роман
21 мая, благоуханным поздним вечером — время уже близилось к полуночи — Эдвард Р. Барринджер, худощавый седой мужчина невысокого роста, чье хитроумие И мужество были официально засвидетельствованы в нескольких досье, хранящихся в секретных архивах прави-тельства Соединенных Штатов Америки, появился на крыльце своего коттеджа на Кресент-драйв в Парадайз-сити. Неуклюже переваливаясь, он медленно зашагал к припаркованному у тротуара автомобилю. Мистер Барринджер сильно хромал, один глаз у него был стеклянный и двадцать шесть искусственных зубов. В правой руке он держал потрепанный атташе-кейс коричневого цвета, в левой — ключи от зеленого «форда» с откидным верхом. Полная луна ярко сияла над Парадайз-сити, и мистер Барринджер, садясь за рудь, удовлетворенно кивнул ей. Он положил атташе-кейс на кожаное сиденье.
«Ну, все будет путем»,— весело подумал наемный убийца, притаившийся в темном подъезде дома на противоположной стороне улицы. Он понятия не имел, что мистер Барринджер и сам был большим специалистом по части убийств: не успев даже закончить третьего курса Гарвардского университета, он уже весьма искусно отправил на тот свет троих полицейских с помощью ножа и удавки-гарроты. Мистер Барринджер не любил рассказывать о своем лихом прошлом, ибо, как профессиональный журналист, предпочитал писать о настоящем.
Итак, седой хромоногий человек откинул брезентовый верх своего «форда», вдохнул жасминный аромат вечера и вставил ключ в замок зажигания. Он повернул ключ и нажал на акселератор. В следующее мгновение он был
мертв. Рваная вспышка и грохот взрыва распороли ночь, пламя и дым вырвались из-под обломков «форда», развороченного бомбой. Мистер Барринджер погиб мгновенно, смятый в лепешку смертоносной силой, которая отшвырнула его труп футов на тридцать по Кресент-драйв. Наконец он был избавлен от жутких ночных кошмаров, преследовавших его долгие годы. Но этим не исчерпывалось то, что удалось наделать четырем динамитным шашкам. Случилось еще вот. что, В ближайших домах выбило стекла и раздались изумитель ные возгласы, потом во всех квартирах этого респектабельного квартала зажегся свет, и перепуганные налогоплательщики гневно возроптали, протестуя против чьей-то возмутительной выходки, помешавшей им насладиться «Последним киносеансом» по местному телеканалу — а показывали одну из тех старых картин с Бетт Дэвис, где у всех персонажей обнаруживают рак мозга и все ужасно много курят. В четырех кварталах от места происшествия мистер и миссис Арнольд Феллоуз вступили в яростный спор, доказывая друг другу, что на Пара-дайз-сити упал советский спутник, а'тем временем в доме напротив бывший сотрудник местной санитарной комиссии Уилли Эд Роулинс засел сочинять пресс-релиз о разгуле подросткового хулиганства на улицах. На Стоун-уолл Джексон-бульваре четыре старые девы, проводившие спиритический сеанс, сочли, что это скорее всего наступил конец света, и благоразумно решили позвонить на телестудию преподобному Билли Грэму. Шестнадцатилетняя блондинка, которую оставили присматривать за ребенком в доме на Магнолиа-драйв, упала в обморок, но по меньшей мере девять трезвых граждан сохранили достаточно хладнокровия, чтобы позвонить в полицию, в пожарную охрану и местному командиру «Американского легиона». Кто-то даже позвонил в редакцию газеты
«Дейли трампет». Не прошло и пяти минут, как завыли сирены, съехались полицейские машины, тьму прорезали фотовспышки репортеров, и Кресент-драйв окончательно лишилась покоя. К этому времени толстощекий убийца Эдварда Р. Баррин-джера находился уже в двух милях от города. Он сидел в шумной таверне и, набрав номер, пытался перекричать» рев «Джефферсон эйрплейн» и гомон заядлых любителей бурбона. Не так-то легко было вести телефонный разговор в этом бедламе, ибо один только музыкальный автомат испускал звуковые волны зубодробительной силы.
— Дело сделано,— -лаконично изрек человек, подложивший бомбу в автомобиль Эдварда Р. Барринджера.
Он не назвал ни имени, ни места и не уточнил, что же было сделано.Ему, профессионалу, хорошо было известно, что телефоны можно прослушивать.
— Нет, я же сказал,-- настойчиво повторил он.— Больше проблем по будет, потому что теперь всему конец.
Он ошибся. Это был вовсе не конец. Мистер Эдвард Р. Барринджер, конечно, умер, но ставался еще профессор Эндрю Ф. Уиллистон. Профессора Уиллистона в Парадайз-сити не знали, но он был чрезвычайно опасен и мстителен. Да будет вам известно, что однажды до завтрака он уложил из пулемета семерых, а потом, чуть позже, ограбил бронемашину, в которой перевозилось жалованье на общую сумму в сто десять тысяч долларов.
