Он следил взглядом, как мама протянула руку вверх, к полке, прибитой к стене. Женщина сняла оттуда металлический поднос с аккуратной пирамидкой коржей.
– Мой торт, можно, я посмотрю?! – вскакивая со стула и подлетая к матери, попросил он.
– Смотри, – ответила она, опрокидывая кастрюльку с душистой шоколадно-ванильной глазурью на верхний корж. Вязкая горячая масса стала растекаться, укрывая желтовато-белую сдобу плотным сладковато-горьким коричневого глянца одеялом.
– Красоти-ща, – выдохнул мальчик, подставив пальчик под глазурь.
Жижа обволокла его, обжигая. Ребенок спешно сунул палец в рот, облизал.
– Не делай так, ожог будет, поедем в больницу вместо праздника, и никаких гостей, – спокойно сказала мать, размазывая шоколад алюминиевой ложкой, придавая торту аккуратный вид.
Он доел завтрак, она завершила приготовление десерта, украсив торт дробленым грецким орехом, припорошив сахарной пудрой, воткнув пять свечей синего цвета.
– Ма, а мне уже пять лет или только после того, как я задую свечи и уйдут гости? – спросил он, стоя рядом с женщиной.
– Ты родился в три часа ночи, а значит, тебе уже пять лет, – ответила она.
– А почему мы не пригласили гостей на три часа ночи? Поздно?
– Так точно, малыш, в это время все гости спят и видят сны, – убирая торт в холодильник на верхнюю полку, не занятую салатами, сказала она.
Раздалась соловьиная трель звонка. Он побежал к двери. Пришла бабушка. Она уложила волосы, закрутив их в мелкий серпантин.
– У твоих волос новый цвет, – сказал мальчик, вырываясь из объятий женщины.
– Хной подкрасила, чтобы стать еще красивее.
– А что такое «хной»? Как акварельная краска или гуашь?
Бабушка ничего не ответила, только рассмеялась и подарила ему набор солдатиков из свинца. Она всегда дарила что-то беззаботное – самое то для детства. Мама тоже смеялась. Лучи солнца проникали в квартиру через стекло, наполняя дом теплом и летом.
Гости стали стекаться часам к трем. Первыми пришли тетя с дядей. Они подарили книжки, набор карандашей, пластилин. Они всегда дарили только полезные и умные вещи, поэтому он не очень любил их подарки. Тетя начала сюсюкать с ним, как с маленьким, поэтому он сделал вид, будто хочет в туалет. Стоя около унитаза, он прислушивался к звукам за дверью. Задумавшись над вопросом: «Почему папа еще не пришел?» – мальчик сжал в левой руке пальцы правой. Пришли еще гости. Это подруга мамы, которая всегда дарила ему сладости. Сегодня он уже ел конфеты, поэтому выходить из туалета не стал. Тут за дверью прошаркали шаги. «Бабушка», – подумал он, слил для вида воду из бачка, дернув обломившуюся еще полгода назад ручку, и вышел.
Мальчик подошел к входу в кухню, невольно подслушав часть разговора мамы и бабушки:
– Он обещал, что вернется вовремя, – говорила мама, скобля «ежиком» по дну сковороды, в которой неудачно поджарилась картошка.
– Он пьяница. Тебе надо порвать с ним, – бросила бабушка, чуть стукнув кулаком по столу.
– Я люблю его, да и сыну нужен отец, – ответила молодая женщина. – Он обещал сегодня не пи…
– Скажи лучше, не похмеляться, – прервала ее бабушка.
Мальчик вошел, они заметили его. Мама отвела глаза к сковороде. Бабушка присела на корточки перед ним.
– А что такое похмеляться? – спросил он.
– Сынок, – вздохнула мать, словно вопрос был неприличный. Так она говорила, когда он спрашивал: «Что такое жопа? Откуда берутся дети? Что такое блидь? Почему писи у мальчиков и девочек разные?»
– Похмелье, внучек, это когда голова болит после излишне выпитого напитка для взрослых, – ответила бабушка, гладя его по волосам.
– А напитки для взрослых плохие?
– Ужасно вредные и опасные. От них мозги разрушаются, – продолжала запугивать женщина, дочь которой молча оттирала нагар.
– А мой папа пьяница, поэтому у него похмелье?
