Возможно, миссис Белларозе удалось подобрать нужное сочетание приправ и специй. Однажды вечером, за одним из ужинов, доставленных из «Альгамбры», я сказал Сюзанне:
— Боже, ты знаешь, у тебя даже грудь похорошела. Обязательно возьми рецепт этих равиоли.
— Ну-ну, Джон, лучше посмотри на себя, — ответила она, — ты сам подрос на дюйм там, где надо, я не имею в виду объем талии.
Тронут. Но, откровенно говоря, я считал, что наши возросшие сексуальные аппетиты разыгрались не по причине хорошего питания, а просто потому, что стояла прекрасная весенняя погода, а в эту пору у меня, например, всегда начинается движение соков, если употребить сравнение с растительным миром. Когда вы в зрелом возрасте, то надо радоваться даже тому, что у вас просто все получается, я так считаю. Сюзанна и я были довольны друг другом, когда занимались любовью в спальне и на кухне. В других местах у нас получалось хуже, так как Сюзанна казалась все время погруженной в какие-то свои мысли. Поэтому однажды я спросил ее:
— Тебя что-то беспокоит?
— Да.
— Что?
— Так, некоторые вещи.
— Вещи? Например, недавние волнения в Курдистане?
— Вещи, которые происходят вокруг. Просто вещи.
— Послушай, в июне к нам приезжают наши дети, в июле я буду работать только по полдня, а в августе мы отправимся в Ист-Хэмптон.
Она пожала плечами.
Вспоминая бессмертные слова Фрэнка Белларозы по поводу вечного недовольства женщин, я сказал:
— Слушай, а может, тебя тянет вернуться обратно в Бруклин?
Я надеялся, что с переводом лошадей на старое место визиты Сюзанны к соседям станут более редкими, однако вскоре мне пришлось убедиться в своих заблуждениях на этот счет. Меня, конечно, не бывало дома в дневное время, но, когда я звонил, Сюзанны постоянно не оказывалось на месте, а на мои послания на автоответчик никто не отвечал.
К тому же и Джордж, верный слуга, время от времени отлавливал меня по возвращении домой и говорил примерно так: «Миссис Саттер весь день не было дома, а то бы я ее спросил...» — и задавал какой-нибудь пустяковый вопрос. Джордж не мастер тонких намеков, хотя и полагает себя таковым. Он явно не одобрял наши отношения с четой Беллароза. Джордж благороднее короля, святее епископа и больший сноб, чем Астор и Вандербильт, вместе взятые. Очень многие старые слуги ведут себя так, возможно, пытаясь заставить своих молодых хозяев почаще вспоминать жизненные принципы своих предков, которые в их глазах были образцами благопристойности, обладали изысканными манерами и так далее. Слуги вообще отличаются очень избирательной памятью. В общем, Джордж был нами недоволен, и я понимал, что в какой-то момент, за кружкой крепкого пива, он изольет душу своим коллегам из других поместий, и слухи пойдут все выше и выше. Если до меня дойдет нечто подобное, я выскажу Джорджу все, что я думаю о причинах благосклонности его старого хозяина к его семье. Хотя нет, пожалуй, не буду. Я люблю Джорджа. А он любит меня и Сюзанну. Но все-таки он — ужасный болтун.
Что касается Этель, то я не мог четко определить ее отношение к самому Белларозе и нашим с ним контактам. Она не высказывала своих суждений по этому поводу. Я подозреваю, это происходило по причине того, что ей трудно было найти место для Белларозы в ее теории классовой борьбы. Доктрина социализма, как мне кажется, достаточно туманно освещает вопросы преступности. Тем более что Этель опирается в основном на классиков социального радикализма девятнадцатого века, которые считали, что капиталистическое угнетение порождает преступность и преступников. Поэтому, вероятно, Этель не могла определить, кто такой Фрэнк Беллароза — жертва свободного предпринимательства или ее классовый враг. В чем я и Этель, возможно, сошлись бы, так это в определении, данном Марком Твеном: «В Америке нет прирожденных преступников, если не считать конгрессменов».
Итак, однажды я был в городе и мне понадобилось обязательно связаться с Сюзанной, чтобы предложить ей поужинать в ресторане в компании двух моих клиентов — мистера и миссис Петерсон, которые были старыми друзьями ее родителей и случайно зашли в этот день ко мне на работу. Я позвонил домой и оставил два сообщения на автоответчике, затем, не получив ответа, перезвонил в сторожевой домик и попал на Этель. Она доложила мне, что миссис Саттер с самого утра верхом на Занзибар отправилась в «Альгамбру» и с тех пор не возвращалась. Насколько ей известно. Что бы вы стали делать, если бы жена сторожа сообщила, что ваша супруга находится в соседнем поместье? Возможно, вы послали бы за ней слугу, что и предложила мне Этель, то есть она была готова послать к соседям Джорджа. Она также посоветовала перезвонить прямо в «Альгамбру». Я сказал, что не стоит беспокоиться, ничего важного нет. Хотя как тогда понимать мой звонок в сторожевой домик? Я еще раз попытался связаться с Сюзанной и оставил еще одно сообщение на автоответчике, указав время и название ресторана, в котором мы собирались ужинать.
