– Оттрахать тебя ложкой! – продолжал Боаз. – Двумя ложками. Чем угодно, только не моим членом. Мой член ты больше не будешь использовать! – Он яростно зашагал к дверям, распахнул их и вышел вон. Громко протопал вниз по ступенькам.
Аллегра убрала руку ото рта.
– Ох! – пробормотала она. – Ох-ох-ох!
– Кто-нибудь объяснит мне, в чем дело? – поинтересовался Фрэнк.
– Лучше тебе не знать, – печально ответила Крис.
И тут до Фрэнка дошло.
– О, черт!
– Это не то, что ты думаешь, – уточнила Крис. – Кое-что было, но не то.
– Спасибо за публичное признание в любви! – фыркнула Аллегра.
Крис обернулась к ней.
– Я тебе говорила. Извини. Я не испытываю к тебе таких чувств, как ты ко мне.
– Ты не доверяешь мне?
– Нет! Ты все такая же натуралка.
– Разве это – не доказательство? – Аллегра указала на распахнутую дверь.
– Конечно. Доказательство того, что от «нормальных» девчонок жди беды.
– Ребята! – поспешно заговорил Фрэнк. – Ребята, ребята, ребята! Нельзя отложить это на потом? У нас впереди еще одно представление. – Но разборки были, пожалуй, поинтереснее их жалкой маленькой драмы. Вот бы наплевать на пьесу и воспроизвести этот скандал публично!
– Да! – спохватился Тоби. – Придет Генри Льюс! Не забыли?! – Он едва не лопался от энтузиазма, не замечая ничего вокруг.
– Хорошо, хорошо, – откликнулась Аллегра. – Я не против. Нельзя упускать из виду главное.
Для нее тоже Генри Льюс был важнее и Боаза, и Крис.
– Я так понимаю, Боаз не вернется, – заметил Фрэнк.
– Хочется надеяться! – буркнул Дуайт.
– В таком случае, – продолжал Фрэнк, – музыкой займусь я. Сейчас переберу диски. Идите пока, поешьте.
Он хотел остаться в одиночестве, он нуждался в этом. Актеры разошлись, и Фрэнк присел на стул возле проигрывателя.
Хуже не бывает, твердил он себе. Хотелось бы поверить в буддистскую философию, дескать, достигли дна и теперь кривая пойдет вверх. Но Хэрриет Андерсон права: может быть и хуже.
– Фрэнк? Фрэнк? Как тебе мои вставки? Сработало?
Тоби, кто же еще? Присев на корточки возле Фрэнка, словно деревенский мальчишка, он снизу вверх с надеждой и тревогой поглядывал на режиссера.
– Прекрасно сработало, Тоби. Если бы остальные участники хоть в половину так хорошо справились, мы были бы на коне. – Он продолжал перебирать диски. Боаз, надо отдать ему должное, подобрал неплохую музыку, только ее оказалось слишком много.
Тоби закивал, что-то обдумывая, потом снова закивал:
– Надеюсь, Генри понравится.
– Даже если нет, понять-то он поймет, – пожал плечами Фрэнк. – Что у него, провалов не было?
– У Генри Льюса? Нет. Нет, у него не бывает. – И тут до Тоби дошло. – Вы думаете, это провал?!
59
Зал разразился овациями. В гримерную аплодисменты доносились шумом дождя или шквального ветра. Джесси не уставала удивляться этому: производимый людьми шум казался естественным, словно капризы погоды.
– Похоже, им понравилось, – сообщила она представителю «Нью-Йорк Таймс».
– Хмм! – ответил представитель.
Она сидела в гримерной Генри с тем самым Кеннетом Прагером. Критик крепко сжимал в руках блокнот и отказывался вступать в разговор. Джесси видела его по телевизору, встречалась на людях – на прошлой неделе в школе № 41, – но ни разу не оставалась с ним наедине. Прагер оказался выше ростом, чем ей запомнилось, крупнее, но вместе с тем бледнее и суше. С виду – бухгалтер, а не театральный критик. Впрочем, у Джесси был приятель-бухгалтер, отличавшийся умом и чувством юмора.
