Только «благородные девицы» были одеты скромно, в форменные платьица из коричневой шерсти. Белоснежные фартуки, даже черные туфельки на высоких каблуках и ленточки в волосах на всех были одинаковые.
Я не утерпел и, обратясь к Айрапетяну, шутливо спросил:
— Может быть, вы празднуете взятие большевиками Оренбурга?
Вокруг засмеялись. Но Айрапетян ответил серьезно:
— Даст бог, скоро услышим об окончательном уничтожении большевиков. Вот тогда будет настоящий праздник!
Со всех сторон послышались голоса:
— Браво! Браво!
Девицы разносили на серебряных подносах бокалы с шампанским и коньяком. Айрапетян взял два бокала, один подал Элен, другой мне. Затем выбрал для себя самую большую рюмку с коньяком и обратился к собравшимся:
— Дорогие дамы! Господа! Кто-то сказал: «Вместо тысячи дешевых друзей пусть будет у тебя один друг, но дорогой». Сегодня у нас есть этот единственный друг. Это — Великобритания! Все мы знаем о том, как героически борются с большевиками ее сыны! Так выпьем этот первый бокал за гордых сыновей Великобритании! За здоровье его превосходительства генерала Маллесона и нашего дорогого друга полковника Форстера!
В зале точно бомба разорвалась! Поднялся такой крик, что казалось, все здание рухнет. Все уставились на меня. Я отлично понимал, что окружающие кричат по заказу, что я оказался героем по чистой случайности. Но все же почувствовал гордость, сердце забилось учащенно. Есть ли у человека более слабая струнка, чем честолюбие!
Шум постепенно затих. Все начали по одному подходить ко мне, чокаясь бокалами. В этот момент черноглазая, чернобровая, стройная девушка подкатила столик на колесиках с установленной на нем широкой серебряной чашей. Чаша была пуста. Я сразу понял, в чем дело. Комендант предупредил меня: торжественный вечер устроен для сбора пожертвований в пользу дашнаков' сражающихся на фронте.
Айрапетян, опередив всех, сунул руку в карман, вытащил целую пачку денег и бросил в чашу. Затем снял с руки золотые часы и, положив их туда же, провозгласил:
— Пусть это будет подарком одному из наших храбрых бойцов!
Я тоже взялся за бумажник, но Айрапетян удержал меня:
— Нет, нет, господин полковник! Вы — гость! Это мы должны собирать деньги для вас.
Я все же вынул бумажник:
— Пригодится на черный день! — и, вытащив несколько десятифунтовых банкнотов, бросил их в чашу.
Публика заволновалась. Защелкали фотоаппараты. К столу подошла какая-то дама и, сняв с руки массивный браслет, молча положила его в чашу. Послышались восхищенные возгласы.
Столик на колесах постепенно катился дальше. В несколько минут серебряная чаша наполнилась доверху. Снова принесли вино, подали фрукты и сладости. Зазвучала мелодия вальса, начались танцы. Айрапетян подвел ко мне даму, пожертвовавшую браслет.
— Наша первая красавица и лучшая танцорка... мадам Аракса! — проговорил он, как всегда с грубым смехом.
Мы познакомились. Госпожа Аракса действительно хорошо танцевала. К тому же она оказалась приятной собеседницей. Но разговор наш вскоре прервался. После первого танца откуда-то появилась хозяйка Екатерины — Софья Антоновна. Она резко выделялась среди окружавших ее дам: длинное, до пят, платье еще больше увеличивало ее рост. Злополучному портному, как видно, пришлось немало потрудиться, чтобы придать своей заказчице более-менее сносный вид. Черное платье на ней было так тесно, что чуть не лопалось по швам. Волосы выкрашены в рыжий цвет. На жирной шее, пухлых руках и пальцах сверкали брильянты. Несмотря на эти ухищрения, все в Софье Антоновне неопровержимо говорило о том, что весна молодости для нее давно прошла. Оденься попроще, поестественнее — она и выглядела бы привлекательнее. Но, видимо, некому было дать ей такой
совет...
Если б не Екатерина, я, конечно, не обратил бы никакого внимания на эту вульгарную толстуху. Но сейчас мне хотелось расспросить ее. Поэтому любезно поздоровался с Софьей Антоновной. Она набросилась на меня без стеснения, точно старая приятельница:
— Теперь, господин полковник, я танцую с вами?
Я молча поклонился в знак согласия. Вокруг насмешливо улыбались, послышался даже приглушенный смех. К счастью, меня выручила Элен:
— Полковника могу доверить только вам, Софья Антоновна! Пожалуйста, не отпускайте его от себя, — весело сказала она.
Заиграл оркестр. Мы начали танцевать. Моя партнерша, навалившись на меня всем своим жирным телом, заговорила:
— Катя была у вас?
— Да, заходила...
— По какому поводу?
— Просила освободить мужа от мобилизации.
— Мужа?
— Да.
— А кто же это ее муж?
