— Как думаешь, замки тут крепкие?Краешком глаза я заметил, что Крысолов вдруг как-то весь подтянулся, выпрямился, но тут же снова обмяк, и глаза его потускнели. «Понятно, — подумал я. — Кому лучше бюрократа знать, что такое ложные обещания».— Я смотрел, — ответил Жильбер. — Замки и запоры — под заклятием. Их не выломать, решетку не сломать. Даже дерево двери твердое, как броня. Только ты можешь вывести нас отсюда, чародей, а не то мы сгнием тут вместе с крысами и их дружком! О, призови на помощь свой талант и как можно скорее вызволи нас! Ведь с каждым мгновением приближаются страдания юной дамы!Крысолов рассмеялся — визгливо, хрипло.— Глупцы! Неужели вы думаете, что сумеете пересилить злобную, изощренную власть королевы?— Попробуем, — спокойно ответил я. — Похоже, как раз сейчас у меня вдохновение. (За это надо благодарить моего ангела-хранителя, и я это отлично понимал). — Начнем с того, что попробуем выбраться из этой конуры. — А ведь это нелегко сделать парню, который заявлял, что не верит в чудеса... — Фриссон, я тебе пропою пару песенок, а ты попробуй переделать их в заклинание. Нам необходимо вернуться в камеру пыток.— Зачем же ты хочешь вернуться туда? — обескураженно выдохнул Крысолов.— Затем, что королева собралась уготовить нашей подруге судьбу, которая похуже смерти. Ну, как, Фриссон?— Если ты так желаешь, господин чародей... — проговорил поэт.Никто рта не успел открыть, а я уже стал напевать: Когда погасили все огни, Когда упали с плеч обузы, Перо в чернила обмакни И смирно жди явленья музы. Придет и будет говорить, Но не коси на музу глазом. Мужчиной с ней не надо быть — Ты записать стишки обязан. Да, слышал бы меня сейчас автор! Единственное, что меня утешало, — от оригинала мало что сохранилось. И он вряд ли бы признал свое творение.В воздухе повисли чернильница, перо и кусок пергамента. Я поймал все это и подал Фриссону.— Запиши. Помнишь, я тебя учил, как это делать? Запишешь — я посмотрю и только потом произнесу вслух.Фриссон не слишком охотно взял у меня перо. С чего бы это?— Как прикажешь, господин Савл. Только я до сих пор не слишком ловко управляюсь с буквами.Оставалось лишь восторгаться, как же хорошо он понял мой намек и подыграл мне!— Ну, постарайся. — Я сделал вид, будто уговариваю Фриссона. — Знаешь такую песенку «Солнце всходит и заходит»?— Слыхал.— Попробуй переделать ее так, чтобы мы перенеслись в камеру пыток. А потом нам понадобится удрать отсюда совсем, а на этот случай будет вот какая песня. — И я промурлыкал первые восемь строчек «Возьмемся за руки, друзья».— И эту слыхал, — кивнул поэт. — Значит, мне держаться поближе к тексту?— Ни в коем случае! Если тебя посетит муза, выпытай у нее побольше! Пиши все, что тебе взбредет. Мои песенки — лишь отправная точка.И вот Фриссон уже сел на пол, скрестив ноги по-турецки, и уставился в одну точку. Еще мгновение — и он обмакнул перо в чернильницу и принялся яростно чиркать что-то на пергаменте.С буквами у него «не слишком ловко». Ну-ну... Я-то знал, что Фриссон — гений. Чего же удивляться, что он все ловит на лету.А вот Крысолов удивился. Он вытаращил глаза. Конечно, он помалкивал. Понятно, опытный бюрократ никогда не проронит лишнего слова — закалка такая. Однако по взгляду Крысолова можно было догадаться: он пытался оценить наши чародейские возможности. Честно признаться, Фриссон выглядел таким оборванцем, что на чародея мало смахивал. А я был одет слишком уж по-иностранному. Но разве в этом дело? Лишь бы выглядело профессионально. Что сейчас наблюдал Крысолов? Он должен был уразуметь — наши заклинания настолько могущественны, что мы вынуждены предварительно записывать их и просматривать перед произнесением. А это о чем-то говорит? Безусловно, о нашей чародейской мощи. И я не собирался разуверять Крысолова. Фриссон оторвал взгляд от пергамента и протянул его мне, явно сильно волнуясь.