочил за дверь.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Мамонта назначили главным инженером. Это солидное повышение. Второй человек на заводе.Кого пришлют к нам вместо него, мы пока не знали. Три дня работали без начальника, а на четвертый…— Новый шеф переставляет в конторке мебель! — сообщил Матрос. Валька всегда был в курсе событий.Немного погодя нормировщица пригласила к начальнику Карцева. Лешка вытер ветошью руки и, сутулясь, зашагал в конторку. Вернулся он не скоро. Лицо его было непроницаемым. Все так же молча принялся за работу.— Ну и как? — спросил Матрос.— Начальник как начальник, — сказал Лешка.— Молодой? — спросил я.— Ты его знаешь, — сказал Карцев.Это меня заинтриговало.— Как его фамилия?— Узнаешь…— Такого начальника, как Мамонт, нам больше не видать, — изрек Матрос.Мы работали и с любопытством поглядывали на дверь конторки: не выйдет ли? Но он не спешил. У нового начальника всегда много дел. Документация, инвентаризация и все такое.Наконец дверь открылась, и я увидел… Веньку Тихомирова! Карцев, заметив мое изумленное лицо, усмехнулся:— Я же говорил, ты его знаешь…Тихомиров был в коричневой куртке с накладными кармашками, в желтых сандалетах. Волосы аккуратно зачесаны. Вид чрезвычайно деловой и озабоченный. Перекинувшись несколькими словами с Карцевым, он повернулся к нам.— Здравствуйте, товарищи, — сказал он. Этого ему показалось мало, и он, поколебавшись, каждому пожал руку. И мне тоже. Какая-то тень мелькнула в его коричневых глазах, или мне показалось? Широко улыбнувшись, Тихомиров спросил: — Как дела, Андрей?Словно между нами и не пробегала черная кошка. Если он готов все забыть, то я и подавно.Венька теперь мой непосредственный начальник, и я обязан ему подчиняться. На работе, конечно.— Помаленьку, — ответил я.— Будем вместе работать, — сказал он.— Это замечательно, — сказал я и тоже радостно улыбнулся.Ребята работали и помалкивали, но уши навострили.— Мы тут как-то с Ремневым о тебе толковали… Очень хорошо отзывается.— Спасибо, порадовал…— За вашу бригаду я спокоен… Такие орлы!— Слышали, ребята? — сказал я. — Мы — орлы.Карцев усмехнулся, а Матрос громко фыркнул. Этот не умел тихо. Венька прислушался.— По-моему, где-то воздушную трубу пробило, — сказал он. — Вы слышите свист?— Это не труба, — сказал Карцев. — Это Матрос.— Я ведь не нарочно, — сказал Валька и еще старательнее засвистел ноздрей.— У него нос перебит, — сказал Дима.— На производительности это не отражается, — заметил я.— Я вас обидел? — спросил Тихомиров. — В таком случае беру свои слова обратно.— У нас в бригаде орлов нет, товарищ начальник, — сказал Дима.— Веселая у вас бригада, — сказал Тихомиров. — В самодеятельности не участвуете?— У нас нет конферансье, — сострил Матрос и первым расхохотался.— Конферансье у вас будет, — сказал Вениамин.Я думал, он шутит, но начальник цеха не шутил. Несколько дней спустя я понял, что он имел в виду.— Как поживает Шуруп? — перевел Тихомиров разговор на другую тему.— Обижается на тебя.— За что?— На новоселье, говорит, не пригласил… А еще за пепельницу. Помнишь, у нас на подоконнике стояла чайная роза? Так вот, она зачахла. Из-за тебя.— Надоели вы мне с этой пепельницей, — сказал Вениамин. Он стал злиться.— Да-а, ты забыл в шкафу старые подтяжки, принести? — спросил я.Это уже было слишком. Тихомиров побагровел и подошел к Карцеву. Я не расслышал, что он спросил. Лешка коротко ответил. Он у нас не любитель разглагольствовать. Вениамин прошелся вдоль верстаков, долго разглядывал аппаратуру на испытательном стенде. Там на самом видном месте стояла бутылка из-под молока. Тихомиров взглянул на бригадира и покачал головой. Карцев велел Вальке убрать бутылку. Тот нехотя подошел к стенду и забрал бутылку, сказав при этом:— Это не водка, а молоко… Можете понюхать.