Только Петро-сов, хотя и шутливым тоном, высказал опасение:
— Один-единственный князь у нас был. И того вы уводите.
— Будьте покойны, поручик, — ответил я внушительно. — Князь окажется в Мешхеде самое большее дня на три-четыре позже вас. Идти дальше, опираясь на палку, ему будет нелегко. А у нас автомобиль. По приезде обратимся к врачу. Остальное зависит от самого князя. Как он захочет. Мой долг —предложить.
Мысль увезти князя в Герат возникла у меня внезапно. Он и в самом деле был мне нужен. Очень нужен. Что, если теперь вдруг откажется от своего слова? Но он не отказался, залпом выпил еще рюмку и поднялся, сказав:
— Я готов!
У меня стало так легко на душе, словно сбылась самая большая моя мечта.
Когда солнце направило свой клинок вниз, к земле, мы снова пустились в путь.
На месте Джона теперь сидел князь Дубровинский.
В Герат мы прибыли в базарный день. Вернее, когда базар уже начал расходиться. Бесчисленные толпы людей, кто пешком, кто верхом или на арбе, кто на ишаке или на верблюде, поднимая клубы пыли, двигались по дороге. Одни торговали удачно и теперь самодовольно похвалялись своими успехами, другие словно возвращались с похорон... Базар кого-то вознес, а кого-то оставил ни с чем. Для меня восточные базары были источником сведений. Тысячи людей разносили с базара новости. Известия, услышанные в базарный день, переходили из
уст в уста, попадая немедленно в самые отдаленные уголки страны, становясь иногда причиной самых неожиданных событий.
Недаром я отправил капитана Дейли с таким расчетом, чтобы он застал в Герате базарный день. Капитану предстояло пощекотать уши сотен афганцев неожиданной вестью, заставить их поработать языком. Справился ли он с этим?
Мы въехали на окраину города и вскоре, миновав медресе Улема, остановились перед центральной гостиницей. Я уже бывал здесь и раньше. Среди обширного сада стояли два дома. Большое двухэтажное здание было отведено местным жителям. А второй дом, на восточной стороне двора, предназначался для гостей — европейцев и местной знати. Сюда вели отдельные ворота, комнаты были обставлены богато, по-европейски.
Нас встретил сам хозяин гостиницы, купец Гоусет-дин. Он показал мне, одну за другой, все комнаты.
— Их хотели занять люди Асадуллы-хана. Я узнал, что вы едете, и не отдал им, — сказал он, с присущей купцам ловкостью на ходу набивая себе цену.
Я предложил ему сигарет и успокоил его, сказав, что долго не задержусь в Герате. Потом намекнул, что хорошо знаком с Асадуллой-ханом, сопровождал его по Индии. Купец сразу сделался разговорчивее, поделился со мной городскими новостями:
— Народ совсем отбился от рук. Как бы и к нам не пристало большевистское поветрие. В прошлый базарный день в городе началось волнение. Все ремесленники, начиная с пекарей и гончаров до сапожников, с женами и детьми пришли в диван к наиб-ульхокуме, требовали уменьшить налоги. Правитель прогнал их, а нескольких смутьянов, будоражащих народ, бросил в зиндан. Вмешались старейшины, а то не миновать бы кровопролития. В городе много большевистских лазутчиков. Говорят, ночью они и расклеили прокламации. Хотят поднять бунт. Ведь Кушка — рядом. Один прыжок, и большевики достигнут Герата. Дурные дела! Асадулла-хан неспроста приехал.
Тем временем расторопные слуги Гоусетдина затопили баню. Я выкупался и переоделся. Почувствовал облегчение, но тяжелая дорога все же давала себя знать. Особенно ныли ноги. Я пообедал, выпил коньяку и лег в постель. Но заснуть не смог. Мысли, одна другой беспокойнее, овладели мною. Перед глазами мелькали лица людей, с которыми предстояло встретиться. С чего начать? Этот вопрос не вызывал сомнений. План действий был намечен еще в Мешхеде, в кабинете генерала Маллесона, даже роли распределены, предусмотрены различные варианты, какие могли возникнуть. Теперь нужно было действовать.
Задача была не из легких: играя на национальных чувствах афганцев, настроить их против большевиков. Конечно, в этом направлении действовал не я один. Основная работа велась в Кабуле, через официальных представителей. Но я находился в самой гуще назревавших событий. По нашему предположению, основной спор мог возникнуть вокруг пендинского вопроса. С историей этого вопроса я был хорошо знаком, прочитал почти все, что было написано о нем.