— Художник... Ваш квартирант.
— Ха-ха-ха! — Софья Антоновна громко расхохоталась. — И вы поверили?
— Но ведь она сама сказала так. Разве это не правда?
— Конечно, неправда... Екатерина даже мужчиной его не считает.
У меня на душе отлегло. Я и сам не верил, что Кэт может выйти замуж за какого-то художника. Но разве мало бывает случаев, когда оскорбленное самолюбие берет верх над разумом? Как бы то ни было, Софья Антоновна приоткрыла завесу тайны. Я попытался вызвать ее на дальнейшую откровенность:
— Мадам Софья! Позвольте задать вам один вопрос. Скажите начистоту: почему Екатерина сердится?
Моя собеседница сделала несколько па и, тяжело дыша, остановилась:
— Вам приходилось обманываться в своих чувствах?
— Что это значит? — Я нарочно принял наивный вид. — «Обманываться в чувствах...» Ей-богу, впервые это слышу.
— Впервые?
— Да.
— Тогда вам трудно будет понять Катю. Она сердится именно потому, что обманулась в своих чувствах. Если вы действительно хотите помириться с ней, не полагай-
тесь на силу, ищите путей потоньше. Она любит нежность. И торопитесь! Смотрите не опоздайте. Мне кажется, не вы один заглядываетесь па нее.
— Разве возле нее вертится еще кто-нибудь, кроме
художника?
— Художник — ничтожество... Он, бедняжка, ширма. Основной ваш соперник, если я что-нибудь понимаю в этих делах, скрывается за ширмой.
— Вот как?
— Да, да... — Софья Антоновна понизила голос и заговорила таинственно: — Катя часто исчезает по вечерам, иногда возвращается очень поздно. Спрашиваю: «Где ты была?» Отвечает: «У подруги». Но, как я ни просила, упорно отказывается познакомить меня с нею. Может быть, у этой подруги такие же усы, как и у вас? Ха-ха-ха!
Я подавил пробудившуюся в глубине души тревогу и с бесстрастным видом ответил:
— Ведь она еще молода. Пусть погуляет. К тому же, мадам, Екатерина — вдова, а я человек семейный. Ей нужен спутник на всю жизнь. А у меня есть спутница. Менять ее я не собираюсь. И я решил: что было, то прошло. Мне теперь безразлично, с кем встречается Кэт!
Как только оркестр кончил играть, ко мне с заискивающей улыбкой подошел Айрапетян. Сказав, что у него важное дело, пригласил в соседний зал. Там уже был сервирован ужин. Круглый стол был накрыт всего на несколько персон.
Мне, признаться, не хотелось отделяться от общества. Поэтому я остановился на пороге и без всяких церемоний объявил Айрапетяну:
— Предупреждаю заранее: никаких деловых разговоров. Мы пришли сюда отдохнуть. Оставьте все ваши дела на завтра.
Поглаживая лысину, Айрапетян угодливо улыбнулся:
— Из Баку приехал Один мой приятель, военный. Он хотел бы познакомиться с вами. Может быть, вы уделите ему хотя бы пять минут?
— Это не полковник ли Хачатурян?
— Он самый... Вчера ночью прибыл из Баку. Очень умный человек. Один из видных руководителей нашей центральной организации. Прибыл специально для того, чтобы создать в Закаспии особый вооруженный отряд дашнаков.
Зачем приехал полковник, я знал. Всего несколько часрв назад Дружкин подробно рассказал мне о нем. Поэтому ответил решительно:
— Нет! Не могу уделить даже минуты!
В этот момент открылась дверь, и появился сам полковник,
Я недолго пробыл в гостях у «благородных девиц». Оставил там Элен, а сам вернулся домой. Придя к себе в комнату, прилег на кровать. Из памяти не выходили слова болтливой Софьи Антоновны: «Катя часто исчезает по вечерам, возвращается очень поздно...» Куда она уходит? С кем встречается? Неужели какой-нибудь асхабадский ловелас нашел ключ к ее сердцу? В глубине души поднималось непонятное чувство, похожее на ревность, тревожные мысли не покидали меня.
В жизни, видимо, сердца чаще бьются врозь, чем в унисон. В то время как я, расставляя сети вокруг Екатерины, бездумно наслаждался, она, оказывается, жила во власти пробудившегося в ней сильного чувства. Она и от меня ждала ответного тепла, взаимной ласки, чуткости. А теперь я горю желанием видеть ее! Нет, слово «горю», пожалуй, не годится. Я солгал бы, если бы начал утверждать это. Просто мне хотелось видеть ее, по-прежнему встречаться с нею наедине, как это было в Мешхеде. Конечно, Кэт не первая женщина на моем извилистом пути. Их было немало... Были и такие, которые жертвовали своей честью во имя любви, и такие, которые ни в грош не ценили свою честь. Да, разные были... Теперь их лица стерлись, тепло их ласк остыло. Они — перевернутые страницы прочитанной книги. Если бы речь шла только о чувствах, Екатерина тоже давно стала бы одной из таких забытых страниц. Но существовала и другая сторона дела: Кэт очень подходила для нашей работы. В ней, мне казалось, были присущие каждому крупному разведчику духовное богатство, природная выдержка. К тому же молода, красива... С ней приятно побыть, побеседовать, она способна владеть своими чувствами, сдерживать свои желания. Говоря на нашем языке, она обладала свойством завоевывать доверие, находить ключи к любому сердцу. А это в нашем деле — бесценное качество, редкий дар.
