Несколько раз меня подмывало вмешаться, но я напоминал себе слова, сказанные одним из последователей Макиавелли Наполеоном Бонапартом: «Никогда не мешайте вашему противнику, когда он делает ошибки».
Я взглянул на судью Розен и увидел, что она была явно не в восторге от этого выступления. Но даже судье следует дважды подумать, прежде чем попросить федерального прокурора заткнуться, и чем больше Феррагамо разглагольствовал, тем больше у меня появлялось шансов изложить все мои аргументы.
Самым интересным было то, что Феррагамо начал говорить о вещах, не имеющих никакого отношения к вопросу об освобождении под залог. Он излагал якобы имевшиеся у Белларозы проблемы, касающиеся торговли наркотиками, говорил о его сложных отношениях с колумбийскими и прочими мафиозными группировками. Вероятно, он вообразил, что попал на пресс-конференцию.
— Торговля героином, прежде традиционно сосредоточенная в руках «Коза ностры», то есть итальянской мафии, теперь является лишь малой частью наркооборота. Преступный клан Белларозы пытается взять под свой контроль торговлю кокаином и крэком. Для этого ему нужно устранить всех возможных соперников. Вот почему и произошло убийство Хуана Карранцы.
Дружище Альфонс, почему бы тебе тогда не нарисовать мишень на лбу у Белларозы и не отвезти его в колумбийский квартал? Я посмотрел на Фрэнка и увидел, что он загадочно улыбается.
— Мистер Феррагамо, — вмешалась наконец судья Розен. — Я думаю, все мы понимаем, что вы уверены в причастности обвиняемого к совершению этого убийства. На то и нужен суд. Но предварительное заключение — это не наказание, а мера предосторожности, и мистер Беллароза считается невиновным, пока его вина не доказана судом. Я бы хотела услышать ваши доводы в пользу того, по какой причине он должен быть заключен под стражу.
Тут мистер Феррагамо задумался. Фрэнк Беллароза продолжал преспокойно стоять. Будучи предметом всеобщего внимания, сам он не произносил ни слова. Но один его вид внушал уважение к нему со стороны присутствующих. Он не огрызался на оскорбительные реплики Феррагамо, но при этом не изображал из себя и жертву. Он стоял так, словно слушал через наушники «Травиату», ожидая, когда к остановке подойдет автобус.
Вместо того чтобы отвечать на прямой вопрос, поставленный судьей Розен, Альфонс Феррагамо решил дать ей несколько советов. Судье, естественно, не понравился его тон, но смысл этих советов она поняла прекрасно. Он хотел сказать примерно следующее: «Послушайте, леди, если вы освободите этого человека под залог, общественное мнение, то есть пресса, изничтожит вас. А если, оказавшись на свободе, он скроется из страны, то для вас будет лучше отправиться вместе с ним». А заключение было следующим, хоть я и не цитирую дословно: «Судья, вам не следует лезть не в свое дело. Стучите вашим молотком по столу и пусть арестованного уводят в камеру».
Эта нотация судье Розен пришлась не по душе, но какие-то выводы она для себя сделала. Однако, возможно, из-за желания досадить Феррагамо, она снова повернулась ко мне.
— Мистер Саттер, вы имеете что-то сказать?
Я опять пошел в атаку, а этот сукин сын все время пытался оборвать меня на полуслове. Я потихоньку набирал очки, но было ясно, что противоположная сторона все же выигрывает с большим отрывом. Вопрос об освобождении под залог, как вы сами понимаете, всегда решается в пользу обвиняемого с большим скрипом, это вам не суд присяжных, так что максимум, что мне пока удавалось сделать, это как можно дольше оттягивать тот момент, когда судья Розен ударит по столу молотком и на этом слушание закончится. Что же заставляло эту женщину выслушивать меня, подталкивающего ее к опасному решению, которое могло запросто стоить ей карьеры и положить начало слухам о ее сговоре с мафией или о том, что она спит с итальянскими гангстерами? Ответ мог быть только один: судью Розен взбесила наглость Феррагамо, и, возможно, в глубине души она уже начала сомневаться в своем твердом решении отказать в освобождении под залог. Короче, она была заинтересована в справедливом решении дела.
Я продолжал восхвалять Белларозу, словно речь шла о выдвижении его на получение премии «Рыцарей Колумба».
— Этот человек, — живописал я, — имеет прекрасную репутацию в том районе Бруклина, где он прожил практически всю жизнь, начиная с рождения. Не так давно он стал моим соседом, и я познакомился с ним лично. — В этом месте по залу пошел шепот, но, однажды выбрав курс, я уже должен был, используя терминологию парусного спорта, держаться этого направления. — Моя жена и жена подзащитного подружились. Мы побывали друг у друга в гостях (тут я приврал), я познакомился с другими членами его семьи... — О, черт! Неудачное слово. В зале раздался смех, но по столу ударил молоток судьи.
