Мы говорим о чрезвычайных обстоятельствах. Может быть, такие обстоятельства и не возникнут. Может быть, удастся быстро потушить начинающийся пожар и вернуться.
— Вернуться? — На этот раз Зимин рассмеялся.— Как говорят на Востоке: «Пока из Мекки придет лекарство, укушенный змеей умрет...»
— Постарайтесь не умереть! — Я тоже неохотно улыбнулся. — Надо искать лекарство поблизости. Надо собственными руками утирать слезы!
Зимин опустил голову. Я внимательно наблюдал за ним. Он походил на человека, которому надоело жить, который живет по принципу «будь что будет». Когда я видел его в прошлый раз, у него дрожали только руки. А теперь часто дергались и морщинистые щеки. Видно, он совсем ослабел.
Поднялся Дружкин и повторил слова, которые мы заранее вдолбили ему в башку. Он предложил срочно направить представителя в ставку Деникина — просить военной и финансовой помощи. Военный министр Крутеня поддержал Дружкина.
Свое дело я выполнил. Одна створка двери была открыта. Если даже вся дверь будет теперь распахнута настежь, большого удивления это не вызовет. Поэтому я не стал дожидаться конца совещания и, сославшись на неотложные дела, вышел.
Безрадостные, полные волнений и тревог дни шли своей чередой. Время было заполнено до отказа. Беспокойство, видимо, передалось и нашим друзьям. Под тем или другим предлогом они чаще, чем обычно, начали намекать нам, что, если мы выведем из Закаспия свои войска, большевики лавиной устремятся на Асхабад. Мы решили не скрывать дальше истинное положение дел от Закаспийского правительства. До конца марта оставалось меньше двух недель, намеченные меры уже невозможно было проводить скрытно. Пришла пора сбросить маску хотя бы перед официальными нашими друзьями. Это тягостное дело генерал снова хотел поручить мне. Но я отговорил его.
И вот вчера, в восемь часов вечера, Маллесон собрал всех членов Закаспийского правительства у себя в кабинете. Вызвал он и меня. Генерал начал речь издалека: напомнил, с какой целью прибыла британская военная миссия в Закаспий, что именно 'она сделала, чтобы помочь силам, борющимся против большевизма; сказал, что 'британские офицеры на полях сражений нашли много верных друзей. Затем, как бы доверительно, сообщил о том, что большевистский пожар перекинулся на Восток, что особенно осложняется положение в Индии, что в Пенджабе идут кровопролитные столкновения с повстанцами. После того как генерал битый час ходил таким образом вокруг да около, он наконец подошел к основной своей цели: сообщил, что из Лондона неожиданно получен приказ и британские войска самое позднее через две недели должны будут покинуть Закаспий.
Как ни старался генерал сохранить спокойствие, но постепенно нараставшее в нем волнение все же прорвалось наружу: он весь покраснел, не только его упрямый подбородок, всего его охватила дрожь. Он вытер влажный лоб и, не глядя на присутствующих, продолжал:
— Разумеется, это известие для нас самих явилось полной неожиданностью. Не буду говорить о телеграммах и письмах, которые я посылал в Лондон. Ничего не скрывая, освещая события так, как они совершались на самом деле, я сообщал в Лондон, что положение в Туркестане тяжелое, что з Закаспий нет достаточных сил, способных противостоять врагу, что, если мы уйдем, обстановка во
Есем Туркестане резко изменится в пользу большевикбв. Но, как говорится, у каждого свои заботы, а забот у Лондона слишком много. И вот приказ — в двухнедельный срок оставить Закаспий. Вы сами понимаете, у военных два бога: один — наш небесный творец, другой — приказание начальства!
Генерал слегка перевел дыхание и быстро обвел взглядом слушателей, как бы давая понять, что он закончил:
— Вот что я хотел вам сообщить.
Я внимательно следил за участниками совещания. Казалось, они заранее знали, что сегодняшняя встреча — не к добру. Чайники с горячим чаем стояли нетронутыми. Ни один из присутствующих даже не протянул к ним руки. Лица у всех были печальны, головы опущены. Один только полковник Хаджимурад сидел выпрямившись, высоко держа голову и скрестив руки на груди, словно позировал художнику. Он заговорил первым:
— Сказано: «Тот, кто бежит, — спасется, кто останется на месте, — попадет в плен». Если вы уйдете, что будем делать мы, господин генерал?
За генерала ответил Ораз-сердар:
— Ты тоже беги... Дорога свободна! Хаджимурад так же резко ответил Ораз-сердару:
— Если мы побежим, тебе тоже несдобровать. Не кичись! Легче всего хвастаться и бросаться громкими словами!
— Это кто же хвастается? —Ораз-сердар готов был лопнуть от злости. — Вот останемся одни... Тогда увидим, кто хвастун!
Крутеня попробовал защитить Хаджимурада:
— Не рано ли вы нападаете, сердар? Ораз-сердар презрительно оборвал его:
— Ты не вмешивайся в наш разговор!
