— За здоровье родителей невесты!
Чокаются. Гость снова залпом осушает стакан.
— Да и он, и он хорош... Истинное смирение! Если бы его увидел владыка — ну, было бы дело! Тотчас бы заграбастал его в монастырь, не позволил бы жениться, и вышел
317
бы из него второй Раич или Мушицкий!.. 1 Вполне, вполне им доволен! — растроганно говорит поп Чира и машинально чокается, не заметив, когда хозяин вновь наполнил его стакан. Хозяин выпивает половину, а гость до дна.— Признаться, больше ее надо бы поздравить! — откровенничает поп Чира.
— Собственно,— говорит хозяин,— всю заслугу следует приписать вашей почтеннейшей супруге, госпоже Персе,— недаром говорят: «Погляди на мать — и проси дочь!» Значит, беру на себя смелость, если разрешите... за здоровье примерной супруги вашей, госпожи Персы!
Чокаются, гость пьет до дна, а хозяин — оставшиеся полстакана.
— Ну, а ежели — продолжает хозяин,— мы и дальше станем, простите за выражение, копаться и доискиваться, то окажется, что это заслуга не столько вашей супруги госпожи Персы, сколько ваша, именно ваша, досточтимый отец Чира, потому что вы в свое время избрали госпожу Персу супругой, а уж она воспитала барышню Меланью!.. Значит, сумма-суммарум — вы главный виновник теперешнего счастья не только господина Перы, но и барышни Меланьи (как вы по крайней мере говорите) .
— Пожалуй, что и так! — соглашается Чира.
— Эх, значит зря пили мы, минуя вас, за других, менее достойных. Следовало бы сперва пить за ваше здоровье, дорогой мой и редкий гость, достопочтеннейший отец Чира! Но ничего, все еще можно исправить. Итак, перечеркнем и начнем сызнова! Значит, первый наш тост будет за ваше здоровье. Спаси нас бог!
Чокаются и пьют: хозяин половину, а отец Чира до дна. Развеселились отцы изрядно.
— «На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом»,— запевает растроганный поп Чира, усаживается поглубже и, подняв брови, велегласно выводит — заливается все громче и громче, на удовольствие и к удивлению хозяина, который время от времени его подбадривает:
— Так, так! Вот это мне нравится!
Поп Чира пропел весь псалом, все девять стихов, и после каждого стиха подмигивал хозяину, словно, торжествуя, спрашивал: «Ну, что скажете?»
Развлекаются преподобные. Хозяин пропел другой псалом: «Из глубины воззвах к тебе, господи»,— отец Чира
1 Мушицкий Лукиан (1777—1837) — сербский поэт-клиссицист.
318
третий: «Господи, воззвах к тебе, услыши мя; вонми гласу моления моего».
В наилучшем расположении духа и хозяин и поп Чира чокаются поочередно, поют псалмы, один проникновеннее другого, и пьют за здоровье матушки Персы и всех прочих по порядку.
Затем снова заходит разговор о девушке, о женихе и приходе: останется ли Пера в селе, или будет искать место в городе. Оказалось, что Меланья желает переехать в город. Поговорили еще немного, чокались, выпивали, хвалили друг друга за голоса и пение, пока не возвратился отец Спира, а хозяйка не обнесла их еще раз пуншем. Самый общительный — отец Чира, наливает себе и остальным и все расхваливает своих домашних.
— Какова мать, такова и дочь! — бахвалится Чира.— Моя Персида, сказал бы я, средоточие добродетелей и, конечно, так же воспитала свою дочь... Кто ее возьмет, будет счастлив и доволен, как и я сам в своей супружеской жизни.
— Да кому вы говорите,— замечает хозяин,— знаем, давно знаем!
