– Я тебе уже сказал: это не свидание, а всего-навсего ужин.
– Если ты гоняешься за Льюсом, чтобы пробудить во мне ревность… – Калеб только головой покачал. – Пустое. Забудь про меня, займись им. Он того стоит. Известный человек, даже знаменитый. Великолепный актер. – Был, по крайней мере. – Гей, и не стесняется этого. Хорош собой. Ты мог бы сделать выбор и похуже. Он-то по-прежнему на коне.
Тоби поглядел на Калеба с откровенной злобой.
Да, я засранец, подумал Калеб. Но как тут быть?
– Слушай, приводи его на вечеринку! Звезда британского театра! Похвастаешься перед гостями. Все подумают. Тоби – счастливчик, бросил неудачника и поставил на победителя.
– Пошел к черту! – пробормотал Тоби. – Я не хочу Генри, мне нужен ты.
Калеб испустил вздох. Что, даже такое обращение не отпугнет Тоби?
– Со мной ничего не выйдет. Уж извини.
– Как ты не понимаешь, Калеб? Я люблю тебя.
– Знаю. Ты все время это повторяешь. Но я не люблю тебя.
– Почему? Что я тебе сделал?
– Ничего ты не сделал. Не люблю, и все тут. В этом нет ничего для тебя обидного.
– Знаю, почему. Ты любишь покойника.
На этот раз Калеб не взорвался, как при последнем разговоре с Беном.
– Бен умер шесть лет назад. Все это не имеет к нему отношения.
– А знаешь, почему ты не можешь его разлюбить? Потому что недостаточно любил его при жизни.
Сцепив зубы, Калеб удержал гневный вопль.
– Что за чушь! Ток-шоу наслушался? Что ты вообще в этом понимаешь? Ни хрена!
Он изумился собственной ярости. Скрыть ее не удалось, Тоби явно испугался.
– Извини! – заблеял он. – Но я так тебя люблю, вот и несу всякую чушь!
Калеб отвернулся, сожалея уже и о своей вспышке, и о вырвавшихся у него словах.
– Иди домой, Тоби. Домой, или на работу, куда шел. Мы не подходим друг другу.
– И на твой праздник не приходить?
– К черту праздник! – свирепо расхохотался Калеб. – Приходи, не приходи – без разницы. А сейчас иди. Очень тебя прошу. Устал до смерти и не в настроении.
Тоби поднялся и застыл на месте, моргая, гримасничая. Актер изобразил «глубокое раздумье».
– Ладно, я уйду! – провозгласил он, наконец.
Калеб проводил его через квартиру до двери.
– Извини, насчет Бена я сморозил глупость, – сказал Тоби. – Я не имею права лезть в это. Конечно же, ты любил его.
Они вышли в холл.
– До свидания, – произнес Калеб, протягивая руку.
– Что? – Тоби уставился на раскрытую ладонь. – Не хочешь даже обнять меня? Боишься, что полезу целоваться?
– Не стоит, Тоби. В другой раз.
Тоби попятился, отдернул руку и поднял ее как можно выше, словно Калеб собирался ее ловить.
– Тогда я и прикасаться к тебе не стану.
– Вот и хорошо. Проведи ночь с Генри Льюсом. Береги себя. – Калеб не собирался иронизировать, но невольно у него вырвался очередной сарказм.
На площадке у лифта Тоби приостановился.
– Ты не понимаешь! Ты еще поймешь! Пройдут годы, и ты увидишь: я – лучшее, что было в твоей паршивой жизни!
И он опрометью бросился вниз по лестнице. Не стоило портить заключительную ремарку, банально дожидаясь лифта.
Калеб спокойно затворил дверь, повернул ключ в замке. Улыбнулся.
Ведь и правда смешно, абсурдно даже. Красивый, милый, привлекательный мальчик добивается его внимания. Насквозь эгоцентричен? Что тут такого? Неуверен в себе до такой степени, что ревнует к мертвецу? Зато молод, хорош собой, горяч, а главное – доступен. Скучен, но разве это главное? Секс – такая глупая штука. Ради секса человек променяет мир и покой на плохую компанию и нудные беседы.
