Так хотелось бы увидеть долины, поросшие свежей зеленью, одетые в яркий наряд. Но где они? Может быть, вон там, за той иссохшей лощиной, откроются нам свежие, зеленые пространства, покрытые пышной растительностью? Но миновали и эту лощину. И снова тот же вид, те же краски. Казалось, голой, суровой пустыне не будет
конца. А выносливый, из хорошо закаленной стали автомобиль мужественно преодолевал тяжелый путь, мчась от холма к холму, от низины к низине.
К тяготам пути добавлялось еще отсутствие спутника. Не с кем было поговорить. Будь со мной сейчас капитан Дейли... Он постарался бы найти что-нибудь привлекательное даже в этой окружающей со всех сторон безжизненной, давящей местности. Хотя бы сказал: «В этой пустьгае слышен голос Фирдоуси, аромат «Шахнаме». Я, разумеется, посмеялся бы. Поспорил. Время проходило бы быстрей. Но сейчас не было даже капитана Дейли. Оставалось сидеть неподвижно, в какой-то полудремоте, безучастно наблюдая, как убегает вдаль песчаная равнина. Хорошо, хоть особой жары не было, все еще ощущалось дыхание повеявшей два дня назад с северо-запада прохлады...
Я постарался нарушить воцарившуюся в машине скуку. Полуоборотясь назад, спросил сидевшего позади сержанта:
— Артур, как ты находишь здешнюю природу? Артуру, видимо, тоже было скучно. Он оживился и охотно ответил:
— В этих местах, господин полковник, никакой природы не видно. Где эта самая природа, о которой вы говорите?
Другого ответа от Артура я не ждал, зная, что и он смотрит по сторонам неохотно, неприязненно. Он был родом из Кении, из семьи зажиточного колониста. Отец отправил его в Лондон учиться, в надежде сделать агрономом, но вскоре разразилась война, и Артура призвали в армию. Первоначально он проходил военную подготовку в казармах близ Глазго. Затем его направили на Ме-сопотамский фронт. Там он был ранен и переведен в Индию. И вот теперь мчится из Персии в Афганистан.
Я подзадорил Артура:
— Молодец, Артур! Совершенно верно. Какая в этом аду природа? Безжизненная песчаная пустыня. Высохшая земля... Но если передать эти земли десятку-другому фермеров, таких, как твой отец...
— О, тогда эти земли за несколько месяцев превратились бы в цветник! Наши места тоже были когда-то выжженной пустыней. А теперь... Теперь там настоящий рай!
Шофер Ричард до сих пор молчал, не своди глаз с дороги и крутя баранку руля то вправо, то влево. Теперь и он вступил в разговор:
— Как бы нам не пропасть, с нашим стремлением превратить весь мир в сплошной рай. Когда-то здесь, как гроза, прошел Александр Македонский. А что от него осталось?
— Ха-ха-ха! — я чистосердечно расхохотался. — Если бы все были такими философами, как наш Ричард! Ведь откуда начал, а где кончил!
Ричард на полном ходу перемахнул через высокий бархан и только тогда возразил:
— Разве не правда?
Я неспроста назвал его философом. Он в самом деле любил пофилософствовать и то и дело разражался такими вот сентенциями. Без улыбки, с самым серьезным видом. Оттого его слова вызывали еще больший смех.
Я попытался разжечь спор:
— Ну, кто из вас ответит философу? Артур, ты?
— Нет, нет! Спорить с философом мне не под силу.
— Джон, а ты как?
— Я, по правде сказать, не знаю, с чем едят философию, — лениво отозвался третий мой спутник.
— Слышишь, Ричард? Я вижу, поле битвы предоставлено нам двоим. Не возражаешь?
— А может, мне взять свои слова обратно? Как вы считаете?
— Почему?
— Вдруг на самом деле поверю, что я философ, и перегну палку.
— Ну, ну... Ты не увиливай. Давай поговорим начистоту. Ты говоришь: «Когда-то здесь, как гроза, прошел Александр Македонский». Правильно говоришь. Как гроза пронесся. А Чингисхан предал здесь все огню. Неподалеку отсюда, у самой границы, лежат развалины древнего города Мерва. Когда-то это был один из самых прославленных городов мира. Но посмотри на него сейчас. Кроме камней, там ничего нет. Кто разрушил его? Грабители Чингисхана. Но мы... Скажи мне: какой город мы разрушили? Какую страну сровняли с землей?
Ричард молчал. Я продолжал:
— Мы, дорогой философ, никого не грабим, ничего не уничтожаем. Наоборот, учим варваров, как нужно жить. Из векового сна выводим их на свет...