Почти сорок лет тому назад русские, после продолжительных кровопролитных боев, овладели основным опорным пунктом туркмен — крепостью Геок-Тепе. Это обстоятельство, конечно, сильно обеспокоило наших. В свое время мы надеялись, что именно в Геок-Тепе русская коса найдет на камень. Крепость Геок-Тепе была сильно укреплена, и не без нашей помощи. Мы даже прислали инженеров из Индии. Но продвижение русских остановить не удалось. Двенадцатого января тысяча восемьсот восемьдесят первого года Геок-Тепе была взята. После этого оставалась еще надежда на Мервский оазис. Но и она не оправдалась. В начале восемьдесят четвертого года туркмены Мерва, предводимые женщиной по имени Гуль-Джамал, вдовой старого хана Нур-Берды, собрали большой совет. На этом совете было решено обратиться к «белому царю» с просьбой взять под свое покровительство Мерв. В результате русские войска почти без боя овладели всем оазисом Мерва. Но затем, продвигаясь в направлении Пендинского оазиса, где проживают туркмены-сарыки, они встретили сильное сопротивление афганцев. Вопрос о границах начал приобретать все более серьезный характер, обе стороны стягивали в район нынешней Кушки свои войска. Для наших создалась
выгоднейшая ситуация: возникал повод натравить афганцев на русских. Разве можно было упустить такой момент? Под предлогом оказания помощи при уточнении границ в Пендинский оазис была направлена комиссия во главе с генералом Питером Лемсденом. В состав комиссии были включены опытные офицеры-разведчики. А чтобы предостеречь их от всяких случайностей, с ними послали два кавалерийских эскадрона и две роты пехоты, всего более тысячи солдат.
К сожалению, афганцы не осмелились действовать решительно. После первых столкновений на берегу реки Мургаб, в марте восемьдесят пятого года, они бежали, оставив сотни убитых. По преданию, бытующему среди народа, их предводитель Салор Тимур-шах в отчаянии дважды поразил себя ножом. А наиб-ульхокуме велел обрезать четырем офицерам уши и носы. После этого Пендинский оазис полностью перешел в руки русских. Проникновение русских в Закаспий, естественно, создало большие трудности для нашей восточной политики. Русские подошли слишком близко к северным воротам Индии — к Герату, Кое-кто в Лондоне даже непререкаемо утверждал: «Если русские теперь, выйдя на берег Мургаба, громко свистнут, в Индии поднимется целая буря!» А иные кропотливые политики, роясь в архивах, раскопали, что еще Петр Великий намеревался идти походом на Индию, что Александр I договаривался об этом с Наполеоном. Однако людям, хорошо знающим обстановку, с самого начала было ясно, что царская Россия не сможет осуществить поход на Индию, что для русских дипломатов индийский вопрос нужен только как средство оказывать давление на нашу политику в Европе. Один из видных наших военных стратегов сказал так; «Угрожая Индии, русские хотят получить ключи к Босфору».
И вот, возвращаясь мысленно к запутанной истории прошлого, я снова и снова задавал себе вопрос: почему наши не вмешались решительно в борьбу за Геок-Тепе? Почему не оказали более широкой поддержки афганцам? Почему? Действуй мы в свое время решительнее, может быть, еще удалось бы заставить русских отойти к Каспийскому морю. Тогда не было бы нынешней смуты в Туркестане, а большевистское поветрие не перешло бЫ сейчас за Урал... Да, момент был; упущен. И надо хотя
бы теперь наверстать упущенное. Говорят, история не повторяется. По-моему, так думают только те люди, которые боятся ее повторения. История должна повторяться. Непременно должна! Разве пендинские события нельзя повторить? Среди афганцев немало людей, которые всерьез думают о том, чтобы продвинуть пограничные знаки подальше, к Мерву, и присоединить к Афганистану Ленде. Некоторые из них — лица высокопоставленные, могущие влиять на политику страны. Разве интересы сегодняшнего дня не требуют, чтобы мы поддержали их?
С этими мыслями я и заснул. И если бы не приход Абдуррахмана, который разбудил меня, спал бы довольно долго. Но Абдуррахман знал, что меня ждут срочные дела. Все же он походил по двору часов до десяти вечера и, только убедившись, что я все еще в постели, постучался ко мне в дверь.
Абдуррахман был родом из Индии, носил в кармане индийский паспорт. Но почти всю жизнь провел в Афганистане, занимаясь торговлей. Его караваны регулярно ходили между обеими странами. Из Индии он привозил ткани, сахар, чай, а назад отправлял ковры, каракуль, сушеные фрукты. В последние годы его торговые дела особенно преуспели. С началом войны, а затем революции из России в Среднюю Азию стало поступать меньше товаров, а некоторые совсем исчезли с рынка. Это, конечно, было на руку таким предприимчивым купцам, как Абдуррахман.
Оставив Артура в гостинице, мы с Абдуррахманом поехали к нему домой. Герат уже спал крепким сном, улицы опустели. Быть может, поэтому шум нашего автомобиля разносился как гром, а его яркие фары бросали свет далеко вперед, пробивая густую темень.