Под настроение Калеб позволил бы себя любить, пока Тоби на это способен. У Тоби – первая любовь, вернее – первое востребованное чувство, пусть на него ответили не любовью, а всего лишь похотью. Любая взаимность была для этого мальчика столь новой, столь радостно неожиданной, что пройдет немало времени, пока он осознает, наконец, как мало они с Калебом подходят друг другу.
Генри Льюс его обработает, сказал себе Калеб. У Льюса закаленное сердце. Артист, знаменитость. Он таких мальчиков дюжинами глотает, как пончики.
28
– Лублу тэбя, как свынка гразь! – Эта фраза возникла в голове Джесси, пока она ехала в метро, в готовом виде, вместе с иностранным акцентом. К чему сказано, откуда взялось? Почему-то эти слова ассоциировались с Гретой Гарбо.
– Сообщение для Джессики Дойл. Говорит Аллегра. Как насчет кофе? Нужно посоветоваться. Биип.
Запись дожидалась Джессику на автоответчике Генри. Она догадывалась, о чем пойдет речь: притащить Калеба на «2Б». Почеши мне спинку еще раз, и я тебе почешу – при случае. Аллегра – это Аллегра. Но Джессику эти отношения устраивали – по крайней мере, никаких иллюзий.
– Привет, Аллегра. Кофе – это мысль. Три часа подойдет? Встретимся в Центральном парке. Хороший день, что взаперти сидеть? Позвони, договоримся.
Щелк-щелк-щелк.
Генри уже гремит железом в столовой.
Джесси принялась за работу. Проверила расписание, записала Генри к зубному, заказала столик в ресторане. На следующей неделе он обедает с Кристиной Риццо и Руфусом Бруксом, писакой из Голливуда. Потом явился курьер с заказной бандеролью, и Джесси расписалась за Генри. Она научилась подделывать его небрежную закорючку. Плоская бандероль от Адама Рабба.
Генри выглянул из-за угла.
– Джесси, дружок, как тебе это? – Он задрал футболку и мрачно созерцал свой живот.
– Отлично. – Не гладильная доска, конечно, но под легким пушком седых волос набухают тугие мышцы.
– Пузцо не раздалось?
– Нет-нет. Таким животом был бы доволен и человек на десять, на двадцать лет моложе. – Возраст Генри менялся по настроению.
– Сегодня у нас свидание? – осведомилась она.
– Что? А, нет! – Рассмеялся Генри. – Увы! Просто решил подтянуться. Размяк совсем с этой пьесой. – Он заправил рубашку в штаны.
Нет, у него точно наклевывается свидание, не сегодня, так в ближайшее время.
– Лублу тэбя, как свынка гразь! – медленно произнесла она, интонацией закавычив цитату.
– Что такое? – нахмурился Генри.
От неловкости Джесси рассмеялась.
– Это из кино. Отчего-то вспомнилось сегодня, в метро. Кажется, это Гарбо говорит, но я не уверена.
– Думаешь, Гарбо? По мне, скорее Дитрих.
– Это мой скверный акцент.
Генри призадумался на минуту:
– Нет, дорогая, извини. Для голубого у меня память неплохая, но такой реплики не помню. А это что? – Он ткнул пальцем в бандероль.
– Только что принесли. – Джесси передала сверток Генри. – От Адама Рабба.
Генри прикинул вес на руке.
– Слова, слова, слова. Грозился прислать мне сценарий. Чтобы я прочел роль, которую отдали Малковичу.
– А для вас роли нет?
– Разве что дворецкого. – Он перебросил бандероль обратно Джесси. – Значит, мое брюхо небезнадежно? Да? Пойду качать железо. – С этими словами Генри вернулся в столовую.
Джесси вынула сценарий из картонной упаковки – «Гревиль. По роману…» – и положила на стол в кучу непрочитанных книг, пьес и сценариев, которые со всех сторон стекались к Генри.
