— Что это значит?
— Вы не поняли? — Кирсанов скривил губы.—Арсланбеков, как и вы, опытный разведчик. К тому же у него острый ум. Он сразу понял, что разработанный вами в Бухаре оперативный план ничего не даст. Об этом в доме у генерала Боярского был большой разговор.
— Вы-то откуда об этом знаете?
— Спросите у Арсланбекова, он скажет...
Меня охватило бешенство. Кого я водил за собой! А что, если и Арсланбеков такой же?
Я попытался заставить капитана заговорить откровеннее:
— Вы не досказали о луке. Не забудьте!
— Нет, не забуду. — Кирсанов пытливо посмотрел на меня и продолжал: — Арсланбеков сказал: «Под предлогом борьбы с большевизмом англичане хотят водрузить в Туркестане британский флаг. Хотят превратить Туркестан во вторую Индию». И вы, по его словам, хотите осуществить это руками местного населения, не вводя сюда больших сил. Но, сказал Арсланбеков, в Туркестане вам не на кого опереться. В самом ближайшем времени вы будете вынуждены или бежать, забрав свои пожитки, или же по-настоящему окунуться в кровавую грязь. Это его подлинные слова. И, по-моему, он говорил правильно. Вы хотите одним выстрелом убить двух зайцев: и угнетенные вами народы изолировать от влияния революции, и, пользуясь революцией в России, расширить границы своих колониальных владений. Не удастся, господин полковник! Поверьте, ни то, ни другое не удастся!
Мне стало не по себе. Но я сдержался и заговорил с тем же внешним спокойствием:
— Вы знаете, капитан, что вас ожидает?
— Знаю! — твердо ответил Кирсанов. — Вы хотите предложить мне свою помощь? Путь к спасению?
— По-моему, вы не нуждаетесь в спасении.
— Почему? Мне всего сорок шесть лет. В Ташкенте ждет жена, ждут дети, старуха мать. Я бы еще хотел жить. Но, честно говоря, не надеюсь на ваше благородство.
— Не надеетесь, потому что чувствуете свою вину. Вы — преступник!
— Нисколько! — ответил Кирсанов спокойно. — Получается парадокс. Вы, гражданин Великобритании, нарушаете границу суверенного государства... Встречаетесь с антиправительственными элементами... подстрекаете их к восстанию, к свержению законной власти... А я, как представитель этой власти, принимаю меры предосторожности. Иначе говоря, защищаю интересы своего правительства, своего народа. Скажите: кто же преступник? Кто должен сидеть в наручниках? — Я сердито кашлянул. Кирсанов продолжал, не переводя дыхания: — Вы на чужой территории действуете как каратель... как вершитель судеб. Где тут справедливость? Где тут логика?
— Вот логика!
Сам не помню, как я занес руку... Изо всей силы хлестнул капитана по щеке и тут же вышел.
Вернувшись к себе, я долго сидел в раздумье. Кирсанов неожиданно обернулся для меня смертельной угрозой. Он мог свести на нет усилия всех шести месяцев. Что делать? Только один выход: убить его и зарыть где-нибудь под кустом саксаула, пока не вернулся генерал. Повесился, мол... Или — пытался бежать... И действовать надо руками Арсланбекова. Кирсанов — его дитя. Пусть сам и рассчитывается с ним!
Пришел капитан Тиг-Джонс. Должно быть, он тоже с кем-то повздорил: лицо его побагровело, в глазах сверкала злоба. Я осведомился о причине его волнения. Швырнув на стол целую пачку бумаг, он яростно заговорил:
— Смотрите: весь город полон этой мерзости! Заклеили все стены, вплоть до мечети бехаистов! Я вызвал начальника полиции, спрашиваю: «Что же делают ваши люди?» Знаете, что он мне ответил? Говорит: «Я не могу поставить часовых у каждой двери». Как вам это понравится? Может же быть такой идиотизм?!
Взяв одну из листовок, я бегло просмотрел ее. Это была большевистская прокламация: «Долой английских оккупантов!»... «Да здравствует советская власть!»... «Да здравствует Ленин!» Я не стал читать остальные. Стараясь успокоить капитана, я пошутил:
— Сберегите... Пригодятся в Лондоне, когда будете писать мемуары.
— Еще неизвестно! — Тиг-Джонс улыбнулся, начиная успокаиваться. — Как бы вместо мемуаров не пришлось подписывать протоколы допроса!"
— Почему?
— Дела неважные, господин полковник. Если события и дальше пойдут так, то как бы не пришлось нам удобрять землю своими трупами...
Капитан Тиг-Джонс был боевой офицер, проверенный в фронтовой обстановке. В Туркестан поехал охотно, в надежде, что в краях, которые еще не видели британских солдат, ему посчастливится часто менять погоны. Поэтому его пессимизм меня, признаться, удивил.
Если у него опускаются руки, чего же тогда ожидать от остальных?
Я перевел разговор на другую тему:
— У известной вам Софьи Антоновны живет один художник. Вы знаете его?
— Один раз видел.
— Почему он не призван в армию?