— Пройдет, господин чародей?Я взял у него пергамент, посмотрел и глазам своим не поверил. Неужели можно было вот так быстро и здорово переработать народные песенки?Оказывается, можно. А чему дивиться? Не я ли сам только что назвал Фриссона гением?— Очень мило, Фриссон, — похвалил я поэта. — Даже жалко использовать как заклинание.Поэт жутко расстроился.— Не горюй! Жалко, но используем! Чуть-чуть ослабим выразительность, и волшебства от твоего стиха получится больше, чем когда-либо получалось у меня. Соберитесь с духом, господа, и возьмитесь за руки.Жильбер взял меня за правую руку, Фриссон — за левую. Я закрыл глаза, вдохнул поглубже и начал читать: Солнце всходит и заходит, А в тюрьме моей темно. Но мечта моя прорубит В потолке тюрьмы окно. И, как птичка, улечу я Вновь туда, куда хочу я. В камере потемнело. В наступившей темноте дико закричал Крысолов. Подступила и ушла тошнота... Снова свет, и я увидел Анжелику. Она по-прежнему лежала на пыточном ложе. Глаза ее были широко открыты, но грудь не вздымалась.А рядом с ней стояла Сюэтэ, готовая вот-вот вынуть пробку из бутылки. При этом она что-то напевала. Палач, пребывая в лучшем расположении духа и, наверное, радуясь тому, что он больше не дерево, подвинчивал винты тисков. Из бутылки появился призрак, весь дрожа от праведного гнева. Вдруг Сюэтэ увидела нашу лихую группу и застыла, не сводя с нас глаз, полных тревоги и испуга.Помощник палача приподнял ногу девушки и принялся похотливо поглаживать ее. Сам палач тем временем завершал какие-то заключительные манипуляции с железным сапожком. Вот он обернулся, увидел выражение лица королевы, резко развернулся и въехал мне кулаком по носу.Я увидел его кулак как раз вовремя и успел запрокинуть голову, но все-таки получил в лоб. Из глаз снова посыпались искры. Голову пронзила боль и разбудила задремавшую злобу.Жильбер взревел и бросился на палача. Тот не успел и глазом моргнуть, как кулак сквайра угодил ему под нижнюю челюсть. Я услышал тупой треск и увидел, как палач летит, описывая над пыточным столом идеальную параболу. Он ударился о стену прямо над полом, в это время воздух рассекал один из его подручных — этого кулак Жильбера отправил к южной стене. А Жильбер уже метил под ложечку второму подручному. Нанеся удар, сквайр поднял этого молодца над собой и швырнул следом за первым подручным. Я и не подозревал, что юноша наш ко всему прочему еще и силач.На все про все у Жильбера ушло несколько секунд, однако этого хватило колдунье, чтобы опомниться. Она крутанулась на месте, скрипнула зубами, оскалилась и что-то забормотала.Тут уж я поднялся с пола. Мамочка всегда учила меня, что женщин бить нельзя. Нельзя? Я со всего размаха заехал Сюэтэ в подбородок. Она повалилась навзничь и лишилась чувств. Бутылка упала на пол и разбилась. Призрак Анжелики, радостно восклицая, улетел подальше от королевы.Тут в себя пришли двое стражников и решили, что пора бы им приступить к выполнению своего воинского долга. Один из них выхватил из ножен меч, второй нацелил пику — вернее, думал, что нацелил, — пики-то не было!Я прыгнул к тому, что с мечом, крича:— Ложись!