Их было так много, что протиснуться было невозможно. Стоя около этой людской стены, притесняемый сзади другими интересующимися пассажирами, он ощутил страх. Чувство сковало его, и толпа вокруг сгрудилась плотнее, лишая конечности свободы. Толик задыхался, понимая, что не узнает никогда причину, остановившую поезд, а посему останется непредупрежденным о чем-то, что ждет его впереди, в пункте назначения. Он попытался вырваться, кричать, но тишина стала настолько плотной, что он осязал ее. Толя даже увидел себя со стороны – зажатый в человеческой массе, с широко открытым ртом, вылезшими из орбит глазами. Казалось, закричи он сейчас, и толпа распадется на молекулы, пропуская его к тайне, преградившей дорогу поезду. Он силился, аж лицо покраснело, у висков вздулись вены. Толик закричал и проснулся вместе со спасительным криком, полным страха и желания жить.
Когда он понял, что кричит, лежа на верхней полке купе, то закрыл рот. Что ему снилось, он не помнил. Открыв глаза, лежа на боку, Толик увидел в сумраке два огромных зрачка, находившиеся за стеклами. От этого вида и неожиданности, он резко поднял голову, стукнувшись о багажную полку.
– Ты чего, Толян? – спросил человек, смотревший на него сквозь очки.
Мужчина потер ушибленную макушку и сел. Свесив ноги вниз, ответил:
– С тобой инфаркт заработать можно.
– А с тобой? – съязвил «Очки». – Ты орешь как резаный.
Состав стоял. Толик посмотрел в окно. Перрон был ярко освещен. По нему прохаживались пассажиры. С лотками или ведрами, наполненными снедью, бегали как ошалелые торговцы – местные жители.
– Давно стоим? – спросил Толик у студента в очках, присевшего на нижней полке, напротив него.
– Нет, скоро тронемся, – ответил «Очки» и зевнул, выпустив перегоревший воздух.
– А где твои товарищи? – поинтересовался Анатолий, спрыгнув вниз.
– Санек с телками тусуется, а Леха блюет, наверное.
– Ты не думаешь, что он может попасть в беду?
– Вряд ли, пьяному море по колено.
Толик осмотрелся. Стол был заставлен остатками ужина.
– Хорошо посидели? – спросил он, потянувшись и зевнув.
– Так! – махнул рукой «Очки». – Притащили баб, а они начали пороть чушь, а та лежала и повизгивала…
«Не может обойтись без цитат из анекдотов, клоун», – подумал Анатолий, наклонив голову влево, вправо, вперед, назад, еще раз в той же последовательности, а потом круговое движение.
– …Потом еще байки про покойников рассказывать стали. О, извини, я только вспомнил, что у тебя…
– Не стоит, – прервал его невнятные объяснения мужчина и завел руки за спину, сцепил ладони, потянул вверх, растягивая мышцы.
– Знаешь, а смешно звучит, только ты не обижайся…
– Говори, – потянул он сцепленные руки влево, затем вправо и снова круговое движение головой.
– Вот слушай, только Толька, – произнес «Очки», и лицо его сделалось лицом человека, совершившего великое открытие, – Только Толька!
– Есть такая загадка: «Все в автобусе спали, Толька водитель не спал, как зовут водителя?» – начав делать круговые движения плечами, сказал мужчина.
– Водителя зовут Толя! Прикольно…
Тут «Очки» осекся. Привстав, он посмотрел за стекло, на людей, расходящихся по вагонам. В приоткрытое окно проник обрывок голоса диспетчера, испражненного через динамик. Он призывал провожающих покинуть вагоны.
– …Я Леху пойду поищу, – сказал «Очки», встал и вышел из купе.
Толик продолжал разминать затекшие мышцы. В животе булькнуло. Он спустился с полки. Взяв со стола последний бутерброд с икрой, казавшейся в темноте не оранжево-красной, а бордовой, он откусил кусочек, распробовал и тут же выплюнул в раскрытую ладонь. Хлеб был пропитан водкой.
Стряхнув мокрые крошки в предусмотрительно подготовленный студентами пакетик для не и пищевых отходов, отправив туда же испорченный бутерброд, Толик нашел на столе недоеденную плитку шоколада.
Перекусив, он забрался на полку и, отвернувшись к стене лицом, заснул. Разбудили его за два часа до прибытия в Москву.
– Толян, пива будешь? – спросил помятый «Пузо», окатив изо рта зловонием, словно водой из ушата.

Глава 16
Письмо, которое запоздало

1
Он объяснил парням, как добраться с вокзала до Красной площади, посоветовал купить небольшую карту Москвы, объяснил, как пользоваться метро.
– Это и впрямь боль-ша-я ло-те-ре-я, – выдохнул «Еж», стоя перед ступенями, ведущими вниз, к платформе метро.
– Пойдемте, – позвал Толик. – Я объясню, где садиться, как ориентироваться. Вообще-то все легко. Нужно только следовать по стрелкам и схемам. Москва переполнена схемами, потому что она так велика, что коренные москвичи в ней сами блуждают.