Дело в том, что у меня до сих пор не было телефона Белларозы. Сюзанна призналась, что у нее тоже его нет. Будучи в «Альгамбре», я заметил, и Сюзанна это подтвердила, что ни один из аппаратов не имел таблички с номером. Это были, конечно, меры безопасности: таким образом вы избавлены от излишнего любопытства посторонних, собирающих телефоны знаменитостей.
Поздно вечером того же дня, возвратившись домой после ужина с Петерсонами (Сюзанна так и не объявилась), я сказал своей жене:
— Я весь день пытался найти тебя.
— Да, я прослушала твои сообщения, кроме того, Этель тоже говорила мне о твоем звонке.
Я никогда не спрашиваю: «Где ты была?», потому что за этим следует вопрос: «А где ты был?», а вслед за ним: «С кем ты была и что вы делали?» Расспрашивать вашу супругу о том, где она провела день или вечер, — это признак дурного тона. Вероятно, из-за таких вопросов Салли Энн и заработала свой первый синяк под глазом. Вместо этого я произнес:
— Было бы неплохо иметь возможность связываться с тобой, когда ты в «Альгамбре». Что для тебя удобнее — чтобы я посылал к тебе Джорджа или чтобы ты дала мне телефон Белларозы?
Она пожала плечами.
— Мне их телефон вроде ни к чему. Так что можешь присылать Джорджа.
Мне показалось, что Сюзанна не поняла моего намека.
— Джордж тоже не всегда бывает на месте, — пояснил я. — Возможно, ты все-таки узнаешь телефон Белларозы, Сюзанна. Я уверен, что в какой-то момент и у тебя возникнет какой-нибудь повод позвонить им.
— Не думаю. Я прихожу к ним и ухожу от них тогда, когда мне надо. Если же мне необходимо оставить для них какое-нибудь сообщение, я делаю это через Энтони, Винни или Ли.
— Кто, позволь мне спросить, эти самые Энтони, Винни и Ли?
— Энтони ты видел, это охранник. Винни его сменщик. Они живут в сторожевом домике. Ли — это подружка Энтони. Она тоже живет вместе с ними. Там три спальни.
— Так. Значит, Ли — это женщина. А с кем же проводит время бедный Винни?
— У Винни есть своя подружка — Делия, она приходит к нему время от времени.
Мысль о том, что на Грейс-лейн повадились люди из Бруклина, не вызывала у меня восторга. Ну хорошо, я уже примирился с мыслью о главарях мафии и их соратниках в черных лимузинах, но уголовники и их марухи — это уж слишком.
— Мне не нравится этот бордель по соседству, — заметил я.
— О, Джон, неужели? А что прикажешь делать Энтони и Винни? Они же проводят целые дни в одиночестве. Двенадцать часов дежурства, двенадцать часов отдыха. Семь дней в неделю. Им нужна разрядка. Кроме того, Ли занимается домашними делами.
— Любопытно. — Но что было еще более любопытно, так это то, что леди Стенхоп, оказьюается, считала этих мафиози симпатичными людьми. Но я, ограниченный, высокомерный Джон Саттер, не был столь снисходителен. Я предложил: — Пожалуй, нам стоит познакомить Энтони, Винни и Ли с Аллардами. Пусть обмениваются опытом.
Получив в ответ молчание, я вернулся к главной теме.
— Пойми, Сюзанна, темной грозовой ночью проще позвонить в «Альгамбру», чем идти в сторожевой домик и отвлекать людей.
— Послушай, Джон, если тебе нужен телефон, ты сам можешь спросить его номер. Только и всего. Как дела у Петерсонов?
— Они очень жалели, что не сумели увидеться с тобой. — Стало быть, вопрос о телефонном номере предстояло решать мне. Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил об упрямстве Сюзанны. Это все ее рыжие волосы. Не иначе.
Что касается номера телефона Белларозы, то я в нем не очень нуждался, разве только в тех случаях, когда мне нужно было связаться с Сюзанной, которая, как видно, стала частью королевской свиты в «Альгамбре». Тот факт, что Беллароза не давал о себе знать ни в письменном, ни в устном виде, подтверждал мою мысль о том, что наши отношения не были отношениями между клиентом и его адвокатом. И я решил, что, когда он мне позвонит, я прямо скажу ему, что не собираюсь иметь с ним никаких дел. К несчастью, судьба, некогда благосклонная ко мне, теперь, как видно, по какой-то причине предала меня и даже больше того — толкнула меня в смертельные объятия дона Белларозы.