У него наклевывается свидание, как пить дать, – думала она. Давно пора. Генри пашет, как вол, в чужом городе – он заслужил награду. Может быть, Джесси и было малость обидно, однако лишь потому, что она не знала имени его нового друга. А хотелось бы.
– Я постараюсь заманить его, но ничего не обещаю.
– Конечно-конечно, – откликнулась Аллегра. – Приведешь лошадь к воде, а пить не заставишь.
– Или шлюху приведешь в культурное место, а думать не заставишь, – подхватила Джесси.
– Что?
– Извини. Старая шутка Дороти Паркер. Хороший капуччино.
Они присели на скамейку у самого входа в парк, поддеревьями в тени Мемориала ополченцам штата Мэн, чудовищного белого монумента, нависавшего над Коламбус-Сёркл словно старая декорация из «Бен Гура». Выпили «мокка капуччино» – Аллегра угощала им вместо обычного кофе, и уже по этому можно понять, как ей не терпится заполучить на свое представление Калеба.
– Постановка удалась? – поинтересовалась Джесси.
– Еще как! Разве Фрэнк не говорил?
– Не говорил. Мы почти не общались на этой неделе.
– Вот как?
Джесси пожала плечами.
– Мы оба были заняты.
– Вы что, разошлись? – обеспокоилась Аллегра.
– Мы еще и не сходились!
– Хорошо-хорошо! – Аллегра отпила глоток через отверстие в крышке. – По-моему, вы просто созданы друг для друга.
– Ну-ну, – протянула Джесси.
С Аллегрой она познакомилась полгода тому назад на студии ГБ, где Джессика работала секретаршей, а Аллегра училась. С самого начала Джессика видела, что их отношения строятся на корыстном интересе – ведь она сестра Калеба Дойла, – но Аллегра умела использовать людей, не обижая. Не стоило вспоминать афоризм Дороти Паркер. Хорошенькая, с черными волосами, белой кожей и красными губами, Аллегра выглядела нежной и деликатной даже в джинсах и мужской рубашке, как сегодня.
– До чего хороша! До чего хороша! – проворковал курьер, проводя мимо них тихо потрескивающий велосипед. Взгляд обведенных синей тушью глаз – так, по крайней мере, показалось Джесси – был устремлен на Аллегру.
– Последние деньки, – сказала Аллегра. – Я рассчитывала на полноценную репетицию, но полтруппы нынче занято в ресторане. Зато Фрэнк хорошенько поработает с Тоби – ему лишнее внимание не повредит.
– Тоби так плох?
– Не плох, а медлителен. Как Рождество.
Джесси вздохнула с облегчением, ведь это она ввела Тоби в круг молодых актеров.
– Похоже, это здорово, – сказала она. – Много работы, но вам в радость. Жаль, что я не могу участвовать.
– И мне жаль, – подхватила Аллегра.
Джесси не раз порывалась принять участие в спектакле. Но что бы она делала? Играть Джесси не умела – слишком рациональна, но и писать не могла: слишком критично относилась к себе. Не могла быть режиссером – слишком нетерпелива. Она могла быть директором труппы, но это все равно, что превратиться в мамочку для актеров, а ей уже надоело работать мамочкой. Иногда Джесси казалось, что она – всеобщий Директор Труппы.
– В другой раз, – сказала она.
Пора расходиться. Они сказали друг другу то, ради чего встретились, и, похоже, надвигался дождь. Небо хмурилось уже с полудня. Тучи серые, а трава – зеленая, словно краска у маляра.
Аллегра проглотила последние капли капуччино и откинулась на спинку скамейки – что-то еще ей понадобилось от Джесси.
– Вот жизнь! – вздохнула она, провожая взглядом прохожих. – От этой пьесы у меня типа зуда. Ну, знаешь…
– Как вы с Боазом?
– Боаз есть Боаз.
Похоже, разговор свернул на тему секса.
– Я твоего Бо почти не знаю, но он, кажется, приятный парень. Сексуальный. Вроде Нижинского, но гетеро. – Только тут она заметила особую мечтательность во взгляде Аллегры. – Прости! Что-то не так?
