– Очень часто там обнаруживают тела… Давай не будем об этом, – наморщив лоб, попросил мужчина, совсем расстегнув рубашку.
Полина замечала, какие взгляды на него бросают девчонки, облаченные в купальники, поэтому прижалась к любимому сильнее. Они перешли на тот берег по мосту. При свете дня он выглядел не так уж страшно. Заасфальтированные, около бордюра искрошенные, выщербленные тропинки, вьющиеся меж высоких тополей, берез и других деревьев, которые Полина видела впервые. Почти все лавочки, с установленными с боку от них урнами, забитыми пустыми сигаретными пачками, одноразовыми стаканчиками, бутылками из-под напитков, были заняты. На качелях, выкрашенных в ядовито-зеленый цвет и раскачиваемых ветром, сидел котенок белого цвета с коричневыми крапинками. Он мыл хвостик, иногда поднимал мордочку к солнцу, щурился. Пара шла дальше. Они миновали кафе, дворик которого был заставлен столиками и сиденьями, сделанными из распиленных на чурбачки деревьев. Пахло жарящимся шашлыком, шаурмой. Толик купил две, завернутые в тончайший лаваш.
– Бери! – протянул он ароматную шаурму невесте. – Там весит объявление: «Требуются опытные шаурмены и бастурматоры».
– Кто? – не поняла Полина, наблюдая, как по небу летит птица.
– «Шаурмены и бастурматоры», – повторил Толик и рассмеялся. – Да это шутка такая, шутка.
– Я поняла, – улыбнулась Полина, проведя пальцами по голой груди любимого. Ветер колыхал края его рубашки.
Мужчина поцеловал ее, слизнув с ее губ кусочек поджаристой морковки, взял под руку. Они шли молча, поглощая шаурму. Навстречу попадались пары, некоторые с колясками. Толик с Полиной зашли в глубь рощи. Тропинка расширилась, превратилась в землистую дорогу, граничащую с полем, поросшим травой. Кое-где были расстелены покрывала. Люди отдыхали, угощаясь принесенной с собой едой, громко разговаривали. Некоторые парочки целовались, не стесняясь гладить друг друга, а потом, словно опомнившись, отстранялись, но снова набрасывались, сливаясь в поцелуе, не в силах совладать с либидо.
– Пойдем назад, – сказал Толик. – Как тебе шаурма?
– Вкусная, я наелась. Спасибо, – ответила Полина, прожевав последний кусочек шаурмы. – Я бы не подумала, что тут опасно. Роща кажется мирной, – произнесла она, обведя рукой поле у дороги.
– Но это не так. Не всегда то, что кажется хорошим, является таковым. Се-ля-ви, – возразил мужчина, ощущая, как ветерок лижет торс, треплет волосы, еще больше отросшие за эти дни.
Анатолий сам не понимал, насколько окажется прав относительно этого места, хранящего в себе тайны о многом и припасшем секрет специально для его семьи.
3
– Мам, – встретив на пороге женщину, вернувшуюся с работы, радостно произнес Толик. – У меня для тебя подарок.
– Какой? – скидывая с ног сланцы, спешно проходя в квартиру, спросила она. – Какой?
Она запыхалась, словно до этого занималась бегом.
– Мы купили вам новый телевизор! – стоя в дверях кухни, объявила Полина, сияя улыбкой.
Волосы ее были заколоты на макушке, лицо открыто. Она готовила на ужин макароны с семенем подсолнечника, сметаной и зеленью, поэтому была в фартуке. Этот рецепт она прочитала в одной из газет, которые покупала свекровь. Разбирая эти серые средства массовой информации, Полина заметила, что в каждом из них есть страница, посвященная розыску людей, пропавших без вести. Жениху об этом она не сказала.
– Да? – скорее удивилась, чем обрадовалась, мама. – А он уже показывает, его можно включить?
– Надо только настроить, – ответил Толик, следуя за матерью, зашедшей в комнату, где раньше стоял прежний ламповый телевизор, который в это утро был безжалостно вынесен к мусорным бакам.
– Сынок! Включи мне первый канал, там уже передача началась, а я и без того опоздала, – взмолилась она, увидев мертвый черный экран нового телевизора.
В данную секунду ее не волновала стоимость подарка, не беспокоило то, что надо произнести слова благодарности. Она хотела присоединиться к людям, несущим тот же крест, что и она. Хоть на час ей нужно было сплотиться с теми, кто ждет.
Толик воткнул вилку в розетку, в ручном режиме настроил первый канал. Шла программа, посредством которой разлученные по тем или иным обстоятельствам люди разыскивали друг друга. Ведущие представили очередных потерявшихся.
– Это Галина Ивановна из Керчи. Расскажите нам свою историю, – попросил мужчина в костюме, проникновенно глядя на морщинистую женщину в грязно-серой блузке.
– Зовут меня Галина Ивановна Беседина. Я родом из Керчи. – Тут женщина поднесла руку с платком ко рту, захныкала. – Десять лет назад моя дочь поехала сдавать документы в…
Толик не хотел смотреть это шоу. Он вышел на кухню, где у плиты стояла Полина, перемешивая томящиеся в сметане и зелени подсолнечные зерна.