— Дисциплина у вас, я скажу… — заметил Тихомиров.— Придуриваются, Вениамин Васильевич, — сказал Карцев.— Впрочем, этого и следовало ожидать, — изрек Тихомиров. Повернулся и ушел.— Ну что вы на самом деле! — напустился на нас Карцев. — Он все-таки начальник цеха.— Очень уж сердитый, — сказал Дима.— Что ему моя бутылка, помешала? — сказал Матрос.— А ты тут еще про какие-то подтяжки, — бросил на меня недовольный взгляд Лешка.— Про старые, — съехидничал Валька.— Что поделаешь, Леша, — сказал я. — Подвели мы тебя под обух…— Познакомились, называется, — проворчал Карцев.После обеда нормировщица пригласила меня к начальнику цеха. В тесной комнатушке, где помещался кабинет Мамонта, произошли изменения: стол, который раньше стоял у стены, теперь придвинут к окну, канцелярский шкаф с документацией перекочевал в угол, а стулья расставлены вдоль стены. На столе появился новый чернильный прибор. Мамонт довольствовался металлической втулкой. Втулка была безжалостно выброшена.Тихомиров сидел за письменным столом и листал какую-то папку. Вид у него был озабоченный.— Садись, — сказал он, кивнув на ряд стульев. Я сел. Венька отложил папку, поднялся и, прикрыв дверь, сел рядом.— Давай будем говорить откровенно, — сказал он.— Конечно, — ответил я.— Так уж получилось, что я стал твоим начальником… На моем месте мог бы и ты быть, если бы не разбрасывался и закончил институт по специальности… Ладно, не будем эту тему затрагивать… Ну, чего ты привязался к орлам? Допустим, я сморозил чушь… На первых порах такое с каждым может случиться. А ты и обрадовался! Прицепился и других завел.— Плохо ты сегодня выступил, — сказал я.Вениамин сбоку взглянул на меня, нахмурился.— Я не могу заставить тебя называть меня по имени и отчеству…— Язык не поворачивается, — сказал я.— Но подрывать мой авторитет у подчиненных ты не имеешь права… К чему этот разговор о пепельнице и подтяжках?— Подтяжки я завтра захвачу.— Ты считаешь такой тон разговора подчиненного с начальником нормальным? Особенно в присутствии других?— Сейчас-то мы вдвоем?— Боюсь, нам тяжело будет работать вместе…— Послушай, твой авторитет не пострадает из-за меня, — сказал я. — Авторитет еще нужно завоевать.— Я постараюсь.— Товарищ начальник, можно приступить к работе? — спросил я.— У меня есть к тебе деловое предложение… Хочешь, я помогу тебе перейти в цех сборки?— Интересно…— Зарплата такая же, за это я ручаюсь.— Какой смысл менять работу, если зарплата такая же?— Хорошо, я присвою тебе разряд, — сказал Тихомиров. — Перейдешь?— Мне нравится с тобой работать…— Ты говорил с Мамонтом о моем проекте?— Я сказал ему, что мне не нравится в твоем проекте.— Я тебя не уполномачивал на это… — взорвался Венька. — И вообще, какого дьявола ты суешь нос в мой проект? Тебе-то что до него? Какое ты имеешь к нему отношение?— К проекту — нет, а к заводу — да, — сказал я.Венька даже покраснел от злости.— Кто ты такой на заводе? Винтик-шурупчик! Если каждый слесарь-токарь будет совать нос в мой проект…— Ты не кричи, — сказал я. — Три дня начальник, а уже горло дерешь…Вениамин вскочил, прошелся по тесной комнате и снова уселся за письменный стол. Достал из кармана шариковую ручку и стал быстро-быстро расписываться на чистом листе бумаги. На меня он не смотрел. Поставив свою подпись раз десять подряд, он остыл и спросил:— Значит, из цеха не уйдешь?— А может, ты? — сказал я.— Смотри сам… Я хотел, как лучше.— Для кого лучше? — спросил я.— Иди работай, — сказал он. И еще раз размашисто расписался.