Сегодняшний день прошел в суете. Началось с большого и шумного совещания. Как оказалось, большевики забросили листовки в казарму индийских солдат — сипаев, а на стенах казармы расклеили портреты Ленина. Это было, конечно, чрезвычайное происшествие. Малле-сон собрал почти всех офицеров, вызывал по одному и отчитывал как мальчишек, особенно намылил шею коменданту. А сразу после совещания Элен подала официальное письмо Закаспийского правительства.
Письмо окончательно вывело генерала из равновесия. Он последними словами обругал Зимина, затем отправил к нему капитана Тиг-Джонса с приказом сегодня же собрать заседание правительства. Присутствовать на заседании поручил мне. Едва я вернулся к себе в кабинет, чтобы хоть немного собраться с мыслями, как появились Айрапетян с полковником Хачатуряном. Затем пришлось принять Чакан-батыра, этого неумного посланца Джу-наида. А теперь мне предстояло отправиться на заседание горе-господ.
Я заранее предчувствовал, что заседание будет бурным. Члены правительства предъявляли британской миссии целый ряд претензий. А мы не были в состоянии удовлетворить их. Самое большее — могли только обещать. Но обещания уже не имели веса. Поэтому генералу не хотелось самому встречаться с членами Закаспийского правительства, и он выдвигал вперед меня.
Заседание началось в точно назначенный срок — в четыре часа дня. Из членов правительства (вернее, членов Комитета общественного спасения) не было только Хаджимурада. Остальные явились в полном составе. Заседание вел председатель комитета Зимин. Оказалось, что он вызвал нескольких специалистов по финансам и торговле. Я написал ему записку, потребовав, чтобы на заседании не было никого, кроме членов правительства. Зимин беспрекословно подчинился, вежливо отослал приглашенных им людей. Приступили к делу. Первым пришлось говорить мне, поскольку заседание было созвано по нашему предложению.
Члены комитета, видимо, догадывались, что разговор предстоит малоприятный; все были подавлены, сидели нахмурясь. Я решил сразу же начать наступление. До-
став из папки присланное нам письмо, я, не повышая тона, но совершенно недвусмысленно задал вопрос:
— Это ваше письмо — ультиматум или просьба?
Как видно, все сразу догадались, никто не стал спрашивать, о каком письме идет речь. После довольно продолжительного молчания Зимин со смиренным видом ответил:
— Как говорят на Востоке, «угроза нищего — его просьба», господин полковник. Мы — просители... А какие могут быть ультиматумы у просителя?
На иронию Зимина я ответил иронией:
— А вы не из тех ли просителей, которые ворочают миллионами?
Зимин умолк. Я заговорил еще жестче:
— Послушайте, вот что вы пишете: «Потребовать от представителя правительства Великобритании генерала Маллесона ускорить обещанную денежную помощь. Если в течение пяти дней обещанная денежная помощь не будет оказана, предупредить миссию правительства Великобритании в Асхабаде, что правительство уйдет в отставку и что за все возможные последующие события ответственность несет правительство Великобритании...»
Я бросил в сторону письмо и повторил свой вопрос:
— Это ультиматум или просьба?
Зимин на этот раз ответил более уверенно:
— Это, господин полковник, постановление нашего правительства. Мы сочли нужным через вашу миссию предупредить правительство Великобритании о безвыходном положении, в котором мы оказались. Поверьте, положение труднее, чем можно предположить. Два месяца мы не можем выплатить жалованье ни рабочим, ни служащим. Делегации идут за делегациями. Мы не можем оказать им никакой помощи, кроме пустых обещаний. Что делать?
Ораз-сердар тяжело задышал и добавил:
— Мои конники тоже чуть ли не каждый день поднимают крик. Надо принять меры, пока вода не смыла плотину. Иначе все разбегутся!
Я пристально посмотрел на его потное, круглое лицо и сказал:
— Говорят, вы намерены набрать двадцать тысяч всадников. Как же вы будете их содержать?
Ораз-сердар ответил высокомерно:
— Если понадобится, наберу и сорок тысяч. Но с одним условием: если будет оказана помощь. Если я буду обеспечен оружием и деньгами. Иначе не требуйте ©т меня нукеров!
— А кто от вас требует нукеров? — Я понял, что вежливостью ничего не добьюсь. Поэтому заговорил более резко: — Если вам самим они не нужны, можете и тех, какие имеются, распустить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51