Стражник испуганно глянул вверх, и Жильбер, не растерявшись, врезал ему по скуле. Тот схватился на щеку и упал на бок. Его напарник все глазел по сторонам, ища, куда же подевалась его пика. Засмотрелся, споткнулся о своего товарища, шлепнулся на пол, перевернулся на спину и обнаружил, что на него нацелено лезвие меча. Жильбер с ним долго разбираться не стал.Тут Фриссон превзошел себя. Взмахнув пикой, которую отобрал у зазевавшегося стражника, он воткнул ее прямо в грудь королевы.Отлично! Жильбер бы не стал так поступать — не смог бы ударить лежачего. Но Фриссон не был ни рыцарем, ни сквайром. Вот только у меня духу не хватило сказать бедному поэту, что от его удара — никакого толку.Жильбер бросился к телу Анжелики и принялся стаскивать с ее ноги железный сапог.— Не бойся, девушка! Тебе больше не будет больно, даже если ты оживешь! Нет, не бойся, твоим страданиям пришел конец!Вот ведь герой — он даже не задыхался!Я обернулся к Фриссону.— А я-то все считал тебя слабаком.— Ты про это? — пробормотал поэт и воззрился на пику так, словно впервые ее увидел. — Ну, я же все-таки умею различать, где человек, а где вещь. И могу вещи у людей отбирать.— Ценный предмет, однако. И главное, стражник ничего не заметил.Фриссон пожал плечами.— Ведь и умение красть можно обратить в пользу, господин чародей.— Нет-нет, я не собираюсь осуждать тебя за это. Я просто гадаю, где ты этому научился.Но тут призрак Анжелики издал вопль ужаса. Жильбер вмиг оказался рядом с призраком.— Не сомневайся, добрая девушка, это всего лишь мы, твои друзья!— А это кто? — в страхе спросила Анжелика. Фриссон проследил за ее взглядом и сообщил:— Мы тут не одни, господа.— Вот-вот, — подтвердила Анжелика. — Что это за старик?— Старик? — возмутился кто-то за моей спиной. — Да будет тебе известно, леди, что я не прожил еще и половины отпущенных мне лет.Я неторопливо обернулся.— Это верно. Просто ты долгие годы провел в темнице, и это сказалось. — Повернув голову к Анжелике, я проговорил: — Миледи, позвольте вам представить бывшее светило администрации Сюэтэ, человека, пережившего собственное падение. Крысолова.— Приспешник Сюэтэ! — вскричала Анжелика. — Как это вышло, что он с тобою?— Взял да и ухватил чародея за руку, а он думал, что это кто-то из его товарищей, и все дела, — буркнул Крысолов. Я обернулся к Фриссону.— А я думал, это ты держишь меня за левую руку.— Нет, — покачал головой поэт. — Я ухватился за кулак сквайра.Уподобив свое лицо айсбергу, я повернулся к Крысолову.— Стало быть, мы тебя не приглашали.Бюрократ смотрел на меня злобными глазками.— Что, решили уйти и меня там бросить?!— Может, и не бросили бы, если бы ты попросил, — сказал я, задумчиво склонив голову набок. — Но, конечно, если ты и дальше собираешься работать на Сюэтэ...— С какой бы стати мне этим заниматься? — оскорбленно воскликнул Крысолов.— Мало ли... Может быть, ради того, чтобы еще раз попытаться заслужить ее милость.— Зачем? Затем, чтобы она могла снова прогнать меня? Фу! — сплюнул Крысолов, глянув на валявшуюся без чувств королеву, и гаркнул: — Пусть сама управляется!— Не сможет она управляться! — крикнул Фриссон. — Она мертва!— Маловато будет — ведьму кольнуть в грудь, — съязвил Крысолов. — Еще несколько минут, и она оживет, непременно оживет.Фриссон, весь дрожа, попятился.— Вот если бы не ожила... — сказал Крысолов, поджав губы. — Нет, честное слово, если бы я знал, как прикончить ее так, чтобы самому при этом не рисковать, я бы сделал это, клянусь!