Мы приближались к отаре овец, пасшейся в низине. Рокот машины перепугал бедняжек: покачивая курдюками, они кинулись прочь. Чабаны, кипятившие на костре у дороги чай, увидев автомашину, тоже побросали свои скарб и пустились в бегство. Но, отбежав на некоторое расстояние, остановились. Ричард, отпустив педаль, дал несколько долгих гудков. Чабаны отбежали подальше. Когда же мы, разгоняя устремившихся к нам со всех сторон собак, взобрались на холм, чабаны опять остановились. Я расхохотался и возобновил прерванный разговор:
— Видишь, философ? Скажи теперь сам: чем отличаются эти существа от животных? А они называют себя людьми. Да, они тоже люди. Но между нами и ними та-
кая же разница, как между небом и землей. Ты ведешь машину, управляешь ею... А что могут они? Ничего! Но и их надо научить. Их тоже надо приобщить к цивилизации, сделать настоящими людьми! Кто может осуществить это? Ты, я и другие, подобные нам. Вот потому-то мы и не пропадем. Мы приносим благосостояние, строим заводы, фабрики, прокладываем железные дороги. Обновляем мир.
— Эту философию вам вряд ли удастся втолковать, например, индусам.
— А зачем втолковывать? Ты бывал в цирке?
— Да.
— Значит, ты видел, как диких хищников — африканских тигров и львов — учат там прыгать через огонь, стоять на двух лапах. Ты думаешь, они понимают, что делают доброе дело? А дикарь, дорогой философ, порою бывает хуже всякого животного. И сам при этом считает себя человеком. Вот почему и трудно объяснить ему, что он животное. Не так ли, Артур?
— Сущая правда, господин полковник. Здешние — еще ничего. Наши негры куда хуже. Не могут отличить белое от черного. Настоящие дикари!
— Слышишь, философ? Ричард помолчал, потом ответил:
— В одном я твердо убежден: никогда наш путь не сойдется с путями азиатов или африканцев!
— Ого! Это уже что-то новое! — Я старался не менять тон, хотя глупые рассуждения Ричарда начинали меня раздращать. — На основании каких фактов вы пришли к таким глубоким выводам, уважаемый философ? Объясните!
— Объяснить нетрудно, — уверенно продолжал Ричард.— Мы называем азиатов варварами, а африканцев дикарями. Они тоже не питают к нам симпатии. Зовут нас палачами, грабителями. . . Как могут сойтись пути, если сердца бьются не в лад?
Мне очень хотелось осадить Ричарда. Но такой возможности не было. Наша автомашина карабкалась на холм. И вдруг, перевалив его, въехала в обширную, раскинувшуюся с юга на север зеленую долину. Стало легче на душе. После удручающих, мертвых песков свежая зелень долины показалась новым миром.
Рассекая долину надвое, по ней бежал арык с проточной водой. На берегу арыка виднелись кибитки и шалаши— должно быть, жилье переехавших на полевые работы дехкан. По обе стороны дороги в ярких лучах солнца поблескивали огромные арбузы.
Как только мы начали спускаться с холма, из шалаша, стоявшего неподалеку от моста через арык, торопливо выбежали двое военных. Размахивая руками, они направились наперерез нашей машине. Я мигнул Артуру и Джону и велел остановить машину. Высокий, тощий офицер, подойдя ближе, заговорил на ломаном английском языке.
По погонам я определил, что незнакомцы — русские офицеры. Как они сюда попали? Кто такие? Множество вопросов шевелилось в моей голове. Я ответил на родном языке, хотя по выговору чувствовалось, что офицер неважно знает английский:
— Чем могу служить, дорогие друзья?
Незнакомцы, видимо, не вполне поняли мой ответ. Высокий, тощий офицер на чистом французском языке спросил:
— Может быть, среди вас кто-нибудь знает французский?
Я выпрыгнул из машины и протянул руку:
— Давайте лучше поговорим по-русски.
Лица офицеров прояснились. Подошедший первым назвал себя. Он — штабс-капитан Герасимов, а его спутник—поручик Петросов. Я предложил им сигарет и спросил, каким образом они попали сюда. Герасимов, просительно посмотрев на меня, ответил:
— Если у вас есть время, уделите нам десяток минут. Мы бежали из кушкинского гарнизона. Слышали, что генерал Маллесон двигается с войсками на Асхабад. Мы идем к нему. Простите, с кем имею честь? ..
— Я — полковник Форстер. Один из помощников генерала Маллесона.
— О-о! Сам бог послал вас нам. Теперь мы вас не отпустим, господин полковник. Мы пришли к вам. — Штабс-капитан приказал, обратясь к товарищу: — Ступай позови князя. Быстро!
— Что, среди вас есть даже князь?
— Да, есть один хроменький князек. Натер в дороге ножку и не может ходить.
В этот момент подошел и сам князь. Это был крепкий, средних лет голубоглазый блондин со светлыми усиками. Одна нога его была обута в сапог, а вторая, обмотанная белой тряпкой, засунута в чувяк с заложенным внутрь задником. Шел он прихрамывая, опираясь на толстую палку.
Я решил проверить, действительно ли эти офицеры из Кушки. Спросил, знают ли они капитана Воробьева. Первым откликнулся Петросов:
— Еще бы! Очень хорошо знаем. Мы собирались идти вместе. Но князь заболел, и нам пришлось остаться. Как мы слышали, капитану не повезло. А где его жена? Где Екатерина? Вы не знаете?
— Екатерина, по всей видимости, сегодня выехала из Мешхеда в Асхабад. Она вышла замуж.