– Вы всегда носите костюм? – спросила она.
– Разумеется, нет. Не успел переодеться.
Прагер ежился от самых невинных вопросов. Подкалывать его – одно удовольствие.
– Значит, костюм не обязателен? Вы могли бы надеть и гавайскую рубашку?
– Прошу прощения, мисс…
– Дойл. Можете называть меня Джесси.
– Мисс Дойл. – Фамилия не насторожила его. – Вы вовсе не обязаны меня развлекать. Я могу посидеть один и подождать мистера Льюса.
– Мне это нетрудно. Тем более мне предстоит вас знакомить.
Трудно поверить, что этот долговязый и тощий тупица в сером костюме одним росчерком пера создавал и уничтожал репутации. Бродвейский Стервятник! И внешне смахивает на стервятника.
О приближении актеров возвестил нарастающий шум, словно со сцены отхлынул поток воды. Прагер осторожно поднялся.
Генри распахнул дверь и остановился.
– Кеннет Прагер! «Нью-Йорк Таймс»! – Он радушно протянул руку. В глазах критика вспыхнул огонек любви – не гомосексуального влечения, а искренней любви к театру. Такая же искра, подумала Джесси, сияла в глазах отца, когда речь заходила о лучшем игроке в бейсбол или герое-полицейском.
– Значит, так, – в суховатой манере Хакенсакера ответил Генри, пожимая гостю руку. При этом он растерянно моргал. После спектакля он часто выглядел, как наркоман. – Джесси! Который час?
– Без двадцати одиннадцать. – Занавес опустился на несколько минут позже обычного.
Он махнул рукой, выпроваживая ассистентку.
– Вы тоже пока удалитесь, – попросил он Прагера. – Не стоит делать наше интервью слишком интимным, верно? Это же семейная газета, и все такое. Я вас не задержу.
Прагер, слегка обиженный, вышел в коридор.
– Очень жаль, – извинилась Джесси, – нам еще надо попасть на другое представление. Мне следовало вас предупредить: после спектакля он весь на нервах. Целый день отработал. Телестудия, радио и все прочее.
– У меня тоже был нелегкий день. – Прагер все еще прикидывался, будто ничего не произошло. – Хочется поскорее попасть домой.
Мимо прошла принцесса Сентимиллия, оглянулась на Прагера. Тот отвернулся, словно боясь быть узнанным.
Дверь распахнулась и появился Генри, уже переодетый – простая рубашка, джинсы, нарядный льняной жакет. Душ он принять не успел, зато полил себя одеколоном.
– Идем, – пригласил он. – Вы из «Таймс»? Извините, мы торопимся. Нужно заглянуть на спектакль к друзьям. Можете взять интервью по дороге? Крюк небольшой.
Через боковую дверь они вышли в переулок. Навстречу ринулась целая толпа поклонников.
– Нет! – крикнул Генри. – Только не сегодня. Приходите завтра. Завтра я дам вам все, чего захотите.
Как ни странно, поклонники отступили.
– Опаздываю, опаздываю! – выкрикивал Генри, удирая. Белый Кролик, да и только, подивилась Джесси.
Автомобиль дожидался у обочины. Саша уже открыл дверь в надежное убежище. Все устроились сзади: Джесси слева, Генри посередине, а Прагер справа. На переднем сиденье Джесси заметила «Гамлета» в бумажном переплете – Саша съездил и купил, пока шел спектакль.
– Западная Сто Четвертая, – скомандовал Генри. – Побыстрее, дружок. Который час?
– Без четверти одиннадцать, – ответила Джесси. – Все равно без вас не начнут.
– Ты так думаешь?
Прагер возился с диктофоном размером с пачку сигарет. Направил микрофон на Генри.
– Мистер Льюс! Приступим?
– О нет! Зовите меня Генри. Очень вас прошу. С каждым днем я становлюсь все больше похож на американца. Хватит с меня английских формальностей.
