https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/rossijskie/
— Он ведь был, он правда был? Выходит, мои стихи его доконали?— Можешь не сомневаться, — подтвердил я и обернулся к Жильберу. — А ты как?— Ерунда, — отозвался он, весь сияя. — Царапинка. А ведь я зарубил дракона, господин Савл. Пускай он был маленький, но все равно дракон! Вот ведь здорово — я зарубил дракона!— Точно, зарубил, и все мы тому свидетели, — подтвердил я. — И ты ни на секунду не утратил самообладания. Если уж и это не доказательство твоей отваги, то какое еще может быть доказательство? — Я обернулся к Фриссону. — Послушай, а откуда ты знаешь слово «магма»?— Ну, как же? Баран сам так и сказал: «Я — дитя магмы». А кто она такая, чародей? Глава 11 Благодарение Небесам, больше за день ничего не случилось, и мы встали лагерем на чудесном прибрежном лугу. И главное — рядом никакой живности! Ну, конечно, кроме пауков, а к ним я уже привык. Чем дальше мы уходили в глубь Аллюстрии, тем чаще нам попадались пауки — может, это было что-то вроде намека на Сюэтэ, на то, как она тут ведет домашнее хозяйство. И действительно — не было около нашего костра ни единого кустика, на котором бы не висела паучья сеть. Сети были круглые, треугольные, представляли собой нечто вроде гамаков, наброшенных на ветки, — ну, то есть все разнообразие арахноидной архитектуры. Они сверкали и переливались в отблесках пламени. Зодчие, надо сказать, тоже попадались разные — от застенчивых коричневых крошек и среднего размера пятнистых пауков до громадных тварей, вроде той, из-за укуса которой, собственно, и началась все эта история. На этих я поглядывал с укором. Но винить всех их за то, что сделал лишь один, — этого еще не хватало! А с другой стороны, я вовсе не обязан допускать этих существ в пределы своего заколдованного круга.Тут меня осенило: я стал относиться к паукам весьма снисходительно, а это значит — пора бежать отсюда, пока не поздно.Но как? Если это было «путешествие» под действием ЛСД, почему оно не кончалось? И давайте не будем забывать, что никакого ЛСД я давным-давно не употреблял. А если это он — ума не приложу, как же мне проснуться. В действительности я решил относиться ко всему происходящему в высшей степени прагматично, то есть воспринимать нереальный мир таким, каков он есть. Что это было на самом деле — иллюзия, сон, галлюцинация, сдвиг в сознании вследствие того, что я попал под машину и теперь валялся в коматозном состоянии, — значения не имело. Что касается чудес, то они могли быть всего-навсего одной из составных частей этого иллюзорного мира, однако происходили в контексте иллюзии, укладывались в нее. Причем эффект эти чудеса производили такой, какой в моем мире мог бы произвести заряженный револьвер. Хочешь не хочешь, а приходилось с этим считаться.Но то и дело самолично творить чудеса? Вот уж нет! До такой степени признавать их существование я, извините, не собирался. Не собирался, покуда имел при себе Фриссона. Вот он пусть сочиняет заклинания, пусть будет чародеем — на здоровье! Да, вслух его стишки читал я. Ну и что? Не мои же они были.Лицемер, скажете. Я — лицемер? Ничего подобного. Просто я пытался выстроить свои эмоции в соответствии с необходимостью выжить психологически.Я выбрал первую стражу, поскольку голова буквально распухла от мыслей и никакой сон ко мне не шел. Правда, размышлял ч не слишком долго, поскольку у костра сидела Анжелика и не сводила с меня горящих глаз. Огонь озарял ее светящуюся фигурку. Я улыбнулся ей, прикрыл глаза и притворился, будто сплю.Но какое там... Сбылась моя сокровенная мечта: красивая молодая женщина по уши в меня втрескалась. Не мог же я к этому оставаться совершенно равнодушен. Что, я должен был отвернуться и зевать? Ну и пусть она — всего лишь кусочек галлюцинации, пусть она всего лишь призрак. Конечно, возвышенной любви нет дела до телесных радостей, но, боюсь, моя любовь не была настолько возвышенной...Да и любовь ли это? По крайней мере я в Анжелику влюблен не был или старался убедить себя в этом. Как минимум я знал, что чувство возникло из-за опрометчиво произнесенных слов. Из-за того, что в стране, где стихи обладают магической силой, было произнесено стихотворение, привязавшее девушку ко мне. И я черто... превосходно понимал: в противном случае Анжелика ни за что бы не влюбилась в меня.А что я мог поделать теперь? Взять и сказать ей об этом в лицо? Нанести такой удар беззащитному существу? Но мне почему-то казалось, что Анжелика и так знает правду, но все равно продолжает любить меня. И приворотное заклинание тут ни при чем. Вот и выходило, что делать мне больше нечего, как только помалкивать про свои истинные чувства. Но честно говоря, помалкивать было все труднее, глядя на нее, устремившую на меня восхищенный взор и казавшуюся в темноте самой обычной смертной женщиной из плоти и крови.