– Какой же будет вкус у блюда? – прикасаясь губами к ее шее, обнимая правой рукой за живот, спросил он.
– Понятия не имею, готовлю такое в первый раз, – ответила она. – Что за передачу спешила посмотреть мама?
– О розыске людей, – сказал он, отходя от нее, присаживаясь на стул у окна. – А я не могу себя заставить смотреть такие программы.
Толик, глядя на маленького воробья, прыгающего по ветке березы, зеленевшей за стеклом, подумал: «Если у других людей происходит такое же горе, как у нас, значит, им тоже нелегко, следовательно, мы не одни. Возможно, в этом успокоение для тех, кто смотрит это шоу? Как говорила Жанна, людям хочется знать, что другим тоже плохо».
Полина не думала и не знала что сказать. Она следила, чтобы зерна не прилипли к раскаленному днищу сковороды. Вода под макароны уже закипала, поэтому она взяла спагетти, поломала их пополам, чтобы те полностью влезли в кастрюлю. Чуть позже, запустив их, женщина посолила забурлившую воду. И тут раздался крик! Полина удержала в одной руке крышку, готовую упасть вниз, на ноги, но другой рукой она задела кастрюлю, которая пошатнулась и поползла вбок, с газовой конфорки.
– Толик! Быстрее сюда! – истошно звала мама.
Он вскочил и ринулся на зов, задев Полину.
– Прости, – бросил он, выбегая из кухни в тот самый момент, когда Полина схватила пальцами горячий край кастрюли и поставила ее обратно на сине-желтый огонь.
– Черт! – выругалась она, погасила пламя под сковородой с подсолнечником и пошла в комнату, где шумела свекровь:
– Это же она! Только осунулась. Это точно она, Толь!
Полина вошла в комнату, наблюдая, как ее мужчина присаживается на корточки. В этот момент он напомнил ей ломающееся на сильном штормовом ветру дерево-сухостой, руки-ветви которого поднялись вверх, обхватывая крону-голову. Она не видела, как изменилось его лицо. Между тем его рот широко открылся и с шумом втягивал воздух, глаза округлились, кожа побледнела. Толя опустил руки, зажал пальцы правой руки в кулак левой. Его мать наклонилась ближе к экрану, с которого к миллионам зрителей обращалась рыдающая женщина в черном платке:
– Он уехал в Москву, периодически звонил, но несколько месяцев назад пропал. Я ничего о нем не знаю. А с парнем, с которым он уехал, тоже не могу связаться. Люди добрые, Господом Богом молю, помогите найти Геночку! – вытирая пот, выступивший на лбу, но не снимая траурный платок, проревела женщина.
– Это мать Гены, – прошептала Полина, прислонившись боком к косяку.
На экране появилась фотография Геннадия. Появилась всего на миг, и тут же другой человек стал обращаться с просьбой о помощи: «У меня пропала жена…»
– Толенька, как же так? Как она постарела, Толенька, – заревела свекровь, обхватив лицо, склонив голову к коленям.
– Я же сказал, что он подсел на наркотики, поэтому мы разошлись! – психанул «парень, с которым он уехал», выпрямившись, замахав руками. – Надо было ей сказать, что он наркоша?! Ты думаешь, она поверила бы?! Да она бы никогда не поверила, да и меня бы обвинила в чем угодно! Я ему не нянька!
– Толя, Толя! – подходя к нему, попыталась успокоить любимого Полина, но он отмахнулся, чуть не задев ее по лицу.
– Не травите мне душу! – сцепив пальцы в замок, произнес он и закусил нижнюю губу.
Мать плакала, иногда говоря: «Как же так? Вы ведь друзья были?» Толик сорвался с места, подошел к ней, взял пульт дистанционного управления, лежащий на диване, и выключил телевизор. Он сказал:
– Мне надо подышать, мне надо выйти подышать.
Подойдя к Полине, коснулся ее щеки, прошептав:
– Ты не волнуйся, это не приятно, но не волнуйся. Я сейчас приду, ладно?
– Может, мне пойти с тобой? – предложила Полина.
– Нет. Ты же на ужин какую-то вкуснятину готовила, – шептал он. – Я вернусь, и мы поедим. Мать к тому времени успокоится, я успокоюсь.
– Я в норме, – поднимая зареванное лицо, отозвалась женщина. – Пусть идет на воздух, Полиночка, а я тебе помогу со стряпней. Мы поступаем как эгоисты, упиваясь своими несчастьями, мы забыли, что ты носишь ребенка. Я сейчас тебе помогу, только покурю.
Она встала, прошла мимо них к выходу на балкон, закрыла за собой дверь. Через секунду они почувствовали слабый запах табака.
– Я приду, – повторил Толик, направляясь к выходу из квартиры.
– Как скоро? – ощущая пустоту в груди, спросила блондинка.
– Если хотите, то садитесь ужинать без меня, – ответил Толик, прежде чем захлопнуть дверь.