– Этот человек – не американец, – съязвила Джесси, – он из «Таймс», они там родных детей величают мистерами и мисс.
– Генри, – твердо, с нажимом выговорил Прагер. – Вы – один из лучших актеров нашего времени. Вы играли все роли, от Шекспира до Беккета. Теперь пробуете свои силы в мюзикле. Говорят также, что вам предстоит играть в кино коварного злодея…
– Бип-бип, – жизнерадостно прогудел Генри. – Жизнь идет.
– Итак, – продолжал Прагер, – считаете ли вы себя большим актером, вынужденным по финансовым соображениям спуститься на уровень массовой культуры? Или вам нравится пробовать себя в самых разных ролях?
Неплохой вариант банального вопроса, отметила про себя Джесси, и сразу же намечен удачный ответ. Этот Прагер, как ни крути, профессионал.
– Да, я хочу испробовать все, – подхватил Генри. – Высокое искусство, среднее, низкое. Можете считать меня потаскухой. Счастливая потаскуха всех театральных жанров.
Прагер заерзал. Не слишком-то подходящее высказывание для «Таймс».
Какой-то Генри сегодня легкомысленный, раскованный. Неужели успел курнуть в гримерной?
– Разве в первую очередь вы не театральный актер?
– О, нет. Лично я считаю себя… Прошу прощения. Джесси! – обернулся он к помощнице. – Ты смотрела эту пьесу? У Тоби полноценная роль или на выходах?
– Нет-нет, – заверила его Джесси. – Большая роль.
– Это хорошо. – Он снова переключил свое внимание на Прагера. – Еще раз прошу прощения. Так о чем вы говорили?
Так вот оно в чем дело! – наконец сообразила Джесси. Это он из-за Тоби весь извертелся. Настал день славы, теле-интервью, больших денег, а он думает только о здоровенном тупом блондине. Даже трогательно.
Машина неслась по Бродвею. Прагер попытался задать очередной вопрос.
– Некоторые ваши однокашники из «Королевского Шекспировского» выбрали в итоге карьеру, далекую от профессионального театра.
– Например, наш милый Алан Рикман? – безразлично уточнил Генри. – Самая его удачная роль – «Крепкий орешек».
– Есть ли что-то общее между ролью вкрадчивого любовника маленьких девочек из «Гревиля» и какой-либо вашей шекспировской ролью?
– Хмм. Похоже на Гамлета.
– Как интересно! Почему?
– Откуда мне знать? Всех всегда сравнивают с Гамлетом, Саша свернул в узкий проулок и остановился перед старым зданием с брезентовыми навесами.
– Что такое? – удивился Генри. – А где же театр?
– Они играют не в театре, а в своей квартире, – пояснила Джесси.
– Занятно придумано. Откройте скорее дверь!
Джесси отворила дверцу со своей стороны и вышла.
– Мы же не закончили! – возопил Прагер.
– После спектакля, – пообещал Генри. – Пойдем, посмотрим все вместе. Потом закончим. Честное слово. – И он, не оглядываясь, ринулся по тротуару к подъезду.
Наклонившись, Джесси через приоткрытую дверь заговорила с Прагером:
– Он же артист. Ненормальный, как все они.
Прагер выключил диктофон и засунул его во внутренний карман пиджака. Этого типа из «Таймс» тоже нормальным не назовешь.
– Мне очень жаль. Честное слово. – Ей и впрямь было неловко. Не то, чтобы она сочувствовала Стервятнику, однако не хотелось восстанавливать против Генри «Таймс». – Ему необходимо посмотреть этот спектакль, – продолжала Джесси. – Не столько из-за самой пьесы, сколько из-за одного человека… Ну, вы же понимаете.
– Могли бы предупредить, – проворчал критик, – а не гонять туда-сюда.
– Извините, – повторила Джесси. – Может, подниметесь наверх и посмотрите представление? Коротенькое. Полчаса. Плюс-минус. – Точно она не помнила.