— Порядок в зале!
Я взял себя в руки и продолжил:
— Ваша честь, я могу дать личные гарантии того, что мой подзащитный не покинет южный район Нью-Йорка и появится в суде по своему делу в назначенный ему день. Я повторяю, Ваша честь, мой клиент, несмотря на публичные обвинения и выпады против него, является законопослушным гражданином, исправным налогоплательщиком, человеком, у которого есть множество друзей и сем... и родственников по всей стране. Среди его друзей много известных бизнесменов, политиков, представителей духовенства... — Сзади раздались жидкие смешки, но, кажется, мне удалось заработать еще несколько очков. Впрочем, счета никто не вел.
— Далее, Ваша честь...
Феррагамо, видимо, не мог так долго обходиться без упоения своей речью, поэтому он снова оборвал меня на полуслове.
— Ваша честь, — вскипел он. — Это просто смешно. Обвиняемый — не кто иной, как известный всем гангстер...
Теперь настала очередь судьи Розен перебить говорившего.
— Предмет обвинения в данном судебном слушании, мистер Феррагамо, убийство, а не вымогательство. Если бы обвиняемый подозревался в вымогательстве и имел такие прочные отношения с обществом, о которых нам только что поведал его защитник, я бы давно дала свое согласие на освобождение его под залог. Меня не интересуют подозрения в вымогательстве, меня интересуют обвинения в убийстве, а также вопрос о том, скроется ли от правосудия человек, обвиняемый в совершении убийства, связанного с соперничеством в сфере наркобизнеса.
Феррагамо это заявление не понравилось. Он посмотрел на Белларозу, и их взгляды впервые за время заседания встретились. Затем он перевел глаза на меня, как бы говоря: «Кто ты такой, чтобы вмешиваться в конфликт между Феррагамо и Белларозой?»
— Хорошо, давайте сосредоточимся на этом аспекте дела, — обратился Феррагамо к судье. — Должен заявить, что этот человек обладает огромными возможностями не только в этой стране, но и за рубежом, и вполне понятно, что...
— Ваша честь, — прервал его я, видя возможность вступить в прямую схватку с моим противником, — я упомянул ранее, что имею при себе паспорт моего подзащитного...
— Ваш клиент, мистер Саттер, может купить себе пятьдесят паспортов, если захочет! — с негодованием воскликнул Феррагамо.
Кажется, впервые в жизни я сорвался в суде на крик.
— Мистер Феррагамо, я дал суду слово чести! Я лично гарантирую, что...
— Кто вы такой, чтобы лично гарантировать?..
— А кто вы такой, чтобы сомневаться в этом?..
И пошло, и пошло, быстро переходя в неприличную для зала суда перепалку. Всем присутствующим такое развлечение пришлось по вкусу. Всем, кроме судьи Розен, которая обрушила на стол удар своего молотка.
— Хватит! — Она взглянула на меня. — Мистер Саттер, суд ценит ваши личные гарантии и поражен вашей предусмотрительностью, выразившейся в том, что вы принесли портфель, полный денег. — Смех в зале. — Суд также принял к сведению вашу готовность предоставить в качестве залога паспорт вашего подзащитного. Несмотря на это, ваша просьба об освобождении под залог откло...
— Ваша честь! Еще одно слово, если можно.
Она закатила глаза, но затем усталым жестом позволила мне продолжать.
— Ваша честь... Ваша честь...
— Да, мистер Саттер? Говорите, прошу вас.
Я сделал глубокий вдох, поймал взгляд Белларозы и заговорил:
— Ваша честь, исходя из обвинительного заключения... из текста заключения... обвинение констатирует, что убийство Хуана Карранцы имело место четырнадцатого января этого года в Нью-Джерси. Так вот, Ваша честь, мой подзащитный имеет алиби на этот день. Я не думаю, что сейчас время говорить об этом алиби, но я вынужден лично заявить о его наличии перед судом. Поэтому, если вы мне позволите...
В зале суда повисла тишина. Ее нарушил голос Феррагамо.
— О каком алиби вы говорите, мистер Саттер? Я бы хотел услышать, какое алиби вы имеете в виду. — Он взглянул на судью. — Ваша честь, у меня в распоряжении имеется пять свидетелей, которые дали свои показания под присягой, перед лицом Большого жюри присяжных о прямой причастности Фрэнка Белларозы к убийству Хуана Карранцы. Большое жюри присяжных постановило одобрить обвинительное заключение именно на основании этих свидетельств. О каком еще алиби может говорить здесь представитель зашиты? — Он воздел руки к потолку в трагическом жесте. — Это просто неслыханно! На самом деле, мистер Саттер. На самом деле. Вы просто заставляете нас даром терять время.
Он на самом деле был взбешен. На самом деле. Но я тоже был вне себя. Чем больше этот подонок говорил, тем больше я убеждался в том, что все это делалось в расчете на публику и для удовлетворения собственных амбиций.