— Почему?
— Гм, почему... Не видя воды, снимает штаны. Да
еще спрашивает: «Почему?» Хаджимурад взорвался:
— Как бы ты раньше нас не снял штаны! Маллесон понял, что ссора может зайти далеко, и решил вмешаться:
— Горячась, нельзя понять друг друга. Постараемся сдержать свои чувства!
Ораз-сердар молча окинул злым взглядом своих противников и, что-то пробурчав, отвернулся. Хаджимурад шумно перевел дыхание, а Крутеня выдохнул свой гнев вместе с синим папиросным дымом на Ораз-сердара.
Совещание длилось долго. Перемежаясь взаимными попреками, беседа то разгоралась, то затихала, чтобы разгореться с новой силой. Кончилось тем, что три члена правительства тут же подали в отставку. А остальные, опустив головы, молча покинули кабинет.
И вот настали незабываемые, горестные дни... Весть о нашем уходе разнеслась сначала по городу, а затем по всему краю. Если бы в Асхабад нежданно нагрянули большевики, то и тогда паника была бы не больше. Перед зданием миссии уже с рассвета толпились люди, притом самые почтенные, уважаемые. До смерти перепуганные, они со слезами на глазах умоляли не отдавать их на растерзание большевикам. Но чем могли мы помочь им? Оставалось одно — отсиживаться в своих кабинетах. Какими глазами было глядеть на этих несчастных?
Ни разу в жизни мне не приходилось попадать в такое положение. Отгородившись штыками от внешнего мира и бессильно кусая губы, сидишь, забравшись в угол. С утра ждешь захода солнца, а с заходом солнца — нового утра.
И так день за днем... Вот миновала еще одна ночь. А я не спал ни минуты. Только что вернулся с вокзала. На простое дело, с которым обычно можно было справиться за несколько минут, теперь пришлось затратить чуть ли не сутки. Надо было отправить в Красноводск эшелон с солдатами. А машинистов нет. Заперев свои квартиры и забрав семьи, все они куда-то скрылись. Перевернув весь город, с великим трудом удалось найти только двоих. Да и то одного из них пришлось поставить к стенке, а второго посадили на паровоз силой, буквально под дулом пистолета. Остался еще один состав с солдатами, оружием и боеприпасами. Отправить его, и конец мучениям. И слава богу!
Уже петухи начинали приветствовать рассвет, когда, приказав дежурному офицеру разбудить меня в восемь часов, я, не раздеваясь, повалился на диван в своем каби-
нете и сразу заснул. Но пережитые волнения продолжались и во сне: меня мучили кошмары, сперва я бранился с Зиминым, потом сцепился с железнодорожниками. И тут раздался стук в дверь.
Вошла Элен. Она, бедняжка, за это время тоже сбилась с ног. Лицо осунулось, побледнело до синевы глаза из-под длинных ресниц глядели печально. От былой веселости Элен не осталось и следа. Но все же она крепилась. Ведь всему приходит конец, должна была закончиться и эта предотъездная суета.
Хотя полной близости у нас с Элен не было, все же я неизменно ощущал ее дружеское расположение. Сердцем она была со мной. А это было очень важно: в миссии для меня абсолютно не существовало тайн, я знал содержание самых секретных докладов генерала командованию. А телеграммы и письма, приходившие к нам сверху, я иногда прочитывал даже раньше генерала. Вот и сегодня Элен положила передо мной кожаную папку, сказав:
— Генерал еще не видел.
Раскрыв папку, я не спеша начал читать лежавшую в ней телеграмму. Телеграмма была из Симлы. Командование сообщало: новый эмир Афганистана Аманулла-хан вторично обратился с официальным письмом к вице-королю Индии лорду Челмсфорду, потребовал признания Афганистана полноправным независимым государством и односторонне аннулировал все заключенные ранее договоры. В телеграмме указывалось, что в настоящее время в пограничных с Индией районах афганцы ведут подрывную работу против Великобритании. Командование приказывало составить особую группу из офицеров, знающих Афганистан, и в трехдневный срок направить ее в северные районы этой страны.
На этом телеграмма обрывалась.
Я спросил у Элен, где же продолжение? Она холодно улыбнулась:
— Конец съели большевики.
— Что это значит?
— Близ Гаудана опять перерезаны телеграфные провода. Телефон тоже не работает. Туда послали машину. Готовься! Скоро придет продолжение телеграммы.
Вошел дежурный офицер и сообщил, что меня хочет видеть генерал. Элен побежала в свой кабинет, а я отправился к Маллесону.