Так что пока профессор Уиллистон оставался жив, до конца было еще очень далеко.Письмо пришло в Нью-Йорк утром 28 мая, но профессор Эндрю Ф. Уиллистон распечатал его только в четыре часа дня, после того как выставил последние оценки в регистрационном журнале. Стоял чудесный весенний день на Морнингсайд-хайтс. Вокруг стайками сновали розовощекие девушки в желтеньких мини-юбках, похожие на упитанных голубей, что парили под куполом библиотеки Лоу в лучах жаркого майского солнца. Симпатичные, худенькие, стройные, аккуратненькие, с открытыми улыбающимися личиками, эти девушки ничуть не сомневались в неизбежной победе фолк-рока и образовательного телевидения над сгущающимися в мире силами зла. Беспокойные и немного не уверенные в себе, четверокурсники небольшими группками оккупировали камен-ные ступеньки общежития, отпускали шуточки, курили и предавались приятным воспоминаниям. Они уже думали о будущей «взрослой жизни» и не могли дождаться, когда же пролетят эти суматошные весенние деньки перед выпускными экзаменами. Закончился последний семестр. И Эндрю Уиллистон, талантливый педагог, профессор-
полставочник психологического факультета, которому через год светило получить полную ставку, тоже радовался окончанию занятий. Высокий, худощавый, с армейской короткой стрижкой ученый ощущал усталость: его утомила манхэттенская зима и осточертел хотя и комфортный, но тягостно-неизменный ритуал академической жизни. Шагая по университетскому городку, он размышлял о причинах своей хандры: то ли это и впрямь усталость, накопившаяся после монотонных лекций и контрольных'работ, ученых советов и проверки курсовых, то ли предвестие очередного приступа сумасбродства. Может, в нем опять вскипает старая любовь к опасностям и прежний азарт? Да какая разница, пытался он себя успокоить, все равно ведь завтра предстоит отправиться в Вермонт, в бревенчатую хижину на открытой всем ветрам вершине горы, которую местные жители называли Ужасной. Он там родился, и, поскольку был последним из рода Уиллистонов, эта хижина принадлежала ему. Он знал, что там-то обретет полный покой. Вспомнив о домике на Ужасной горе, профессор Уил-листон улыбнулся и поднял глаза от земли — как раз вовремя, чтобы избежать столкновения с двумя студентками-японками, и быстрым шагом направился к себе в кабинет в Шермерхорн-холле, чтобы в последний раз проверить почтовую ячейку. Там он обнаружил письмо — квадратный кремового цвета конверт без обратного адреса. Выйдя из здания, он повертел его в руках, а потом присел на ступеньки, чтобы закурить, и рас-: печатал письмо.
Но письма не было: в конверте лежали три вырезки из газеты «Дейли трампет», выходящей в Парадайз-сити.В первой заметке сообщалось, что обозреватель «Дейли трампет» Эдвард Р. Барринджер погиб при взрыве бомбы, кем-то подложенной в его автомобиль и соединенной со стартером.
Во второй говорилось, что капитан Бенджамин Мартон, начальник полицейского управления Парадайз-сити, лично произвел осмотр места происшествия и дома Бар-ринджера по адресу Кресент-драйв, 54, в попытке обнаружить ключ к тайне этого ужасного убийства. В ходе семичасового тщательного обыска, проведенного по всем правилам криминальной науки, полиции так и не удалось найти хотя бы крошечную зацепку или улику, способную дать ответ на вопрос, кому понадобилось убивать журналиста и почему. Городские власти понятия не имеют,
кто мог подложить динамит, однако следствие продолжается.Третья вырезка представляла собой редакционную статью, в которой Эду Барринджеру воздавалось долж-ное как преданному своей профессии журналисту и замечательному гражданину и человеку.
Уиллистон встал и, хотя вовсю светило солнце, ощутил озноб, вспомнив ту ночь, когда они прорывались в полицейский участок вызволять Барринджера. Он закрыл глаза и снова увидел эту сцену: заснеженные улицы, освещенная луной площадь и четверо угрюмых парней, притаившихся в санитарном фургоне. Все, что произошло тогда, в его воспоминаниях вновь обрело предельную осязаемость: он даже ощутил на языке медный привкус ярости, порожденной страхом. Теперь же страх сменился ненавистью — но не праведным гневом возмущенного профессора, а спокойной, пьянящей злостью профессионального стрелка.