И вдруг ни с того ни с сего этого не стало.То есть смотреть-то она на меня смотрела, но снизу начала распадаться, исчезать, разделяться на кусочки. Потом эти кусочки стали разбегаться друг от дружки, глаза Анжелики потускнели, перестали видеть...Я почти сразу догадался, что происходит. Сев рывком, я воскликнул:— Анжелика! Детка! Соберись!Я тут же выругал себя за полную утрату самообладания и красноречия. За то, что недодумался облечь мысль в стихотворную форму. Я обшарил память в поисках подходящего стихотворения. Протоплазма, родная, помедли, Не беги далеко от ядра! Вы же близкими были намедни — Пусть все станет, как было вчера Да, я понимаю, вышло не слишком изящно. Можно даже прямо сказать — сущая безвкусица. А у вас, думаете, лучше получилось бы вот так, с пылу с жару? Ну-ну. И тем не менее помогло! Ну хоть капельку, а помогло. Кусочки и полоски повисли в воздухе, и впечатление было такое, будто Анжелика просто слегка увеличилась в размерах. Я снова поднатужился, пытаясь вспомнить стишок, в котором бы более четко говорилось о необходимости соединения разрозненных элементов. Но вдруг за моей спиной прозвучало: Вы на кусочки развалились, О, девушка мечты моей! Куда, куда вы удалились, Частицы той, что всех милей?! К тому, кто в вас души не чает, Вернитесь, дивный идеал, И снова станьте, умоляю Такой, как я вас прежде знал! Надо отдать должное Фриссону — он довольно ловко обращался с размером и рифмами. И у него тоже получилось: частицы Анжелики начали слипаться, соединяться одна с другой.Я в изумлении обернулся и увидел: Фриссон сидит на одеяле и лихорадочно перебирает листы пергамента. Мне стало как-то нехорошо, но я собрался и принялся тянуть на себя магический канат. Кто тянет за другой его конец — этого я не знал.Анжелика приобретала все более и более прочный вид, но затем снова начинала расслаиваться, распадаться. Вложив в голос последнюю надежду, я крикнул: А не я ли твой властитель, Твой могучий повелитель? Ты чего — вся вкривь и вкось? Ты мне это дело брось! Насчет повелителя — это я погорячился. После моего приказа Анжелика не укрепилась, не стала прочнее. Маленькие и большие кусочки ее призрачного тела отплывали друг от друга, и теперь в них уже с трудом можно было признать женщину. В общем, только на одну минутку мне удалось приостановить распад Анжелики.Но этого вполне хватило Фриссону, который успел сунуть мне пергамент с новым стишком. Я мигом пробежал стихотворение глазами и прочел вслух: Тебя и так немного было, Теперь и вовсе мало стало, Не уходи! — я заклинаю, Покуда солнышко не встало! На некоторое время мы вздохнули. Кусочки Анжелики с потрясающей быстротой начали склеиваться, она почти превратилась в единое целое. Да... Фриссон, пожалуй, сам не знал, на что был способен. Целостность девушки восстановилась настолько, что она очнулась от наркотического сна и начала испуганно оглядываться.Я понял: медлить нельзя ни секунды, и... Вот кто-то взял и развалился... Неужто милая моя? Смотри, кто с горочки спустился! Ведь это ж я, любовь твоя! О, не разваливайся тот, К кому любовь сама идет! Я, конечно, немного погрешил против правды. Но с другой стороны — я нисколько не сомневался, что некий возлюбленный когда-нибудь к Анжелике непременно придет, и она его обязательно узнает. А соврал я или нет — не важно, потому что Анжелика снова стала почти что целая, а Фриссон отыскал еще один кусок пергамента и вручил мне. Не скажу, чтобы от этого произведения я пришел в невыразимый восторг, но все же прочел его: Когда кто с кем серьезно дружит, То он обязан понимать: Коль узы ты не свяжешь туже, Те узы можно разорвать. Во имя дружбы и любви Сдержи себя и уз не рви! Сработало! Даже лучше, чем нужно! Кусочки Анжелики с такой скоростью начали собираться, что мне даже показалось: я слышу, как они стукаются один о другой.Но вот напасть: девушка снова начала распадаться, и притом так же быстро. Вражеский чародей наверняка вложил в последнее заклинание все свои силы. Я был потрясен. Я начал физически ощущать, как воздух давит на меня все сильнее и сильнее. Я был мухой, пойманной в паучью сеть. У меня мелькнула мысль: не так ли чувствует себя электромагнит, когда рывком резко поднимают напряжение? И еще... меня словно кто-то толкал — словно чужое силовое поле боролось с моим собственным. А это на что похоже? Может, так себя чувствует электрон в транзисторе?