За окном еще 'была туманная дымка. Но погода была теплая, чувствовалось уже, что зима окончательно отступила. Деревья начинали одеваться в зеленый наряд, травинки, пробившись сквозь оттаявшую почву, тихо шептались под весенним ветерком. Сейчас махнуть бы на автомобиле за город, в степь, на одетые свежей зеленью дальние холмы. Отдохнуть душой, подышать свежим воздухом, посмеяться. Весь гнет, вся тяжесть пережитых дней, кажется, сразу исчезли бы... Но не только о такой прогулке, даже о том, чтобы выйти на улицу, нечего было и думать!
Маллесоя встретил меня, стоя посреди кабинета, и с озабоченным видом заговорил:
— Явился Ораз-сердар с целой оравой идиотов в больших папахах. Примите их сами. Скажите им, пусть не болтают попусту, а занимаются делом. Все уже решено. Помочь мы ничем не можем!
Действительно, в приемной миссии около десяти туркмен в больших папахах ждали, когда откроется дверь. Как только я вошел, все разом вскочили на ноги и почтительно приветствовали меня. Только Ораз-сердар не торопился вставать и смотрел на меня с молчаливым упреком. Он, видимо, ожидал, что придет сам генерал. Не успел я сесть, как сердар коротко объяснил цель своего прихода:
— Я хотел познакомить его превосходительство господина генерала с нашими старейшинами. Разве он уехал куда-нибудь?
Я холодно ответил:
— Господин генерал нездоров. С сердцем нлохо. Врачи рекомендовали ему несколько дней не вставать.
Мой ответ, видимо, не удовлетворил Ораз-сердара. Вытаращив свои бараньи глаза, он недоверчиво посмотрел на меня. Затем глубоко вздохнул и опустил голову. Я постарался побыстрее вызвать его на разговор:
— Если у вас есть к нему просьба, пожалуйста, говорите. Я вас слушаю. Все будет в точности передано его превосходительству.
Все продолжали сидеть молча, глядя на Ораз-сердара. Он, видимо, понял: все ждут его слова. Резко поднял голову и с какой-то решимостью заговорил:
— Вот, господин полковник, сидящие здесь — уважаемые старейшины племен. Среди них и геоклены, и иомуды.., Текинцы и сарыки... Их слова — слова всех туркмен... Их желание — желание всех туркмен... Мы пришли к вам открыть свое сердце, высказать чаяния всего туркменского народа...
Сердар был явно взволнован, он тяжело дышал, глотая клубок, подкативший к горлу. Откашлявшись, прочистил глотку и снова заговорил:
— Мы, господин полковник, около сорока лет жили под сенью белого царя. Худого не знали. Белый царь дал нам богатство, а мы были ему преданными слугами. Но теперь благополучие и счастье покинули русскую землю. Допустим, завтра большевики будут втоптаны в прах... Кто будет нам покровительствовать? Безмозглые политики вроде Зимина? Нет! Чем жить, вверив свою судьбу таким, как он, лучше смешаться с пылью!
Сердар снова кашлянул, прочищая горло. Затем обвел быстрым взглядом своих земляков и продолжал:
— Мы пришли к вам с просьбой от всего народа: примите нас под свое покровительство! Мы слышали о том, что великое английское государство оказывает большое покровительство мусульманам. Возьмите и нас под свою защиту! Поддержите и нас! Не покидайте в тяжелый час. Сохраните хотя бы те войска, которые остались еще здесь! Лишь бы все видели, что вы не ушли. Со всем остальным мы сами справимся...
Сердар обвел взглядом сидевших вокруг и с еще большим подъемом громко спросил:
— Разве не так, люди?
Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.
Мы и сами подумывали о том, чтобы оставить в За-каспии хотя бы символические силы. Но что могут сделать несколько офицеров с тремя или четырьмя сотнями солдат, если здесь все равно не на кого опереться?
Как мне предложил генерал, я ответил без обиняков:
— Вопрос решен. М.ы не имеем права оставлять в За-каспии ни одного солдата. Таков приказ!
Ораз-сердара точно кипятком ошпарили. Он рывком поднялся с места и, задыхаясь, яростно проговорил:
— Тогда передайте его превосходительству генералу: как только вы уйдете, в тот же день мы отведем своих конников с фронта. Пусть Зимин защищает себя сам!
Я был возмущен до глубины души. И как было не возмущаться? Эти молодчики угрожают нам, хотят запугать нас: «Мы уходим в отставку. . . Мы отведем назад свои войска...» Как будто они защищают наши земли! Торгуются, угрожают, точно капризные любовницы!
Я решил напоследок поговорить с сердаром начистоту. Закурил сигарету и, уставясь на него в упор, выложил ему все, что думал:
— Как я слышал, сердар, ваш отец — покойный Дык-ма-сердар — сначала воевал с русскими, а после все же покорился им. Белый царь высоко оценил его иослуша-ние: жаловал чинами, щедро награждал. Может, и вы рассчитываете на награды от большевиков? Может, и вы надеетесь на то, что они одйбрят ваши действия?
Сердар не проронил ни слова. Я продолжал так же резко:
— Предупреждаю по-дружески: вы ошибаетесь. Грубо ошибаетесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51