* * *
В ту пору у меня было много дел на работе, особенно в моем офисе на Манхэттене. Моя адвокатская практика имеет отношение и к финансовым вопросам, и к закону. Если точнее, то мои клиенты заинтересованы в том, чтобы уберечь как можно больше своих денег от посягательств правительства. Азартное состязание между налогоплательщиками и Федеральной налоговой службой началось еще в 1913 году, когда была принята поправка о подоходном налоге. В последние годы благодаря таким людям, как я, налогоплательщикам удалось выиграть несколько раундов в этом состязании.
Результатом этой продолжительной борьбы было создание мощной и разветвленной налоговой системы, в которой я и моя фирма играем весьма важную роль. Мои клиенты — это в основном люди (или наследники тех людей), которых особенно сильно задел кризис 1929 года. Те, кто оправился от него, столкнулись с проблемами выплаты подоходного налога, который к пятидесятым годам доходил до девяноста процентов. Многие из этих людей, очень неглупые во всех отношениях, были, однако, не готовы к налоговым поборам, осуществляемым Вашингтоном. Некоторые, обуреваемые глупым комплексом вины и альтруизма, видели в этих поборах дань чести и справедливости. К ним, в частности, принадлежал отец Сюзанны, который был готов отдать половину своих денег американскому народу. Но когда речь заходила больше чем о половине их богатств, многие из этих миллионеров начинали чувствовать себя неуютно. К тому же стало очевидно, что те несколько долларов налогов, которые действительно доходили до американского народа, как правило, попадали не к тем людям и использовались ими не по назначению.
Поэтому, говоря проще, те из моих клиентов, кто умел делать деньги в наше непростое время, не знали, как их сохранить. Они уже были научены горьким опытом и не собирались повторять свои ошибки. Все мы в процессе социального дарвинизма превратились в существ, которые на расстоянии чувствуют опасность новых налогов, угрожающую с Капитолийского холма.
Эти люди, мои клиенты, нанимают меня, чтобы быть уверенными в законности тех способов ухода от налогов, которые придумывают они сами или их советники. Они не хотят из-за этого попадать в тюрьму. Моя деятельность в данной ситуации совершенно законна, в противном случае я не стал бы даже влезать в это дело. Мы работаем под лозунгом: «Уклоняться от уплаты налогов — незаконно уходить от их уплаты — законно». И я бы добавил, последнее — это наш гражданский и моральный долг.
Поэтому, когда, к примеру, новый налоговый закон отнял возможность прятать деньги в трастовых компаниях для детей-наследников (трасты Клиффорда), некий сообразительный юрист (мне бы очень хотелось, чтобы им был я) изобрел так называемый псевдотраст Клиффорда, который обеспечивал то же самое, то есть перевод денег в форме, свободной от налогообложения, в пользу детей-наследников. Этот способ настолько сложен и хитер, что вся Федеральная налоговая служба ломает голову над тем, как найти к нему ключ. Это игра, возможно, даже война. Я хорошо играю в эту игру, я умею все делать чисто и законно. У меня есть для этого способности — пока я переигрываю своих соперников из Федеральной налоговой службы, и, если бы там появились такие же светлые головы, как моя, мне было бы даже интереснее.
Хотя я действую в точном соответствии с законом, мне время от времени приходится защищать своих клиентов в суде, чтобы решить спорный вопрос. Но ни один из моих клиентов не сел в тюрьму за уклонение от уплаты налогов и не сядет, если только не соврет мне или не скроет от меня чего-нибудь. Я стараюсь внушить своим клиентам честное отношение к делу. Если вы жульничаете в покере, в жизни или в налогах, вы роняете свою честь, а в конечном счете выходит так, что вы обманываете самого себя и лишаетесь одного из изысканнейших удовольствий в жизни — победы над противником в честном и открытом бою. Вот чему учили меня в университете.
Само собой разумеется, что противная сторона не всегда играет честно, но в этой стране у вас всегда есть возможность крикнуть «фол» и отправиться в суд для разоблачения нарушителя правил. Возможно, что в другой стране, где отсутствует честная и независимая судебная система, я бы не стал играть по правилам. Я ведь веду речь о выживании, а не о самоубийстве. Но здесь, в Америке, система еще работает, и я в нее верю. Во всяком случае, верил до одиннадцати часов утра того дня. К полудню я перешел в новую фазу моей жизни и превратился в существо, которому угрожает опасность и которому во что бы то ни стало надо развить в себе новые навыки выживания, с тем чтобы не попасть в тюрьму. Но об этом чуть позже.
Итак, я сидел в своем офисе на Уолл-стрит в это приятное майское утро и работал. Мое летнее расписание строится следующим образом — три дня я работаю, а на четыре устраиваю себе выходные, которые провожу в своем летнем домике в Ист-Хэмптоне. Это в июле. А август у меня свободен полностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88