Паутина невидимой магической силы пронизывала меня все более отчетливо. Чужое поле пересиливает мое, стараясь разорвать Анжелику на части. Разум мой помутился. Мне казалось, будто меня самого тянут к себе два могучих двигателя. Два великана сражаются в перетягивании каната, и канат этот — я. Мелькнула паническая мысль: призрак Анжелики способен исчезнуть для меня (правда, Жильбер и Фриссон, наверное, будут по-прежнему видеть некое его подобие) только из-за этого моего нахождения меж двух, так сказать, огней.В отчаянии я выкрикнул первое пришедшее на память стихотворение: Как страшно сердце истомилось, Как истончился образ твой! Ну, окажи такую милость, Не уходи, побудь со мной! Обрывки Анжелики снова потянулись друг к дружке, вот они ближе, ближе... Я еще и опомниться не успел, а Фриссон уже вложил мне в руку свеженакарябанный стишок. Я прочел, даже не задумываясь: Не раз, не два Тут говорится. На части хватит рвать девицу. Своею желчью захлебнешься! Дрожишь уже? Сейчас загнешься! Вдруг послышалось вполне явственное злобное шипение, что-то взметнулось и заставило нас упасть ничком на землю. Голова кружилась, но я тут же вскочил и обнаружил, что напряжение пропало. Два могущественных источника энергии вроде бы отключились, а Анжелика зарыдала и бросилась ко мне на шею, обняла, прижалась. Она плакала и плакала от страха и изнеможения.Я непроизвольно обнял ее, стараясь не очень сильно прижимать к себе, и принялся бормотать какие-то успокоительные слова. На самом деле я был не в том состоянии, чтобы как следует оценить прикосновение к призрачной девушке. Что-то такое было — какое-то покалывание, что ли, но я предпочел об этом не думать. Глянув сквозь прозрачную голову Анжелики на Фриссона, я выдохнул:— Спасибо.Фриссон только кивнул. А глаза его сверкали, между прочим, сверкали так, что мне стало зябко. Но тут Анжелика заговорила, правда, совершенно неразборчиво. Я сказал ей:— Не бойся, теперь все хорошо, тебе ничто не грозит. Все будет хорошо. (Мне бы еще самому в это верить — совсем бы славно было.)— О, да, — всхлипнула она, — но как же это было ужасно! Эти прикосновения — я просто чувствовала, как они пачкают меня!— Верно, — согласился я. — Колдовство тут у вас совершенно бесчестное.Сквозь голову Анжелики мне был виден Жильбер. Он стоял перед Уныликом, и вид у него был просто-таки разъяренный. Наверняка из-за того, что ему не удалось принять личное участие в сражении с силами Зла.— С каким, интересно, колдуном мы сражались? — спросил я у сквайра.— Не с кем иным, как с самой королевой Сюэтэ, — ответил за него Фриссон. — Без сомнения, она чувствует себя оскорбленной. Еще бы — дама избегла ее плена! А теперь и вы одолели ее чары.— Понятно, — кивнул я. — Она собиралась сделать из Анжелики еще одну рабыню-привидение. Сюэтэ никак не может себе простить, что утратила девушку в последний миг.— И ее утратила, и всех остальных, похоже, вынуждена отдать Царству Небесному, — заверил меня Жильбер. — А из-за этого ее бароны станут относиться к ней с куда меньшим почтением. Кое-кто из них может даже отважиться восстать против королевы с оружием в руках и попытаться захватить престол. Защищая девушку, мы ослабляем позиции королевы, господин Савл.— И следовательно, вынуждаем Сюэтэ защищаться. Иначе ей грозит бунт.— А чтобы этот бунт предотвратить, королева должна убить тебя, — подытожил Жильбер.Анжелика в ужасе отшатнулась от меня.— О, тогда я должна тебя покинуть: ведь защищая меня, ты все равно что меченый!Душа у меня ушла в пятки, но я все же собрался с духом и ответил:— Не беспокойся. Я уже давно меченый. — А чтоб самому не задумываться над тем, насколько же давно, я обернулся к Фриссону и сказал: — Честное слово, ты мне здорово помог.— Так я помог? — обрадовался поэт. — Я правда помог?— Просто фантастически, — заверил я его. Честно говоря, эти слова похвалы я произносил если не с трепетом, то с тревогой. В мыслях у меня было одно: можно ли считать Фриссона секретным оружием?Глядя на него, вопросов не возникало — можно. Глаза поэта радостно сверкали, и вообще вид у него был такой, будто его только что вынули из могилы и оживили.— Похоже, — объявил Фриссон, — я нашел свое призвание.А я понимал, что пока мы легко отделались, но это далеко не конец. Да, Сюэтэ проиграла в последней перестрелке, но она непременно вернется, чтобы продолжить бой. Ведь мы не прикончили ее — мы от нее только на время избавились, отшвырнули куда-то — может быть, в ее цитадель. Сюэтэ не производила на меня впечатления человека, который привык легко сдаваться. Учитывая тот факт, что она продала свою душу и обещала своему боссу жертву, она просто-таки не могла сдаться — в противном случае ей бы грозил адский огонь до скончания веков. То есть до самого что ни на есть скончания веков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63