— Для чего?
— Чтобы закрепить нашу сделку наличными! Густые брови Арсланбекова нахмурились. Холодно посмотрев на меня, он ответил решительно:
— Нет, встретимся в Асхабаде!
Я только позднее понял, что слишком уж нажал на больное место своего собеседника.
Вот и Бухара позади. Снова перед нами тяжелый путь. Что путь в самом деле тяжелый — это мы поняли, как только отдалились от населенных мест и вступили в пределы пустыни Кызылкум. Необъятная пустыня! Куда ни глянешь — желтые, бесплодные пески. Как, должно быть, они ненавистны людям! Ни одной живой души кругом, даже птицы замолкли. Один только ветер свободно гуляет, вздымая песчаные вихри, — и больше никаких признаков жизни. А над нами — свинцовое небо... Да и оно, кажется, устрашилось суровой природы и поднялось еще выше. Окидывая взглядом окрестность, я мысленно спрашивал себя: оживляет ли когда-нибудь весна эти унылые пространства?
Кирсанов, видимо, почувствовал, что я переживаю. Закурив, заговорил:
— Вы, господин полковник, напрасно не послушались меня. Этот маршрут — очень трудный. До Ромитан еще есть какая-то тропка. А дальше... дальше — одни пески. Сыпучие барханы, куда ни глянешь. Трудно будет ориентироваться. Пока не поздно, лучше бы пойти вдоль реки.
В Хиву вели две дороги: одна — через пески Кызылкум, другая — по берегу Амударьи. Проводник, которого дал нам кушбеги, вчера, прощаясь с нами, советовал идти через Кызылкумы. По его словам, у берега Амударьи легко можно наткнуться на разъезды красногвардейцев. Кроме того, днем между Чарджуем и Турткулем ходят их сторожевые катера. Старики в последнем селении подтвердили его слова и тоже советовали нам идти через Кызылкумы. Но предупредили, что этот путь тяжелее и что тут могут встретиться всяческие неожиданности.
Я придержал коня, спешился и предложил спутникам передохнуть. Время приближалось к полудню. Последнее селение скрылось из глаз. Пора было решать, каким путем идти, на разговоры времени не оставалось.
Я отошел в сторону, чтобы наедине обдумать, как поступить. Разумеется, для нас самое страшное было — попасть в лапы к большевикам. Даже младенцу ясно, что мы не простые путешественники: все вооружены, у нас и пистолеты и пулемет. Повстречайся мы, паче чаяния, с большевиками, останется только одно —биться ло последнего патрона. А если идти через Кызылкумы... Кто скажет заранее, какой ветер дохнет нам в лицо, на что мы можем наткнуться? Как поступить?
Мне показалось, будто кто-то крикнул:
«Поворачивай назад, полковник!»
Я огляделся. Не заметил ничего. Прислушался... Ничего не расслышал, кроме невнятного говора своих попутчиков, голоса которых доносились из-за ближнего холма. Вернулся назад. За чаем продолжал размышлять, еще раз посоветовался с Кирсановым. Наконец резко поднялся, ни слова не говоря, сел на коня и направил его на запад, к Амударье.
Слава богу, трое суток миновали благополучно. На пути нам никто не встретился. Но погода вдруг испортилась: сперва подул холодный ветер, а затем полил назойливый дождь. Небо долго не прояснялось, туман плот-тю осел вокруг. Однако мы двигались, не сбавляя темпа. Хорошо понимали: теперь погода не очень-то будет нас баловать, и потому спешили выбраться из Кызылкумов раньше, чем нас здесь застигнет зима.
Вот и сегодня мы сели на лошадей еще затемно. Дождь, беспрестанно струившийся всю ночь, наконец затих. Но тяжелые тучи не сразу покинули небо. Только к полудню они постепенно поднялись, и небо начало проясняться. Солнце, однако, не светило ярко: бегло улыбнувшись нам сквозь плотную темную пелену, тотчас же опять исчезло.
Почти до самого вечера мы безостановочно гнали лошадей. У меня ноги сводила судорога, все тело отчаянно ныло. Спутники мои тоже устали, а никакого жилья поблизости не было видно. Наконец мы подъехали к котловине, густо поросшей гребенщиком и, решив остано-
виться здесь на отдых, развьючили лошадей. Долго бились, пока разожгли огонь, согрели чай, приготовили еду. Но не успел я взяться за пиалу с чаем, как ко мне подбежал Артур, оставленный сторожить на вершине соседнего бархана.
— Господин полковник! Со стороны Чарджуя — группа всадников! — доложил он, запыхавшись.
Казалось, тысяча иголок вонзилась в мое тело. Но я не подал виду, что взволнован. Стараясь казаться безразличным, поднялся, не спеша взобрался на бархан и, укрывшись под большим матово-зеленым кустом гребенщика, нацелил свой бинокль на юг. Действительно, со стороны Чарджуя цепочкой двигалась группа всадников. По-видимому, красноармейцы — среди них не было людей в чалмах и больших тельпеках. Что делать? Времени для раздумий не оставалось, надо было действовать немедленно. Кирсанов, по обыкновению, начал горячиться:
— Открыть огонь! Дайте мне пулемет. Я заставлю их повернуть обратно!