Теперь он знал, что делать. Коротышка убит.Коротышку убили — и кое-кому придется платить по счету.И вдруг словно вернулось старое доброе время, когда он не расставался с автоматом и его переполняла ярость. Уиллистон несколько раз затянулся и снова заглянул в конверт, но не обнаружил там ни записки, ничего, что могло бы навести на след отправителя. Тем не менее смысл этого послания был предельно ясен. Собери остальных. Приезжайте сюда со своими стволами, ножами И прочим снаряжением. Приезжайте, да побыстрее, с гранатами, патронами и лезвиями, чтобы отомстить за смерть хромого коротышки. Приезжайте в этот чудный город, где вы найдете их и убьете.
Ясно, что в одиночку тут не справиться. Ему придется вызвать остальных. Сейчас они разбросаны по всей страна — у всех своя жизнь, и, возможно, они даже не захотят срываться с места. Нет, надо верить, что они согласятся, и свой план ему надо вырабатывать, исходя из этой уверенности.
Не успел он опустить конверт в карман пиджака, как план действий уже начал вырисовываться у него в голове. Прежде всего, спокойно размышлял он, понадобятся оружие и деньги, а это значит: улыбчивый охотник. Это значит: П. Т. Карстерс.
Паркер Тереке Карстерс — притча во языцех, вроде Мухаммеда Али или Элизабет Тейлор,— известен всем как чрезвычайно богатый и необдуманный красивый Охотник, кочующий от Эрла Уилсона к Леонарду Лайон-су и обратно с остановками в мужском туалете бара гостиницы «Георг V» в Париже. «Охотник» — это невинный эвфемизм, обозначающий особ мужского пола, либо слишком богатых, либо слишком ленивых, и даже слишком пресыщенный, чтобы с излишней страстью играть привычную для себя роль блистательной знаменитости. И тем не менее, поскольку у него несметное состояние, волнистые светлые волосы, изумительные зубы, изысканный вкус и практически полное отсутствие моральных принципов, он до сих пор остается главной сенсацией светской хроники и вторым наиболее выгодным женихом Соединенных Штатов. В действительности же он первый наиболее выгодный жених, ибо предполагаемый «чемпион» в данном виде спорта уже трижды подвергался аресту переодетым в платье собственной матери, так что, разумеется, шансов жениться у него теперь никаких, хотя распространители газетных сплетен предпочитают умалчивать об этой его удручающей наклонности.
П.Т. Карстерс, несомненно, знаменитость в самом точном значении этого слова. Всякий патриотично настроенный американец — и немалое число британцев, французов, японцев, итальянцев и прочих латинян — знает, что мистер Карстерс унаследовал свыше 26 миллионов долларов 45 центов от своего покойного отца и что П. Т. коллекционирует редкие экземпляры огнестрельного оружия старинной работы, красивых женщин и изящные гоночные автомобили итальянского производства. Он коллекционер взыскательный и с размахом, о чем подробно писали в разное время журналы «Лайф», «Эсквайр» и «Пари-матч».
Он выдающийся коллекционер.Некоторые из его гоночных автомобилей очень красивы, некоторые из его женщин были итальянками, но все без исключения артикулы его оружейной коллекции уникальны.
Он держит свою коллекцию в длинной галерее городского особняка на Манхэттене, расположенного на Семьдесят первой улице, близ Пятой авеню, и обыкновенно демонстрирует ее миловидным женщинам перед ужином. Это его коронный номер. Коронным номером иных мужчин является шампанское и цветы, или длинные патлы и сандалии — с бубенчиками! — или пара-тройка приемов бытового каратэ на заднем сиденье «форда» во время последнего сеанса в придорожном кинотеатрике. Что касается П. Т. Карстерса, то новой знакомой он обычно предлагает «А хочешь, загляни ко мне как-нибудь на чашку чая, посмотрим заодно мою коллекцию старых ружей»,— и та обычно заходит. Еще, как можно догадаться, он большой дока по части вкусных завтраков.
Мистер Карстерс, чья леденящая душу ловкость в обращении с не и автоматическим огнестрельным оружием принесла ему кличку Мочила, был весьма культурным человеком. В двадцатом веке вполне возможно быть одновременно первоклассным убийцей и все же считаться культурным человеком. Мистер Карстерс имел блестящее воспитание и утонченный вкус. Он ежедневно принимал душ, дважды в год посещал дантиста и никогда не зазывал к себе девушек моложе двадцати одного года, вне зависимости от степени их красоты, голода или похотливости. Он никогда не обращался со своими предложениями к чужим женам или к слишком болтливым женщинам, а также и к тем, кто имел предрасположенность к спиртному или к истерикам, и сии правила исключали из его круга общения примерно 91 процент женского населения в местах его обитания.
Все это упрощало и облегчало жизнь. Вечером 28 мая ему нанесла визит прекрасная леди, блондинка, балерина шведского происхождения,— гордая, богатая дама с огромными голубыми глазами и упруго-стальным телом профессиональной танцовщицы. Она познакомилась с Карстерсом на роскошном банкете в Рио-де-Жанейро в феврале и сразу же решила, что ей необходимо взглянуть на его коллекцию старинного оружия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40