— Даже если бы тебе ради этого пришлось покаяться в своих грехах, исповедоваться Господу?Стало тихо-тихо. Мы с Крысоловом, не мигая, смотрели друг на друга. Атмосфера накалялась.— Да, — выдохнул Крысолов. — Даже если бы мне пришлось так поступить.— И даже если бы тебе пришлось посвятить себя служению простым смертным? Смог бы ты служить бедным и слабым?На этот раз пауза получилась более долгой. Я видел, как светлеет лицо Крысолова, как шире открываются его глаза по мере того, как он свыкается с этой, новой для себя, мыслью.— Да, и это тоже, — проговорил он. — Королеве ведь от этого будет очень больно, да? О, так вот что это значит: «огненным обручем сдавило виски»!— Я, правда, считаю, что для праведного образа жизни есть и другие причины, — сказал я, — но и это сгодится. Кто знает, может быть, со временем ты сумеешь взглянуть на все иначе.— Не хочешь же ты сказать, что он пойдет с нами? — испугался Жильбер.Анжелика коснулась его руки и сказала:— Он должен пойти с нами. Не спрашивай меня почему — я просто чувствую, что так надо.Жильбер собирался что-то возразить, но глянул в глаза Анжелики и передумал.— Мне нужно поклясться? — спросил Крысолов.— Зачем? Если ты втайне будешь служить Злу, то тогда ты нарушишь клятву, даже не задумываясь. Я тоже чувствую, что так надо. Попробую рискнуть и взять тебя с собой. Крысолов. Бюрократ робко улыбнулся.— Благодарю тебя, чародей. Ты не пожалеешь о своей доброте.— Надеюсь. Потому что если о ней пожалею я, то пожалеешь и ты. — Я еще мгновение смотрел в пожелтевшие глаза Крысолова, а потом обернулся к товарищам и сказал: — Ну, нам пора. Пока никто сюда не явился.— Но кто узнает? — крикнул Фриссон.— Какой-нибудь заместитель Сюэтэ. Готов побиться об заклад — она снабдила нашу камеру не менее чем шестью видами колдовской сигнализации. Как только заметят, что мы исчезли, нас станут искать здесь. А если мы убьем королеву — это тут же узнает какой-нибудь ее потусторонний хранитель. Вот с ним-то нам будет куда труднее справиться.— Все верно, — поддержала меня Анжелика. — Не знаю, как они выглядят — союзники королевы, но я ощущаю их темное, гнетущее присутствие. Они готовы явиться, если только телу королевы будет что-то угрожать.— Но я же ее убил! — воскликнул Фриссон.— Может, и убил, но не насмерть, — вздохнул я. — Потому-то ее хранитель пока не явился. И сердце свое она не в груди хранит. Ты только не переживай, Фриссон, — будет у тебя еще такой шанс. Не забывай, сейчас самое главное — смыться отсюда. А про то, как ее прикончить, мы потом как-нибудь поговорим. Что-нибудь придумаем!Вид у поэта был самый что ни на есть подавленный. Но он встряхнулся, расправил плечи, гордо поднял голову.— Ну, вот, — сказал я. — А теперь все возьмемся за руки. — На этот раз я сам взял за руку Крысолова — я ведь уже держал, как выяснилось, его руку. И не важно, сознательно или нет. К нам присоединились остальные. — Ну, вперед, ребята! Фриссон, дай-ка мне пергамент, пожалуйста!Поэт протянул мне обрывок пергамента, и я прочел речитативом: Хочу туда, где небеса, Под ними — горы, долы, воды... Везде бывают чудеса, Но нет чудеснее свободы. Но чую: злобная змея Сулит другую нам дорогу... Возьмемся за руки, друзья, И будем трогать понемногу! Дверь распахнулась. В камеру пыток ввалились воины. У меня в глазах потемнело, к горлу подступил комок. Глава 16 Не было ни пространства, ни времени — ничего, кроме света. Вокруг меня мелькали разные цвета... но самое главное — была Анжелика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63