— Мистер Феррагамо, — обратился я к нему громко — так, чтобы все в зале слышали мои слова. — У меня записаны номера четырех машин, которые пытались задержать меня, чтобы я опоздал на это судебное заседание. Я уверен, что если проверю, кому принадлежат эти машины, то окажется, что они принадлежат ведомству федерального прокурора. Я также не сомневаюсь, что вы замешаны в незаконных действиях, направленных на то, чтобы...
— Как вы смеете? Как вы смеете?
— Нет, как вы смеете? — отреагировал я, передразнивая его манеру делать ударение на некоторых словах. — Как смеете вы мешать...
— Вы с ума сошли?!
Признаться, мне в тот момент было жарко. Нет нужды говорить о том, что лучше не иметь в числе своих врагов человека, обладающего такой властью, но, черт побери, у меня теперь были враги во многих солидных организациях — в Федеральной налоговой службе, в ФБР, в клубе «Крик», в семье Стенхопов и в среде их адвокатов и так далее. Пусть прибавится еще один, не страшно.
— Вовсе не я демонстрирую ненормальное поведение в зале суда, — сказал я.
— Что?
Толпе такие вещи нравятся. Конечно же, все любят скандалы. Всего десять минут назад они сидели здесь, позевывая от скуки, выслушивая однообразные постановления судьи. Вдруг является Фрэнк Беллароза, за ним его расхристанный адвокат, который к тому же оказывается слегка ненормальным, и наконец аж сам Альфонс Феррагамо, в какой-то момент совершенно потерявший над собой контроль. Я посмотрел в зал и увидел репортеров, строчивших без отдыха в своих блокнотах, рисовальщиков, бросающих быстрые взгляды то на разворачивавшееся действие, то в свои блокноты, словно они следили за игрой в пинг-понг. Зрители в зале улыбались и буквально пожирали нас глазами, словно до этого они присутствовали на скучном оперном представлении, и вдруг, к своему удовольствию, обнаружили во втором акте смелую эротическую сцену.
Тем временем я и Альфонс схватились не на шутку, уже забыв о предмете спора и думая только о выяснении отношений. Судья Розен дала нам еще минуту на обмен ударами, видимо, не желая лишать зрителей такого зрелища, но затем ударила своим молотком по столу.
— Достаточно, джентльмены, — с издевкой сказала она и обратилась ко мне: — Мистер Саттер, вы выдвинули серьезное обвинение, но оно не является темой нашего заседания, даже если ваши слова подтвердятся. Что же касается алиби, которое, как вы утверждаете, ваш подзащитный имел на день совершения преступления, то такое заявление может быть рассмотрено для решения вопроса об освобождении под залог. Тем не менее я не вижу, каким образом вы сможете подкрепить ваши утверждения. Если только ваши свидетели находятся здесь, в зале суда. Но даже если это так, мистер Саттер, то я не в состоянии отложить слушания по другим делам для того, чтобы приводить сейчас к присяге ваших свидетелей. Извините, мистер Саттер, но вопрос об освобождении вашего подзащитного под залог можно решить лишь на заседании суда, которое будет назначено в ближайшем будущем... — Ее молоток опять завис над столом.
— Ваша честь, — быстро заговорил я. — Ваша честь, в тот день, четырнадцатого января этого года...
— Мистер Саттер...
— В тот день мой подзащитный осматривал усадьбу, граничащую с моей, это на Лонг-Айленде. И хотя в то время я не был лично знаком с ним, я узнал его, так как неоднократно видел его по телевидению и в газетах, я узнал, что это был он, мистер Фрэнк Беллароза.
Судья Розен наклонилась ко мне и подождала, пока шум в зале утихнет.
— Мистер Саттер, так вы хотите сказать, что вы можете подтвердить алиби, мистера Белларозы?
— Да, Ваша честь.
— Вы видели его четырнадцатого января?
— Да, Ваша честь. В тот день я был дома. Я проверил это по моему ежедневнику. — На самом деле я ничего не проверял, хотя мне и следовало сделать это, прежде чем пойти на лжесвидетельство. — Я поехал на прогулку верхом и увидел мистера Белларозу в сопровождении двух других джентльменов. Они осматривали территорию соседней усадьбы, которую мой подзащитный впоследствии купил. Я увидел их, они помахали мне в знак приветствия, я в свою очередь тоже махнул им рукой. Мы не разговаривали, а лишь обменялись этими жестами. Я находился всего футах в тридцати от мистера Белларозы и сразу же узнал его. Это было около девяти часов утра. А где-то около полудня я видел, как они садятся в черный «кадиллак». Как известно, мистер Карранца был убит в полдень, когда его машина выезжала со стоянки на Гарден-Стейт в Нью-Джерси, то есть примерно в восьмидесяти милях от того места, где в тот момент находился мистер Беллароза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88