Аллегра испустила глубокий вздох.
– Мне бы не следовало говорить… – Она сложилась почти пополам, обхватив себя руками. Так вот зачем она позвала подругу на «мокко капуччино»! – Я тут переспала… кое с кем еще.
«С Фрэнком?» – чуть было не вырвалось у Джесси. Но нет, это не может быть Фрэнк.
– Прости, – повторила она. – Я не стану расспрашивать, кто это. Не мое дело.
– Это Крис.
Джесси озадаченно покачала головой. У них не было знакомых парней по имени Крис. Потом до нее дошло:
– Крис Джеймсон? – выпалила она. – Эта здоровенная лесби с Ямайки?!
– Я тебя шокировала? – усмехнулась Аллегра.
– Нет. Удивила, – признала Джесси. Крис полновата, но хороша собой, что-то вроде Пола Робсона с грудью, а Аллегра тоненькая и хрупкая, как кубинская фарфоровая кукла. – По-моему, не твой тип.
– Не мой тип! Женщина! – Аллегра громко расхохоталась. – То есть со мной такое и раньше бывало. Я же училась на театральном факультете. Да и вообще, подруг я выбираю лучше, чем парней. Мне нравится, чтобы парни были глупее нас. Тогда с ними проще. Меньше возни.
Джесси не знала, что ответить на это, даже с чего начать.
– Но вы все живете в одной квартире!
– И я сплю в одной постели с Боазом, и мы по-прежнему трахаемся. Жуть – а Крис в соседней комнате по коридору. Мы же с ней не то, чтобы любовницы. У нас секс был всего два раза – скорее, полтора. Сперва просто намыливали друг другу спину. Но Крис сказала – с натуралками она больше не связывается. От них одни неприятности, так она говорит. Она права, только я все время думаю о ней. То ли это любовь, то ли просто распалилась, или зуд перед премьерой. Я вроде как зациклилась на ней. Крис – ее так много. То есть она вовсе не жирная. С виду толстая, но в постели, когда она окружает тебя, окутывает со всех сторон, это… это что-то метафизическое!
Джесси слушала, подперев ладонью подбородок, кивала сочувственно, воздерживалась от осуждения, старалась проявить интерес, а думала об одном: все, все, все трахаются, одна я…
29
– Я слишком разносторонний, вот в чем беда. Чтобы ты выбрала на моем месте? Бизнес или театр? Не так-то просто… Я вхожу, и люди сразу видят. Яне ничтожество! Человек, и какой! Знаешь, почему они сразу догадываются? Потому что я позитивно…
– Стоп! Стоп! Сначала!
– В чем дело? – удивился Тоби.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Фрэнк.
– Что делаю?
– Выкрикиваешь слова.
– Какие?
– Я не ничтожество.
– Я не выкрикиваю.
– Выкрикиваешь.
– Нет.
– Хорошо, – махнул рукой Фрэнк, – но ты слишком напираешь на эту реплику. Придаешь ей излишнее значение.
– Ты сам сказал – это важно.
– Да, но… – Фрэнк тяжело вздохнул. – Проехали. Не будем спорить. Нужно как-то выстроить эту сцену.
Они стояли друг перед другом в большой, необжитой гостиной на Западной Сто Четвертой. Фрэнк явился прямо с работы, в рубашке и при галстуке. Тоби, как всегда, был в свободных джинсах и темной футболке с надписью «Абер-кромби» поперек груди. Они прогоняли монологи Тоби и дошли до четвертого, когда персонаж лишается уверенности в себе, и в его переживаниях доминирует страх. Актер и режиссер уже исчерпали свое терпение.
Тоби повесил голову.
– Извини, Фрэнк. Мне так хреново! Жить не хочется. Однако надо отрешиться от Тоби и сосредоточиться на «Тоби», – пальцем он начертил в воздухе кавычки.
Фрэнк понимал, в чем проблема. Артисту труднее всего играть себя самого. Разумеется, он играет себя, даже когда входит в роль Лира или Зейнфельда, но все же достигает большей точности, когда притворяется кем-то другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44