– Дааа, – выдохнул «Очки», не успевая вертеть головой туда-сюда. Он хотел увидеть и запомнить все: людей, передвигавшихся быстро-быстро, запах, как выглядят стены, киоски.
– Вот мой телефон, на всякий случай, – протянув землякам бумажку с написанным номером, сказал Толик. – А вот ваш состав! Станцию помните?
– Да! – ответили все трое хором и исчезли в зеве автоматической двери вагона, затянутые туда потоком людей.
– А вот и мой, – прошептал себе под нос мужчина и направился в противоположную сторону.
Он встал у окна, механический голос сказал: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция…» «Началось», – подумал Толик, сжав пальцы правой руки в левой. Он старался не думать, чтобы размышления преждевременно не увлекли его в дебри сомнений и переживаний. Он превратился в зрение, в слух, отринув способность делать выводы, рассуждать. «Какой у пацана стильный брелок», – думал он, а затем принимался разглядывать другого пассажира.
Выйдя из метро, Толик быстрым шагом направился к дому.
Войдя в квартиру, он снял ее с сигнализации. Огляделся.
Все без изменений. Разве что на полках заметнее стал слой пыли, да и зеркало покрылось серо-землистой пелериной. Проведя пальцами правой руки по ней, он оставил чистый след, казавшийся на общем фоне пыльного зеркала грязным пятном. В этом пятне Анатолий увидел себя, отражение человека, не решающегося сделать то, что необходимо сделать.
Он вошел в спальню. Тиканье часов было единственным звуком, сопровождавшим его. Кровать была застелена, на покрывале ни складочки. Он вспомнил, с каким усердием Полина выполняла эту работу, как она подтыкала ткань под матрац. Он улыбнулся, представив ее, стоящей у окна на кухне в Оренбурге, потом решительно подошел к шкафу, приоткрыл дверцу.
Неожиданно сзади, из коридора, грянула музыка. Она обрушилась на него всеми аккордами, ля-мажорами, до-минорами, заставив резко обернуться, отчего правая рука, до этого безвольно свисавшая, описав дугу в воздухе, ударилась о дверцу шкафа.
– Бли! – выругался Толик и поспешил в коридор.
На одной из полок всею возможностью своего полифонического голоса призывал ответить на звонок сотовый. Войдя в квартиру, Толик, не задумываясь, отстегнул его вместе с кожухом и оставил тут.
– Алло! – взяв телефон, ответил он. – Я домой зашел… С вокзала… Я скучал и собирался набрать тебя… Да… Как мама?.. Это и понятно. Пройдет… Я сильно-сильно скучал… Как твое?.. Я объяснил им, как проехать к Красной площади, а они назвали Москву большой лотереей, как в оскароносном фильме Меньшова… Сейчас переоденусь и пойду на работу… Убрали где?.. А зачем так тщательно?.. Положено… Маме передавай привет, обними ее от меня. Она сейчас где?.. Понятно… Я вечером перезвоню, а может, и раньше… Давай… Я тебя еще сильнее… Очень-очень сильно! Целую.
Он отключился, с улыбкой посмотрел на телефон, мигавший в ладони. Ненадолго задумался, затем нажал на кнопку, выключающую мобильник. На дисплее появилась прощальная надпись, после чего он потух. Положив сотовый на полку к кожуху, Толик вернулся в спальню.
Вытащив вешалку с брюками из шкафа, он присел на кровать. Рука подрагивала. Уголок конверта выглядывал из заднего кармана. Толик достал его, бросив брюки к ногам. Часы тикали, на улице кипела жизнь. Он смотрел на конверт, держа его за края, слушая биение своего сердца, шипящий свист дыхания, ход секундных стрелок. Зажмурившись, он вспомнил, как получил письмо. «Вовремя я вас поймал! Мой сын просил передать вам конверт, вот он», – сказал охранник и протянул белый прямоугольный пакет. «Ого! Мне пишут письма», – бросил Толик в ответ без особой радости. Наверное, угадав его чувства, охранник предупредил: «Сын сказал, что это важно и поможет вашему делу. Больше я ничего не знаю».
– Это необходимо, – произнес вслух мужчина, но так и не надорвал конверт.
Он продолжал вертеть его в руках без всяких мыслей. На улице визгливо закричала какая-то женщина. Вопль длился всего пару секунд, но его отголосок еще долго звенел в голове Толика. Поддев ступней брюки с вешалкой, лежавшие у ног, он откинул их в сторону шкафа. Пластмассовый крючок стукнулся о дерево, напомнив мужчине, как Артем достал из принесенной с собой коробочки плоский серебряный амулет, положил свободную руку на его, Толика, плечо и тихо-тихо проговорил в самое ухо: «Я и впрямь тебе завидую, но не потому, что ты брызжешь идеями и посему получаешь больше бабла. Я люблю деньги, но не из-за этого я готов встать на твое место. Ты не понимаешь, насколько еще счастлив! У тебя еще есть возможность уйти. Первой я потерял жену…» Анатолий вспомнил, как Артем с «потеплевшим» взглядом поднял кулак с зажатым в нем оберегом прямо к губам, как бы желая заткнуть себе рот. «Я и есть проклятый», – шептал он, казавшийся совсем молодым из-за отсутствия усов и бороды.