— За кого?
— За министра иностранных дел Закаспийского правительства, господина Дохова.
— Ого! Тогда нам привалило счастье...
Мне и самому хотелось потолковать с офицерами. Ведь в Герате предстоял серьезный разговор с афганцами о Кушке. Офицеры подвернулись в самый нужный момент. Я расстегнул пояс, на котором висел пистолет, и, бросив его в машину, сказал:
— Чтобы поговорить спокойнее, господа, бросьте и вы ваше оружие в машину.
Офицеры были явно удивлены. У князя желваки на скулах заходили от возмущения. Я решил еще сильнее задеть его.
— Не обижайтесь, господа. Время такое... Прежде разве увидели бы вы князя в таком виде: одна нога в сапоге, другая в туфле!
Князь готов был испепелить меня взглядом, но промолчал. Я дал понять, что не собираюсь отказываться от своих намерений:
— Если вы, господа, действительно хотите беседовать со мной, поспешим. У меня мало времени.
Герасимов и Петросов без промедления расстегнули пояса и кинули оружие в машину, но князь не последовал их примеру.
— Тогда вы и беседуйте. А я подожду там, — сказал он и направился к шалашу.
Я схватил его за руку и весело рассмеялся:
— Ничего, князь! Пусть будет по-вашему. Не сердитесь! Давайте лучше выпьем по рюмке коньяку.
Мои подчиненные в несколько минут поставили палатку, разостлали кошму, приготовили вино и закуску.
Предложив первый тост за знакомство, я сразу же перевел разговор в нужное для меня русло:
— Я, господа, удивляюсь одному. Сейчас во всех углах России бушует невиданная буря, в кровопролитных сражениях решается ее будущее. Идет борьба за ее честь. А вы толпами бежите сюда. Почему? Кому, как не вам, защищать честь России?
Я знал — мой тон не придется по вкусу собеседникам. Ну что ж... Они должны с первой минуты понять — сейчас не время для нежностей. Особенно сильно был возмущен князь. Даже лицо его исказилось. Он заговорил, с негодованием глядя на меня:
— Не рано ли, господин полковник, начинаете действовать плетью?
— Нет, дорогой князь. .. Если вам угодно знать, я вполне разделяю вашу боль. Только ради этого, сгорая под убийственными лучами солнца, глотая удушливую пыль, я скитаюсь по этой пустыне. Сегодня и я принадлежу к числу верных сынов России!
Князь сразу замолчал, не сказал больше ни слова. Рослый, седобородый дехканин принес две большие дыни. Я поздоровался с ним по-персидски, спросил, как
его зовут, чем занимается, большая ли у него семья. Потом вынул из кармана пригоршню мелочи и бросил ему. Старик не взял денег. Перейдя на русский язык, я обратился к офицерам:
— Смотрите, не берет. Нищий, голяк... Шестеро детей. Клочок земли. А какая гордость! Ну, что вы на это скажете?
Петросов усмехнулся:
— Как видно, он считает, что этого мало. Покажите ему туман... Накинется.
Я достал новенькие три тумана и протянул старику. Он не взял. Петросов по-персидски прикрикнул на него:
— Бери, глупец! Такие деньги...
— Нет, нет... Пусть эти деньги останутся у вас. Нам хватит и того, что дал всевышний. Ешьте! Если нужно будет, принесем еще.
Старик с обиженным видом повернулся и ушел. Я снова налил всем коньяку и продолжал:
— Если даже эти нищие знают, что такое гордость, тогда скажите сами —каким сознанием своего достоинства должны обладать мы?
Герасимов поставил на кошму поднятую было рюмку и заговорил. Подробно, приводя доказательства, он говорил о том, что в Кушке сильно влияние большевиков, что они с каждым днем все больше укрепляются, — если войска Закаспийского правительства даже завладеют Мер-вом, им все равно нелегко будет занять Кушку. А под конец добавил, что генерал Востросаблин заодно с большевиками. Последнее меня, говоря по правде, очень удивило. Царский генерал. . . Заодно с большевиками... Зачем? Какая ему выгода?
Герасимов пояснил:
— Некоторые наши офицеры, господин полковник, неверно понимают слово «отечество». Они думают, что это башня из несокрушимого камня, которой не страшны никакие бури. Им дела нет до того, кто сидит в башне. Они гордятся лишь ее внешним видом. Востросаблин тоже из таких людей. Говорит: «Я служу не политике, а родине. Судьба России на волоске. Ее нужно спасать от вчерашних партнеров». Востросаблин слышал о том, что ваши собираются войти в Закаспий. И теперь он
с большевистским комиссаром Моргуновым денно и нощно укрепляют Кушку, готовятся дать отпор.
Я заговорил о положении на фронтах, подчеркнул, что большевики находятся накануне гибели. А под конец сделал предложение, какого офицеры не ждали: предложил князю ехать вместе со мной в Герат. Вначале он принял мое приглашение за шутку, сказал, что с удовольствием соглашается. А когда убедился, что это всерьез, уже не решился сказать «нет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51