Абдуррахман жил в северной части Герата, за старой крепостной стеной, которая со всех сторон опоясывала город. В его широком, обнесенном высоким дувалом, густо заросшем деревьями дворе всегда было людно. Сюда непрерывно стекались гости изо всех уголков Афганистана, из района, где проживают туркмены, даже из Бухары и Хивы. Абдуррахман пользовался репутацией не жадного, радушного, гостеприимного коммерсанта. Его гостеприимство даже тревожило кое-кого из аф-
ганских сановников, были и такие, которые поглядывали на него с подозрением. Но щедрость помогала Абдур-рахману беспрепятственно проникать сквозь самые узкие двери.
Последний раз я видел Абдуррахмана в начале года. Тогда он был не совсем здоров —ездил в Кандагар и вернулся оттуда больным. Но теперь он поправился. Симпатичное, смугловатое лицо его было спокойно. Одет был во все белое: чалма на голове, тонкий халат на плечах, рубашка, шаровары — как чистый горный снег.
Едва мы вошли в дом, появился знаменитый повар Абдуррахмана — Ибрагим. По своему обычаю согнувшись чуть ли не вдвое, он почтительно приветствовал меня. Я пожал ему руку и спросил:
— Саламат асти?
— Элхемдылылла!
— Джур асти?
— Элхемдылылла!
— Хуп асти?
— Элхемдылылла!
— Ашкы!
— Ашкы!
Слушая, как мы приветствуем друг друга и взаимно справляемся о здоровье, Абдуррахман смеялся, как ребенок. Мы со стариком поваром всегда так здоровались. По его словам, он всю свою жизнь провел возле очага, дыша его обжигающим жаром. Нещадный зной печей, как видно, высушил его до самых жил: Ибрагим был тощ, черен, только белели редкие зубы. Казалось, ухвати его за нос, он сразу богу душу отдаст. Но все равно он был доволен судьбой, при каждом вздохе благодарил всевышнего. Как-то раз я спросил его:
— Что хорошего сделал тебе аллах, что ты так усердно благодаришь его?
Повар ответил с гордостью, как человек, вкусивший много сладостей в жизни:
— Милости аллаха неисчислимы. Он щедр и милостив. До сего дня, слава богу, в куске хлеба я не нуждался. Дай бог всем такую судьбу!
Кусок хлеба... Больше от жизни ничего не нужно! Большинство восточных людей таковы. Поэтому трудно угадать, когда начинается их бессмысленная жизнь и когда она кончается.
Пока я обменивался расспросами о житье-бытье с Ибрагимом, Абдуррахман успел переодеться. Это был один из тех мусульман, которые живут, сообразуясь с житейской философией, гласящей: «Никто не видел конца мира». Пять раз в день он молился аллаху, во не чуждался и веселья, при случае пил и коньяк, и виски, не отказывался от встреч с молодыми женщинами и девушками. Ложась спать с именем аллаха на устах, он поутру втихомолку поплевывал на небеса и обдумывал способы, как на земле заполучить в свою сеть рабов божиих.
Я шутливо заметил Абдуррахману:
— Как видно, вовсе не трудно обманывать бога. Переоделся — и делу конец...
— С богом поладить можно, — ответил Абдуррахман задумчиво. —Вот его рабов уговорить — куда сложнее. Только что пришло известие из Кандагара. Задержали двадцать восемь наших верблюдов. Все с грузом оружия, патронов...
— Двадцать восемь верблюдов?
— Да.
— Кто задержал?
— Хаким ! Кандагара.
За ужином Абдуррахман жаловался мне, что все труднее становится провозить оружие в Бухару и Хиву через Афганистан и что особенно мешает ему правитель Кандагара, — забросив все прочие дела, он только и занимается слежкой за караванами. И если не прибегнуть к помощи Кабула, то ни сам Абдуррахман, ни его коллеги-купцы не смогут выполнить свои обязательства.
Признаться, рассказ Абдуррахмана сильно меня встревожил. Поставки оружия были одним из важнейших дел. Я знал, что куда бы я ни приехал, в Бухару ли или в Хиву, прежде всего возникнет вопрос об оружии. Слишком многое обещано, и надо хотя бы частично выполнить обещание, иначе мои слова утратят всякую ценность,
С большим медным подносом в руках вошел Ибрагим, поставил на стол шашлык, от которого валил пар, и хотел удалиться. Я знаком остановил его, налил ему небольшую рюмку коньяку и сказал:
— Если ты этого не выпьешь, я не стану пробовать твоего шашлыка.
Старик сложил руки на груди.
— «Ан гадах бешикест, ан сагы неманед», — ответил он и, почтительно поклонившись, вышел.
Пообещав еще вернуться к вопросу о доставке оружия, я начал расспрашивать Абдуррахмана о положении в Герате, завел речь об Асадулле-хане. В двенадцатом часу пришел капитан Дейли. Он выглядел очень нарядно,— в новом, с иголочки, белом костюме. Под пиджаком — тонкая шелковая сорочка, серый галстук-бабочка обхватывал толстую шею. Белая шляпа на голове, белые туфли на ногах, в руках изящная трость.
Капитан вошел в комнату, снял шляпу, протянул мне руку и шутливо отрекомендовался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51