Прагер так и сидел, забившись в уголок, пыхтя и что-то обдумывая.
– Полчаса?
– Около того. – Как отнесется Фрэнк к появлению Джесси в сопровождении критика из «Таймс»? Все простит или обозлится еще больше?
Прагер покачал головой.
– Лучше я подожду здесь.
– Не хотите подняться?
– Нет. Буду ждать в машине. Я бы предпочел взять такси и вернуться домой. Но я подожду, потому что до сих пор я не услышал ничего внятного.
– Хорошо. Спасибо большое. Очень ценю, поверьте, – зачастила Джесси. – Вы едете в центр? Мы можем вас подвести.
– В этом нет необходимости.
– Как скажете. До скорого. Саша присмотрит за вами. – Захлопнув дверь, она постучала костяшками пальцев в окно водителя. Стекло опустилось. – Не выпускай его, – шепотом распорядилась она.
60
К стеклянной дверной панели приклеили афишу:
«2Б», или «Что угодно».
Новая Пьеса о том, как Ужиться со своим Безумием.
Боаз Гроссман и Труппа Вест-Энда
Добровольный взнос – десять долларов
Генри второй раз перечитывал афишу, соображая, как же попасть внутрь. Джесси подоспела на помощь и распахнула дверь.
– А, не заперто!
Он последовал за ней вверх по лестнице. Такой взбудораженный, даже смешно. Любительская пьеска, дилетантская постановка, играет симпатичный мальчик, с которым он два дня не виделся. Какой вздор! Но быть смешным, глупым – так приятно!
Они поднялись на второй этаж, дверь в квартиру оказалась открыта. Выглянула молодая симпатичная латиноамериканка. Глаза ее чуть не вылезли из орбит.
– Генри Льюс! Боже мой! Ох, как здорово. Вы пришли! Мы вам и кресло отдельное приготовили. Привет, Джесси!
– Привет, Аллегра.
Джесси почему-то морщится. Или это он ее раздражает? Генри сегодня понаделал глупостей, чем именно недовольна его личная помощница?
Его проводили к широкому деревянному стулу с подушкой из набивного ситца. На других стульях подушек не было.
– Ах да, я должен вам десять долларов, – спохватился Генри. – У меня есть только двадцатка. А, еще Джесси. Ну, конечно. Прошу. Возьмите. Непременно. Я требую.
Всучив хорошенькой девушке деньги, Генри поспешно уселся, чтобы не вступать с ней в разговор. Впрочем, она так нервничала, что пролепетала лишь:
– Надеюсь, вам понравится. – И умчалась.
Генри оглядел комнату: высокий потолок, потрескавшаяся штукатурка, старые афиши. Так и должно выглядеть театральное общежитие. Весьма убедительно. Генри перечитал программку.
– Наконец-то дошло, – сказал он Джесси. – 2Б – «to be». Быть или не быть? Это номер квартиры? Том Стоппард отдыхает.
А где же То-би или Нот То-би? Вот в чем вопрос.
Подоспели другие зрители, заняли свои места. Два десятка стульев расставлены в три ряда, словно на старомодном отпевании. Спасибо, без покойника. Кое-кто, правда, поглядывал на Генри так, словно почетная роль трупа досталась ему.
– Вон Фрэнк, – кивком Джесси указала на чуть полноватого парня, возившегося на заднем плане с проигрывателем. – Если он будет держаться с нами натянуто, так это из-за меня, не из-за вас. Мы разошлись.
– А? О! Разумеется. – Довольно симпатичный парень, однако явный натурал, и к тому же лысеет.
Бинг Кросби запел: «Возлюби ближнего». По всей квартире выключили свет. Представление началось.
Генри сложил руки на груди.
– Занятно, – одобрил он.
Прямо перед ними зажегся торшер. Крупная, статная негритянка сидела перед телевизором, звук был выключен. Раздался лязг ключа в самой что ни на есть реальной замочной скважине. Дверь открылась. Вошел Тоби.
– Привет. Что смотришь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44