— Говорят, болен. Не годен к строевой службе.
— Чепуха! Никого нет здоровее. Распорядитесь, пусть его сегодня же призовут и отправят на фронт.
Капитан многозначительно улыбнулся. Он, разумеется, понимал, чем вызвана моя забота о художнике. Пускай. . . Я решил так или иначе переупрямить Екатерину. Говорят, насильно мил не будешь. А может, будешь? Может, увидев, что попала в тупик, она возьмется за ум, вернется на прежнюю дорогу?
Я еще раз намекнул, что заговорил о художнике не случайно.
— Строжайший приказ: призвать его сегодня же! Тиг-Джонс опять усмехнулся:
— Будьте покойны, самое большее через два часа он будет в казарме.
Я поднялся, предложил закурить и завел разговор о Кирсанове:
— Русский капитан не признается в том, что он большевик. Наоборот, обвиняет Арсланбекова в измене нам. Вы сами допрашивали его?
— Нет. .. Мне рассказал Арсланбеков.
— По-моему, это просто соперничество. Оба царские офицеры, старые разведчики. Понося друг друга, хотят набить себе цену.
Мы еще поговорили о делах. Капитан рассказал о настроениях в городе, затем перешел к положению на фронте. К этому времени появилась Элен, — я еще раньше условился с ней пойти в город. Ровно в одиннадцать часов капитан откланялся и отправился по своим делам, а мы с Элен вышли прогуляться.
Погода и сегодня была чудесная. Недаром Закаспий называют «солнечным краем». В Асхабаде действительно много солнца. В летние месяцы здесь стоит беспощадный зной. А сейчас, зимой, солнечные лучи только оживляли, снимали усталость. Ласковое тепло, казалось, окутывало нас со всех сторон, подымая настроение,
придавая бодрости. Да и воздух был сухой, здоровый. В самые жаркие дни здесь не приходилось потеть так, как, скажем, в Калькутте или Карачи.
Пройдя по Офицерской улице, мы с Элен свернули в сторону Русского базара. Миновав Скобелевскую площадь и уже подходя к типографии, я вспомнил, что не взял бумажник. Идти без денег на базар... Мне еще никогда не случалось попадать в такое положение! Я остановился и, шаря в карманах, сказал:
— Элен! Сегодняшние расходы на ваш счет. При мне, оказывается, нет ни гроша.
Элен тихо засмеялась:
— Вернете с процентами, у меня есть деньги. — Она открыла сумочку и, достав несколько хрустящих бумажек, протянула мне.
Я удивленно посмотрел на Элен:
— Что это?
— Деньги.
— Чьи деньги?
— Прочитайте...
Я прочел надписи на ассигнациях. Они были на двух языках: английском и русском. Сразу же бросились в глаза несколько слов, напечатанных крупными буквами на русском языке: «Обязательство Великобританской Военной Миссии». Остальной текст был напечатан помельче: «Именем Великобританского Правительства я обязуюсь заплатить через три месяца с сего числа предъявителю сего пятьсот рублей. Генерал-майор Маллесон. Великобританская Военная Миссия». Слово «пятьсот» было выделено более крупным шрифтом.
В самом низу, уже совсем мелкими буквами, стояло:
«Признано Закаспийским Правительством к хождению наравне с денежными знаками».
Я с откровенным изумлением посмотрел на Элен:
— И это ходит на правах денег?
— Да.
— Когда выпустили?
— Там есть дата.
Я снова начал перебирать бумажки. Действительно, на них стояло по-английски: «12 декабрь 1918». Я не знал о такой операции. Спросил у Элен, чем это вызвано. Она ответила со смехом:
— Причина одна: средств не хватает. На все нужны деньги. Просят миллионы, но одному богу известно, куда они расходятся. Ведь еще недавно мы выдали баснословную сумму. А теперь просят! Вот генерал и решил выпустить эти деньги.
Элен показала на одинокое, закопченное дымом здание типографии и сказала:
— Деньги теперь печатают вот здесь.
Я знал, Маллесон умеет находить выход из трудных положений. Действительно, нелегко насытить прожорливых, жадных к наживе людей. Генерал поступил умно.
Я положил бумажки в карман и продолжал расспросы:
— А Лондон знает об этом?
— Знает... Переговоры шли около месяца. Лондон советовал обещать уплату по окончании войны. Но Фунтиков и остальные не согласились, сказали: «Такие обязательства невозможно будет распространить среди населения, лучше после продлим срок».
Мы подошли к Русскому базару. Сразу же нам в уши бросились назойливые звуки шарманки. Торговля, видимо, была в полном разгаре: базар гудел, словно улей в жаркий полдень. Кто-то покупал, кто-то продавал. Невозможно было разобрать, на каком языке, на каком наречии говорят. Асхабад был многонациональным городом: здесь жили туркмены, русские, армяне, евреи, персы, узбеки, курды... У каждой национальности был свой район, своя улица, своя мечеть или церковь, даже были распределены профессии.