Пьют, чокаются и снова пьют. Но вот стали уже возникать небольшие паузы. И когда беседа начала затихать, а глаза слипаться, поп Чира первый напомнил, что не худо бы и на боковую, потому что завтра на заре нужно в путь. Хозяин не возражает. Гости встают из-за стола и отправляются на покой. Отцу Чире предоставляют гостиную, а отцу Спире, по-свойски, стелют в спальне хозяина.
Немного погодя входит хозяйка с заспанной, растрепанной служанкой и, убрав со стола посуду, направляется к двери.
— Чего это ты горшок с кактусом тащишь, куда ты с ним? — спрашивает хозяйка, остановившись в недоумении, и смотрит на Роксу, а Рокса стоит и клюет носом.— Эх, несчастье косматое! Да ты стоя спишь. Только бы дрыхнуть! Не выспалась, лентяйка валашская! Поставь горшок на место, собери серебро и отправляйся спать; а чуть свет чтоб была на ногах — вымоешь все, раз уж вечером ни на что не способна! Пока всего не вымоешь, на завтрак не рассчитывай. Вижу я, придется мне за тебя приняться по-другому! Давай-ка этот кактус сюда, чего ты его держишь, и ступай вон, дрыхни. Эх, благо тому, кто на тебя полагается!
Вышли.
Водворилась тишина, но немного погодя послышался шепот.
— Куда он его прячет? — спрашивает хозяин.
— Да в кармане, должно быть!
— Посмотрим. Да прежде нужно узнать, спит ли он. Снова тишина. Прислушиваются оба, повернувшись
лицом к комнате, где почивает отец Чира.
— Отче Чира,— вполголоса окликает с порога хозяин,—. достопочтеннейший... А, отче Кирилл! — кричит он громче.— Вы забыли сказать, когда вас разбудить.
Тишина. Никакого ответа.
— Отче Чира! — кричит хозяин еще громче.— Вы спите, а?
Опять молчание. Тишина. Из комнаты по-прежнему доносится только громкий храп, да еще с присвистом.
— Спит! — объявляет хозяин.— А кого мое вино свалит, тому не так просто подняться.
— А-а! Ну и храпит! Будто плотник болванки строгает,— шепчет в полном восторге отец Спира.— Славно! Сейчас можешь действовать спокойно. Знаю его, как себя самого. Коль скоро заснул и захрапел, можно свободно возле кровати сто один раз из пушки выпалить — не проснется. Ну, иди...
Хозяин исчез в гостиной.
— В карманах нет,— шепчет он с порога,— искал, нет... Образчиков всяких полно — образчики кукурузы, образчики шерсти, должно быть дочери на приданое...
— Куда же он, черт, его сунул! — произносит задумчиво поп Спира.— Погляди-ка, не в поясе ли? Есть у него в поясе карманчик.
— Да я пояса-то не найду! — сообщает хозяин немного погодя.— Может, не взял с собой?
— Как не взял! Как он без пояса перед владыкой предстанет? Там где-нибудь, поищи. Погляди, не сунул ли его под голову, под подушку... Матерый ведь волк... Сущий Каиафа!
Хозяин вскоре вернулся с поясом в руках, не чувствуя под собой ног от радости.
— Есть!.. Под голову положил, нашел под подушкой.
— Давай скорей сюда! — шепчет отец Спира и лихорадочно хватает пояс.— Ха, вот он, вот! Здесь, в уголке! Не говорил ли я тебе?! Вот он! Сейчас поскорей его вон, а вместо него сунем вот это! — И поп Спира быстро извлек из узелка зуб, опустил его себе в карман, а из кармана извлек сверточек, который вручил ему Аркадий, завязал в узелок и сунул в пояс отца Чиры.
— Ну, готово?
— Все в порядке; каждому свое. Скорее положи, откуда взял, и замотай, как было.
Хозяин положил пояс на место и вернулся.
— Спит и храпит по-прежнему! — удивляется хозяин.