Но я не хотел ввязываться в такое рискованное дело. Ясно было, что всадники тоже не безоружны. Можно ли вчетвером вступать в единоборство с целым отрядом? И вообще, нужно ли рисковать, когда стоишь на самом краю пропасти?
Я спустился с бархана и еще некоторое время постоял в раздумье. Да, ничего другого не оставалось. Я приказал спутникам:
— Заверните в брезент пулемет, отнесите в сторону и заройте. Возьмите и мое оружие. Ваше оружие пусть останется при вас. Быстрее!
Кирсанов заколебался было. Но я прикрикнул на него:
— Капитан! Исполняйте приказ!
В несколько минут мы зарыли пулемет и все патроны в самой гуще зарослей гребенщика. Лошадь Кирсанова стреножили, надели на морду мешок. Старательно укры-ли и самого капитана. Затоптали костер, сели на лошадей и направились в сторону Амударьи, так, чтобы свернуть прямо перед встречными. Они теперь были ясно видны и без бинокля. Я с удовлетворением подумал, что поступил благоразумно, не приняв рискованного совета Кирсанова: конных было слишком много, чтобы мериться.
с ними силой. Отряд насчитывал по меньшей мере три, а то и четыре сотни сабель.
Стараясь увеличить расстояние, мы начали нахлестывать лошадей. От отряда отделились несколько всадников и помчались в нашу сторону. В тот же миг нас нагнал грозный окрик:
— Эге-э-эй! Остановитесь! Слышите?
Да, мы слышали... Но нам не хотелось останавливаться, мы продолжали ехать, не обращая внимания на окрик. Два всадника обогнали нас и преградили нам путь. А вскоре с шумом прискакали и остальные и окружили нас. Кругленький, как хорошо откормленный бычок, узбек сердито крикнул:
— Что вы, оглохли? Не слышите, что ли? Я ответил ему в таком же тоне:
— А почему мы должны останавливаться? Какое у вас к нам дело?
Толстяк так же грозно ответил:
— Сейчас узнаете, какое дело... Поворачивай!
— Куда?
— К командиру.
— Нам у командира делать нечего.
— Сказано — поворачивать, так выполняй приказ... Эх ты, полоумный мулла! Прошло время, когда вы цепляли на себя кучу тряпок и морочили людям головы. Езжай за нами!
Я промолчал, чувствуя, что стоит только сказать что-нибудь, как на меня со всех сторон посыплется ругань. Толстяк грозил неспроста, и лучше всего было подчиниться. Я так и сделал: молча повернул своего коня и поехал в сторону отряда.
Всадники растянулись цепочкой. Большинство были плечистые, здоровенные парни. И пулеметы у них были, и легкие орудия... Один из двоих конников, ехавших впереди, был русский, голубоглазый, рыжеусый, статным. Левая рука у него была на перевязи. Второй был узбек.
Русский, видимо, был командиром отряда. Он остановил коня и, глядя на меня, радушно приветствовал:
— Салам алейкум, яшули!
Я также ответил ему спокойно и приветливо:
— Валейкум-асалам! Жив-здоров, командир?
— Жив-здоров, слава богу...
Командир посмотрел на часы и, обращаясь к толсто-
му узбеку, что-то шепнул ему. Затем обернулся назад и скомандовал:
— Привал!
Мгновенно бойцы спешились, и все вокруг наполнилось, веселым шумом. Командир и толстый узбек бросили поводья на шеи лошадей и пригласили нас выпить вместе с ними пиалу чая.
Сердце мое билось учащенно. Котловина, поросшая гребенщиком, была совсем недалеко, две охотничьи собаки уже рыскали между кустами. Некоторые бойцы, расстегивая на ходу ремни, также устремились туда. Опасная тайна каждую минуту могла раскрыться. Во что бы то ни стало нужно было поскорее уходить от беды. Поэтому я вежливо отказался от приглашения командира:
— Спасибо... Мы уж и чаю напились, и поели. Если разрешите, мы намерены продолжить наш путь.
Толстый узбек перевел мои слова командиру. Тот зорко заглянул мне в лицо и сказал:
— Время нельзя догнать. Не спешите... Раз уж встретились, давайте выпьем вместе чаю. Мы тоже не собираемся задерживаться. Знакомство — дело хорошее. Может, когда-нибудь еще доведется встретиться.
Мне показалось, что командир о чем-то догадывается. Но, видимо, как человек опытный, он действовал не спеша, хладнокровно. С тем же радушием в голосе он повторил:
— Слезайте с коней, слезайте... Мы вас долго не задержим!
Я спешился. Переговариваясь с окружающими, командир направился к бойцам. Мы остались с толстым узбеком. Бойцы проворно нарубили веток гребенщика и устроили подстилку, принесли чай. Узбек начал задавать нам вопрос за вопросом: кто мы, куда идем, когда мы вышли из Хивы? Немного погодя вернулся и командир. Сразу же спросил, улыбаясь своими голубыми глазами:
— Ну как, Ахмед... Познакомились? Продолжая сидеть, Ахмед почтительно ответил:
— Да, Валентин Васильевич, познакомились. Таксыр возвращается на родину, в Аравию.