– К черту! – выплюнул Толик и надорвал конверт.
Узкая полоска бумаги, закрученная спиралью, полетела к полу, а он уже вынимал содержимое пакета. Внутри оказалось несколько листов. На одном был текст и таблица, отпечатанные на принтере. В верхнем правом уголке красной гелевой ручкой была выведена цифра «5». Толик обратил внимание, что каждый лист пронумерован подобным образом. Он разложил бумаги по порядку. Первые четыре листа были исписаны от руки. Предложения шли ровным строем, как шеренги на параде в День Победы. Буквы были не крупными, но и не мелкими, вполне разборчивыми, лишь буква «ч» походила на «с», написанную в спешке.
Бегло пробежав по первому листу глазами, убедившись, что сможет прочитать послание, Толик откинулся на спину, затем перевернулся на живот, положа бумаги перед собой. «Здравствуйте, Анатолий», – прочитал он строчку под выведенной в правом верхнем углу красной цифрой «1».
2
Здравствуйте, Анатолий
Не знаю, но почему-то мне кажется, что Вы нуждаетесь в этом письме. Если я ошибся, то прошу покорно извинить за отнятое время, за то, что излил Вам душу и попытался взвалить на Ваши широкие плечи тот груз, что тяготит меня.
Я просто не знаю, с кем еще могу поделиться этой ношей, а Вы сами интересовались моим другом, его прошлым и немного настоящим. Поэтому я не вижу ничего плохого в том, чтобы рассказать о нашей с Сергеем последней встрече. Я не сомневаюсь, что его слова покажутся Вам странными. Они и меня удивили, насторожили, а чем дольше я думал над ними, тем страшнее становилось на душе. Но хватит! Начну по порядку!
Я позвонил в больницу, где держат Сереженьку, чтобы узнать о его состоянии, а меня обрадовали. Оказывается, он стал примерным мальчиком и заслужил свидание с друзьями и родными. Из родных у него только мать, которую никак не могут вызвонить. Я пообещал, что сам займусь этим. Еще я узнал, когда могу прийти.
Дойдя до матери Сережи, я сообщил ей радостную новость, она даже улыбнулась. В последнее время в том, что произошло с сыном, она стала, мне кажется, винить меня. Отношения между нами стали натянутыми, но я не о них.
Короче, ей я сообщил, а сам в назначенное время прибыл ко входу в лечебницу. Прежде чем попасть к Сереже, я был подвергнут строгому осмотру, опросу, а потом еще и инструктажу по правилам поведения при свидании с пациентом. В этой клинике нельзя произносить слово «больной» и тем более «сумасшедший», только «пациент». Еще мне пришлось притворяться и врать, что я лучший друг Сергея и общаемся мы с детства и все такое. Я был убедителен, не зря же я мечтал поступать в театральный.
Меня провели в палату, где за столом на стуле сидел Сережа. «Он изменился не в лучшую сторону», как пела одна певица. Он осунулся, под глазами были глубокие круги. Если хотите точно представить его внешний вид, то посмотрите «Терминатор-2», сцены с пациенткой сумасшедшего дома. У Сережи был такой же вид, с той только разницей, что он мужик. Я не просто так упомянул эту голливудскую ленту. По ходу повествования Вы, Анатолий, поймете…
Он увидел меня и улыбнулся.
– Здравствуй, друг, – сказал он…
Надеюсь, Вы понимаете, что в деталях я могу ошибаться. Но будьте уверенны, что суть разговора я передаю в точности.
Я ответил ему и присел напротив. Не думал, что наши клиники так похожи на лечебницы из западных кинофильмов.
– Я знал, что ты придешь, – продолжал он. – Я специально сделал так, чтобы ты смог прийти.
Он перешел на шепот, говорил он спокойно, сдержанно даже. Но чем дольше он говорил, тем сильнее я замечал происходившую в нем борьбу, я не мог понять ее истока, пока Сережа не сказал:
– …Я долго притворялся, что успокоился, как в «Терминаторе-2». Помнишь, она перестала убеждать врачей в том, что грядет конец света, и сделалась паинькой. Только она не выдержала проверки и попалась. Я же реально расценил, что метать бисер перед свиньями, то есть правду перед врачами, не продуктивно. Я же рекламист, я умею убеждать людей.
Я кивал, вспоминая фильм. Он же, с горящими глазами, продолжал, сдерживая в себе переполнявшие его эмоции:
– …Я разыграл их так, как умел. К тому же они всегда ходят группами, а следовательно, их возможности снижены, ведь психологам давно известно, что много всегда тупее одного и чем больше группа, тем шире масштабы ее отупления. Это и в рекламе действует и здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55