— Спит, как зарезанный. Будь мы злыдни какие и обидчики, могли бы преспокойно вырвать у него еще два здоровых зуба, и то бы не проснулся! — заявляет поп Спира, окрыленный успехом.— Так, говоришь, вино крепкое было, а?
— Аки гром, аки гром! Свалило бы и самого Голиафа.
— Доказательство — отец Чира! Ох, и нагрузился же он, ха-ха-ха!
— Ну, слава богу! Сказал тебе: предоставь все дело мне.
— Э-э, спасибо тебе! Ты вот Голиафа помянул, а после столь удачного завершения дела и я могу вместе с царем Давидом воскликнуть: «Да посрамятся и смятутся все врази моя; да возвратятся и постыдятся зело вскоре». Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха! — смеется и поп Буря.
— Ну, а сейчас доброй-ночи. Наконец-то после стольких недель засну спокойно! Спасибо тебе, доброй ночи! Ты меня сейчас, так сказать, вторично в попы рукоположил... Доброй ночи! Погоди, уничтожить надо поскорей этот проклятый корпус деликти: пока он у меня в кармане; не смогу уснуть спокойно! — говорит отец Спира и выбегает во двор.
Рано утром они выехали и около полудня прибыли в Темишвар.
На следующий день, до обеда, наши попы предстали перед его преосвященством, который хотел прежде всего посоветовать им, как говорится, замять дело до того, как оно уйдет на рассмотрение в соответствующую инстанцию. Мы не держали в руках акта епископского архива и потому лишены возможности передать все подробности этой встречи, тем более что повесть стала бы на одну главу длиннее. Скажем только в заключение этой главы, что оба преподобных отца, отправившись к его преосвященству, пробыли у него довольно долго — битый час, если не больше; а когда покинули епископский двор, удивительно было то, что поп Чира (хотя и вошел он обвинителем) вышел порядком опустив нос и с пылающими щеками, а поп Спира, напротив, хоть и был обвиняемым, выглядел веселым, таким же веселым, как и в тот раз, когда был награжден красным поясом. Еще удивительней был ответ, который они дали своему знакомому, столкнувшись с ним при выходе епископии. «Ну как, закончилось?» — «Да, наконец-то!» — сказал поп Чира. «Слава богу, все в порядке!» — добавил весело поп Спира. Но самым удивительным было то, что оба попа не расстались у выхода из епископии, а продолжали путь рядышком, объясняясь и беседуя о чем-то...
— Значит, помирились! — воскликнут читатели. А почему поп Чира угнетен и взволнован, а поп Спира весел и доволен, об этом читатели узнают из следующих двух глав.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В ней перед читателем возникнет картина жизни попов — отца Спиры и отца Чиры, противоположная той, что была нарисована в прошлой главе, ибо сей последний (то есть поп Чира) на себе испытал правильность изречения, которое гласит: «Кто сеет ветер, пожнет бурю»
Попы задержались еще на полдня в Темишваре, чтобы сделать кое-какие покупки. Домашние надавали им поручений, ибо, как всякому известно, семейному человеку нельзя отлучиться в город и на полчаса, чтобы женская половина не нагрузила его, словно верблюда, таким множеством поручений, какое не удержится даже в голове Стратимировича. А тем более сейчас, когда попы собрались в самый Темишвар, где сельские жители готовы часами стоять, глазея на одну и ту же витрину. У попа Чиры был целый ворох поручений. У попа Спиры, правда, ни одного (ни он, ни домашние не думали об этом, не зная, каков будет «исход дела»), но ему самому пришла охота накупить всякой всячины и сделать домочадцам сюрприз. Радуясь, что отделался так дешево, он решил на деньги, которые, по его предположению, должны были пойти псу под хвост, купить что-нибудь нужное для дома. Поп Чира покупал, чтобы умилостивить, а поп Спира — чтобы порадовать.