— Вот как? — Командир сел напротив и, все так же зорко глядя на меня, переспросил: — Так вы араб?
— Да... Слыхали о Мекке?
— Слышал... Мекка... Медина... Кто их не знает?
— Я из Мекки. Из самого Байтил-Харама.
— А сюда-то как вы попали?
Повторяя тщательно заученную легенду, я рассказал, как приехал в Туркестан, где побывал, с кем встречался. Командир внимательно выслушал мои почти правдоподобные измышления и многозначительно улыбнулся:
— Значит, спасаетесь от беды? .. Так?
— Да... Если бы все было спокойно, я, может быть, еще не уехал бы. Но в этих краях усиливается беспорядок. Огонь бедствия разгорается все сильнее и сжигает все окружающее.
— Люди Джунаид-хана, говорят, подняли крик: «Большевики, мол, арестовывают духовенство». Может, и это вас встревожило?
— Нет, в этом отношении я ничего не опасаюсь. Я —-человек религии. Религия не нами придумана. Она имеет свою историю. Имеет свое прошлое, свое будущее... Миллионы людей ежедневно по пять раз возглашают хвалу создателю. Просят его защиты. Если даже перебьете всех духовных лиц, вы не сможете уничтожить корни религии, ибо религия не зависит от духовенства — она заключена в душах людей. Вот сейчас в Хиве поднялся большой спор. Вы, большевики, тут не в счет. Старейшины мусульман спорят между собой. Сеид-Абдулла тащит людей в одну сторону... Джунаид-хан тянет их в другую... Тачмамед-хан поет свою песню. Все трое — мусульмане. Все трое — старейшины. Скажите сами: кому должны помогать мы, преданные слуги создателя? Кого поддерживать?
— Никого! — ответил командир. Его, видимо, очень заинтересовали мои рассуждения. — Если вы человек религии, то должны оставаться в стороне от теперешних событий. Вы не должны вмешиваться в политику.
— Мархаба! Отлично! — Я продолжал еще серьезнее:— Совершенно верно. Оставаться в стороне от теперешней смуты. Учить людей, что споры и вражда противны исламу и шариату...
Я обратился к Артуру: — Абдулла! Подай сюда священный Коран.
Артур легко поднялся, раскрыл хурджин и, достав оттуда завернутый в кусок зеленого бархата Коран и несколько раз приложив его к своему лбу, подал мне. Я то-
же прикоснулся к нему лбом. Затем стал листать страницы. Остановившись на одной из них, с выражением прочитал несколько строк. Затем приблизительно перевел прочитанное:
— В первом стихе восьмой суры священного Корана говорится: «Слуги создателя! Соблюдайте между собой порядок и мир». Аллах осуждает бессмысленные усобицы. Он любит терпеливого!
Я снова поднес Коран ко лбу и, возвращая книгу Артуру, добавил:
— Все, что совершается на свете, совершается по воле создателя. Без его воли и малая хворостинка не будет сдвинута с места. В священном Коране так именно и сказано.
Решив доказать своим собеседникам, что я не из тех духовных, у которых нет ничего за душой, я снова обратился к Артуру:
— Абдулла! Прочитай сорок шестой стих восьмой суры.
Артур раскрыл книгу и нараспев прочитал названный мною стих. Ахмед протянул руку и попросил:
— Ну-ка дайте и мне прочитать этот стих!
Я сам взял Коран у Артура и, указав пальцем то место, которое он только что читал, громко повторил стих. Ахмед понял, что я не хочу давать книгу ему в руки, и, нагнувшись ко мне, прочитал про себя несколько слов. Повторив вслух: «...к аллаху обращаются все дела!»— и внимательно поглядев на меня, он с иронией спросил:
— Значит, революция, свержение белого царя, переход власти в руки бедного люда — все это совершилось по воле аллаха. Так?
— Конечно! — ответил я без запинки. — Без воли создателя ничего не может совершиться!
— Почему же вы тогда против революции?
— Кто против?
— Вы, духовенство, против революции.
— Нет! Далеко не все духовенство! К тому же многое зависит и от вас. Если вы начнете рубить священное дерево ислама и шариата, тогда, конечно, и мы будем вынуждены взять в руки меч справедливости. Будем бороться до последнего дыхания! Если же вы будете действовать терпеливо, разумно, не будете посягать на свя-
щенные чувства народа, тогда и мы не будем вмешиваться в ваши распри.
Мои уверенные ответы сильно заинтересовали командира. Дымя удушливой махоркой, он заговорил:
— Постойте, постойте, ахун! У меня к вам вопрос: должно духовенство вмешиваться в политику или нет?
— Нет, духовенство не должно иметь дела с политикой!
— Вот в этом корень дела. Мы тоже хотим этого. Нашего вождя зовут Ленин. Слышали?
— Слышал.
— Вот он говорит: мечети и молельни нужно отделить от государства. Знаете, что это значит? Это значит, что религия не должна вмешиваться в политику!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51