Он ушел. Полина пошла на кухню, включила огонь под сковородой с подсолнечником, попробовала спагетти, успевшие наполовину свариться. Она поперчила воду и запоздало налила туда ложку подсолнечного масла, чтобы макароны не слиплись между собой. «Он не говорил мне, что Гена наркоман. Что же он еще скрывал от меня? Конечно, в те дни мы не были близки настолько, что можно было бы сообщать такое. Я вполне могла подумать, что и Толя балуется наркотой… А вдруг? – помешивая деревянной лопаточкой семечки в сметане, рассуждала она. – Он не балуется этим. Я бы заметила. Конечно, он вел себя странно, но это было, кажется, так давно. Потом у него пропал отец, на нем висел большой проект рекламы, фирма давила на него по срокам. Он не наркоман. Нет. Не наркоман. И ему сейчас тяжело, ему стыдно за то, что он не совершал. Но он не мог ничего изменить. Или мог?»
– Мне нужно было поговорить с ней, – прервала рассуждения снохи мать Толика, войдя на кухню. Она уже переоделась в домашнее.
– С мамой Гены? – уточнила Полина, глядя на нее через плечо.
– Да, – кивнула та. – Нужно было все выложить. Хоть это и больно, но она должна была это знать. Ладно. Чем тебе помочь?
4
Словно мастерский художник разрисовал все вокруг. Толик шел по земле, разукрашенной темным капутом, переходящим в оранжевый марс, расщепляющийся на железно-окисную красно-коричневую рябь. Иногда приходилось наступать на траву, прорисованную зеленым кобальтом с переливами железной лазури. Небо, расстилавшееся над головой, было словно подсвеченный сзади холст, с нанесенными мазками виноградно-синей краски, марганцово-фиолетовой, вспышками церулеума, перьями темно-сиреневого краплака. С приближением сумерек, которые он не заметил, ловкий художник пролил на небосвод краску цвета индиго с полосами ультрамарина, а землю окрасил в темно-красную охру, траву покрыл темно-зеленым кобальтом.
Он очнулся, стоя на краю поля, огороженного со всех сторон бетонными темно-серыми с белыми вкраплениями блоками. Из них торчали, как наросты, ржаво-коричневые металлические скобы. По заросшему травой пространству пролегала теплотрасса. Трубы, завернутые в слой стекловолокна, ваты, неизвестного ему синтетического материала, словно гусеницы, слипшиеся боками жестких тел, пролегли от края до края этой заброшенной территории. Местами, запутавшись в полой сухой амброзии, шелестели на ветру пакеты от чипсов, кукурузных палочек, сухариков. Ветер подул сильнее, и одна из ненужных никому упаковок взлетела вверх, закружилась в замысловатых па, сделала переворот, умчалась прочь с его глаз.
Толик остановился рядом с лежащей на земле бетонной плитой, по поверхности которой пробежали морщины трещин, местами проросли растения, одуванчики тянулись вверх из забившейся в глубокие выбоины земли. Он осмотрелся. Он хорошо помнил это поле. С друзьями, среди которых был и Генка, они частенько наведывались сюда, устраивали пикники. В их компании был парень, его звали Сашей. Так вот он постоянно нахваливал эту, по его словам, «благословенную землю девственно первозданной красоты». Вспомнив манеру Санька разговаривать, Толик улыбнулся. Этот тип любил изъясняться витиевато. Его речь была, словно каллиграфия века Пушкина, такая же помпезная, с закорючками, штришками, галочками, вензелями. Так вот, Александр любил повторять: «Именно в это место вас принесут ноги, когда безжалостные когти ностальгии вопьются в мозг, заставляя переживать прожитые дни вновь и вновь, потому что нет лучше места для дум о высоком, чем этот забытый людьми и сбереженный Богом кусочек суши».
«Я пришел сюда не вспоминать. Я пришел, чтобы забыть, Санек», – подумал Толик и присел на плиту. В задницу впился острый осколок бетона. Толя привстал, стряхнул его, смел крошево с плиты ладонью, поцарапав кожу, присел снова.
«Сколько же сейчас времени? Надо бы позвонить Полине и сказать, что у меня все нормально», – ощупывая ремень, открывая кожух, в котором хранился телефон, думал Толик. Но сотового не было. Он забыл его, в спешке покинув дом. «Они поймут меня», – решил мужчина, глубоко вдыхая.
По небу летели птицы. Вначале он не заметил их из-за потемневшего к ночи неба. Но когда они приблизились, выделившись черными кляксами на полотне цвета индиго, он посмотрел вверх, прислушался к их крикам. «Поминальные песни», – вздохнув, подумал Толик, взяв камушек с земли. Он покатал его по раскрытой ладони указательным пальцем, отметив, что ногти отросли и их нужно подстричь.
«Если она так воспитала своего ребенка, то почему я должен страдать? Действительно! Ведь я не стал наркоманом, несмотря на весь этот мир со всеми его соблазнами, а значит, меня правильно воспитали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55