У самого входа на базар нас встретила смуглолицая цыганка с живыми, зоркими глазами, она обратилась к нам. по-русски:
— Дай руку, погадаю... Не пожалей несколько копеек. Не будешь раскаиваться. Тебя ждет известие.
Я остановился и спросил:
— Кого из нас ждет известие? Цыганка ответила, весело улыбаясь:
— Тебя. .. Известие не очень доброе. .. Кто-то подкапывается под тебя. Но все окончится благополучно. Скоро отправишься в дальнюю дорогу. Там тебя ждет большое счастье...
«Ты, я вижу, хитрая», — подумал я и, указывая на Элен, спросил:
— Скажи теперь, какая новость ждет мою ханум?
Элен, явно польщенная, рассмеялась. Цыганка, видимо, поняла, что она смеется неспроста, и серьезно покачала головой:
— Нет, она не ваша ханум.
Элен достала из сумки мелкие деньги и, бросив их на раскрытую ладонь цыганки, взяла меня под руку.
— Видите, даже цыганка определила, что наши сердца бьются не в такт, — сказала она и снова весело засмеялась.
Я думал о другом: какие бывают случайности в жизни! Выдумка цыганки в самом деле была близка к действительности. Меня ждали новости, это правда. Правда и то, что под меня подкапываются. Но я был уверен, что благополучно выйду из создавшегося неприятного положения. Возможно, мне действительно предстоит поехать в Австралию. Цыганка, конечно, много раз повторяла эту свою выдумку. Возможно, даже сегодня уже говорила эти же слова кому-нибудь другому. И следующему, наверно, скажет то же самое. Но как совпала ее выдумка с моими переживаниями!
На Русском базаре мы задержались недолго. Здесь не было ничего интересного, в основном торговали съестными продуктами — мясом, молоком, фруктами, дынями, арбузами.. . Зато на Текинском базаре! Там на каждом шагу можно было встретить прелести замшелого восточного быта. Поэтому, дойдя до Карабахской мечети, мы повернули назад, прошли мимо караван-сарая кучанцев и направились в сторону «вшивого базара». Да, в Асха-баде был и такой базар. Здесь продавали разную рухлядь, ветошь, тряпье. Здесь же собирались со всего города оборванцы, нищие, калеки. «Вшивый базар» был местом сборища амбалов, в основном персов и курдов.
Когда мы миновали караван-сарай, из соседней чайханы вышел комендант Гаррисон. За ним плелись несколько солдат-индусов. Комендант громко ругался. Он нас не видел, мы тоже сделали вид, что не заметили его, и прошли мимо. Элен указала глазами на ворота караван-сарая и пожаловалась:
— Едва индусы вырвутся из казармы, они сразу же бегут сюда. Сперва заходят в чайхану. Потом поднима-
ются наверх и там развлекаются с уличными женщинами. Генерал запретил выпускать их из казармы. И все равно, смотрите, убежали.
Однажды я набрел на «вшивом базаре» на интересное зрелище: амбалы, разделившись на две группы, дрались. Это было ничуть не хуже прославленных боев гладиаторов. Здоровенные молодцы с диким ревом бросались друг на друга, тяжелые паланы переходили из рук в руки, глухие удары огромных кулачищ слышались еще издали. Но ни у кого не было в руках ножей. Может быть, поэтому никто и не старался разнять дерущихся, напротив, все зрители, включая полицейских, криком подзадоривали их. Наконец появился известный всему Асхабаду бандит — Ибрагим-гочи, выхватил из-за пояса наган и выстрелил в воздух. Амбалы разом утихли. Расталкивая толпу, Ибрагим-гочи кричал на них:
— Болваны! Недаром творец создал вас амбалами. Чего взбесились?
Драчуны молчали. У них тоже был свой господин, свой вождь.
На этот раз базар был спокоен. Амбалы сидели на солнышке, тихо переговариваясь. Некоторые, отойдя в сторонку, освобождали свои лохмотья от вшей. Я указал на одного из них Элен и, посмеиваясь, сказал:
— Смотри, что он делает... Этот базар недаром на зывают вшивым!
Элен вздрогнула, словно ее коснулась змея. Сделала гримаску и презрительно проговорила:
— Вам больше нечего показать мне?
Текинский базар принадлежал туркменам. Чего только не продавали здесь! На этом базаре можно было найти все что угодно, начиная с дров и самана, кончая овцами и верблюдами. Я любил посещать ковровые ряды. И на этот раз решил в первую очередь пойти туда.
Оказалось, однако, что ковровые ряды почти опустели. В продаже не было ничего, кроме потертых паласов, чувалов и торб. А прежде здесь можно было купить лю-
бой ковер, даже самый дорогой. Бородатые туркмены, набросив на плечи разноцветные ковры, бродили по базару. Лавки тоже были полны. Теперь и там не было сколько-нибудь стоящего товара.
Элен еще, оказывается, не бывала на ковровом базаре. Пришлось объяснить ей, что базар почему-то совсем опустел. В это время медленными шагами к нам подошел мужчина в черном халате, с небольшой бородкой, и тихо спросил по-русски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51