Под вечер налетел сильный порыв ветра. Неожиданно, будто из-за угла. В стекло хрустнули песчинки. Жалобно охнув, закряхтело над окном ржавое ревматическое колено водосточной трубы. Деревья в сквере закачались, листья весело залопотали. На телефонных проводах сидели ласточки. Ветер дунул на них, и ласточки, как по команде, задрали острые раздвоенные хвосты, взмахнули крыльями. Но не улетели, остались на месте. В открытую форточку с угрожающим воем влетел черный мохнатый шмель и, сделав круг почета над неприбранным столом, вылетел обратно, будто пробка.Давно не было дождя, может, натянет тучу? Ветер поднял пыль на улице. Из придорожной канавы вылезла на тротуар кошка, и ветер взъерошил на ней шерсть. Кошка стала похожа на ерша, которым чистят ламповые стекла.Откуда-то прибежал Шуруп. Волосы растрепаны, трет глаза.— Письмо было? — спросил он.— Петь будешь или плясать?Сашка взял со стены гитару и вприсядку прошелся по комнате.— Теперь спой.Сашка уселся на койку и потребовал:— Давай письмо!Я отдал голубой конверт. В таких конвертах присылает письма дед из деревни.— От деда-а, — разочарованно протянул Сашка и, не читая, положил на подушку. Сашка ждет письма из Москвы. От Семеновой Л. Н. Но она что-то не пишет. А вот дед — молодец: каждую неделю приходит от него голубой конверт.Шуруп лег на койку и стал смотреть в потолок. С тех пор как он вернулся из экспедиции, это его любимое занятие. Видно, не на шутку влюбился Сашка в будущую звезду экрана Семенову Л. Н. Я его понимаю: у меня тоже на душе кошки скребут. Вот уже месяц Оля живет в деревне у бабушки. Загорает, купается в озере.У Игоря Овчинникова скоро отпуск, хорошо бы съездить в это Бабино. Машину я отремонтировал, она теперь на ходу. Даже покрасил выправленные места. Игорь согласится поехать туда. Он любит рыбалку. Скажу, что в озере Добром водятся огромные щуки и судаки…— Ты слыхал про такую деревню Бабино? — спросил я.Сашка долго молчал, глядя в потолок, потом сказал:— Бубново?— Бабино…— Бубново — это маленькая станция, — сказал Сашка. — Я проезжал.— При чем тут Бубново?— Да… Тебе же Бабино, — сказал Сашка.Где-то в кипе старых журналов была карта нашей области. Я разыскал ее и расстелил на полу. Бабино… Бубново есть, а Бабина что-то не видать. Тогда я стал искать озеро Доброе. Оно было неподалеку от Киевского шоссе. Примерно километрах в тридцати. А Бабино, по-видимому, слишком маленькая деревушка, и ее не нанесли на карту. Я измерил масштабной линейкой расстояние от города до озера, получилось немногим больше ста километров. На «Запорожце» часа три езды. Правда, неизвестно, какая дорога от шоссе до деревни. Дождей давно не было, в любом случае доедем.Сашка поднялся с койки и стал шуровать в своей тумбочке. Решил подзакусить. Любовные переживания не действовали на его аппетит. Он намазал маслом огромный кусок хлеба, круто посолил и, уписывая за обе щеки, спросил:— Чего ты потерял в этом Бабине?У меня слюнки потекли. Я соорудил такой же мощный бутерброд и запустил в него зубы. Некоторое время мы молча и сосредоточенно жевали. Потом Сашка сказал:— К тебе Матрос приходил.— Чего же ты молчал?— Я забыл, — сказал Шуруп. — В последнее время такой рассеянный стал…— Никто не жалуется на ум — все на память, — сказал я.— Гениальные люди всегда были рассеянные.— То гениальные, — сказал я. — А ты нажимай на сахар… Говорят, помогает.Сашка посмотрел на меня, ухмыльнулся.— На этом самом доме, где мы сейчас живем, будет висеть мемориальная доска с большими золотыми кнопками. И там будет сказано, что здесь жил и трудился народный артист…И Шуруп небрежно протянул мне лист бумаги, на котором черным по белому было написано, что он приглашается киностудией «Мосфильм» на пробную съемку в заглавной роли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47