Чего только не накупили .попы! И бумазеи, и фланели на зиму, и ботуши для обеих матушек. Поп Чира купил и рисовой пудры, и прибор ДДЯ завивки волос, и какие-то штучки для закручивания локонов, и новомодные шпильки (с особым названием в честь какой-то швабской принцессы-невесты), и гуммиластику для чистки, и машинку для застегивания перчаток, целый короб всевозможных ниток и вязальной шерсти — около десяти разных номеров, которых он не мог запомнить, а потому и записал еще дома, исписав целых пол-листа писчей бумаги. Войдя в магази он вытащил из кармана эту бумагу, развернул, положил перед собой, сел на стул, протер очки, нацепил их на нос и, глядя на запись, стал диктовать щуплому, хорошо причесанному лавочнику, зачеркивая очередное название карандашом, пока не приобрел все точно по списку.
Поп Спира купил большой брусок мыла, нож — резать ветчину, и уйму необходимых кухонных принадлежностей, которые в селах еще мало или вовсе не известны.
Вспомнил он и о своих спасителях — Аркадии и попе Буре. Аркадию он купил высокие ботуши, в которых он будет прислуживать в церкви, шаль за три сребра и красивую пенковую трубку с длинным чубуком за тринадцать сребров. Такую же точно трубку он купил и отцу Буре.
«Боже мой, что есть человек: не знает и не ведает,, что несет ему завтрашний день! — думал он, покупая все это.— Мог ли я предвидеть, что у меня явится желание делать покупки и удивлять Сиду!»
Оба попа накупили кофе, сахару, немало всяких булочек и рогаликов. Короче, понабирали столько, что едва поместили все в повозку. И когда в пятницу на заре попы взобрались на нее и тронулись в путь, то пришлось им сидеть,— простите меня за выражение, ибо речь идет об отцах церкви,— пришлось им сидеть столь же удобно, как черту на колу. В этом был отчасти виноват и сам Пера Тоцилов, который словно поклялся разорить всех попадавшихся ему под руку попов. Он дважды весьма основательно воспользовался гостеприимством в доме ченейского попа; на славу угостились и сам он и его лошади; а кроме того, он так добросовестно набил оба сиденья, и переднее и заднее, хозяйским сеном, что лошади еще по меньшей мере неделю смогут наслаждаться ченейской травкой.
Подвода тронулась. Всю дорогу от Темишвара до Че-нея преподобные отцы неумолчно беседовали. Разговор был, конечно, не такой сердечный и искренний, как прежде, что, разумеется, вполне понятно, но все же они беседовали, а в одном вопросе пришли даже к полному согласию.
— Сколько вы уплатили за подводу? — спросил Спира.
— Десять сребров! — ответил Чира.
— Что за черт! И я столько же. Потому, должно быть, что вы первый подрядились?
— Э, тут-то собака и зарыта; об этом я от самого дома размышляю. Когда он со мной рядился, то выходило, будто повезет меня одного. «Дорого, Петр,— говорю ему,— нельзя ли подешевле?» — «Возьмите попутчика, повезу дешевле».— «Найди, говорю, сам кого-нибудь».— «Не могу, отвечает, найдите вы — и повезу за шесть сребров».
— Ну и прохвост, так же точно и со мной разговаривал! Точнехонько! — пожаловался Спира.— Найдите, мол, попутчика, и я повезу вас за ч е т ы р е сребра... А он с того и с другого содрал по десять сребров. Торговался со мной так, будто я первый пришел. Пройдоха вахлацкая!
— Все они такие, черт бы их драл!.. Думается мне, этот вор, архивор Нича, ночной сторож, настропалил его. Батюшки, дескать, в ссоре, ни слова друг другу не скажут.
— Э, так и я бы извозничал,— заметил поп Спира.— Мужик, конечно, мужицкую сторону тянет.
Приехав в Ченей, завернули на полчаса к попу Буре.
— Ну, как все обошлось?— спрашивает с любопытством хозяин, оставшись наедине со Спирой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38