– Сынок…
– Он любит взрослые напитки, внучек, – сказала бабушка, бросив колючий взгляд в сторону дочери, вытиравшей губы краем фартука. – Тебе нужно идти к гостям.
– Я не хочу к гостям, хочу чтобы папа пришел, он обещал вернуться с работы.
– Вернется, – пригладив волосы внука, кивнула женщина.
– А почему он пьет? – задал мальчик вопрос, неожиданно пришедший в голову.
Повисла пауза. Слышно было, как разговаривают гости в зале, журчит вода в туалете. Потом бабушка сказала:
– Ему стыдно, что он зарабатывает копейки, вот он и топит позор в водке!
– Мама! Как ты можешь?! – оборачиваясь от раковины, подходя к ним, возмутилась мать Толи. – Не слушай ее, сынок. Бабушка шутит.
– Шучу, шучу! Если бы он согласился на работу, которую я для него нашла, то получал бы сейчас в пять раз больше…
– Перестань! – твердо приказала мать Толи, потом обратилась к сыну: – Иди к гостям.
В этот момент позвонили в дверь. «Папа», – подумал он, но это были друзья из детского сада. Следом пришли девчонки со двора, еще пара мальчишек. Вся компания в сборе. Подарков было много, бабушка с тетей провели игры, говорили всякие добрые слова. Мама с подругой хлопотали по столу. Отец пришел через час после начала веселья.
Мальчик с мамой вышли встречать его в коридор. Мужчина, опираясь рукой в стену, присел, дыхнув на сына гнилым воздухом и перегаром (Толик выучил это слово год назад).
– Поздравляю, малыш, – попытавшись обнять мальчика за плечи и чуть не завалившись на него, сказал мужчина.
– Иди к гостям, – попросила мама, и Толенька решил послушаться ее.
– Че, блидь! Ребенка мне обнять не даешь, – заваливаясь вперед на пол, огрызнулся отец.
Вышла бабушка, она проводила внука к гостям и заперла дверь в зал. Толя стоял с другой стороны стекла и смотрел, как расплывчатые контуры мамы и бабушки молча поднимают ругающуюся тень отца, ведут в комнату. Потом женщины вернулись и сели со всеми за стол, сказав:
– Наш папа устал, тяжелый рабочий день.
У мамы были покрасневшие глаза, проступил синяк на запястье, а бабушка посмотрела на мальчика, и Толенька вспомнил ее слова: «Он зарабатывает копейки, вот он и топит позор в водке», – закончил рассказ мужчина.
– Странно, – прошептала Полина, прижимаясь к его груди, играя ногтем указательного пальца левой руки с волосами, растущими из темно-коричневых ореолов его сосков.
– Что странно? – спросил Толя, правой рукой погладив ее плечо, глядя в игру света-тени на потолке.
– Это первое, что я узнала о твоем отце, – легко потянув один из волосков вверх и отпустив его, ответила женщина.
– А что странного-то?
– Первое, что я узнала о нем, не очень-то веселое, – сказала она.
– Что вспомнил, то и рассказал. Поэтому я не люблю взрослые напитки, – буркнул Толик, про себя добавив: «И не желаю работать за гроши». На улице проехал автомобиль, тарахтя на всю ночную тишину.
2
«Отец мой, я знаю, что это лишние слова, потому что наказано к тебе обращаться коротко, согласно Писанию, но я не так часто обращаюсь к тебе в последнее время, поэтому прости мне многословие.
Я долго думал вчера ночью о том, что вспомнил. Неужели не было ничего хорошего, а только это? Ведь отец мой человек добрый. Взять хотя бы случай, когда он вступился за мальчишку, которого обижали старшие ребята. Я наблюдал за этим из окна квартиры. Отец не знает, что я все видел. Он шел мимо, как и другие взрослые. Он шел мимо и вступился за парнишку. Тот, утирая слезы по раскрасневшемуся лицу, подал крохотную ручку отцу, чтобы он помог ему встать с колен, с земли. Взрослые пацаны стояли в сторонке и плевали сквозь плотно сжатые зубы, потирая кулаки. Отец гаркнул на них, они отошли подальше. Мальчонка встал, и папа проводил его в соседний двор, где тот жил.
Сейчас я вспомнил случай, когда мы шли с отцом через парк. В кустах кто-то боролся. Оттуда доносились всхлипы и слабо слышные призывы о помощи. Мимо снова шли люди, и никто не обращал внимания на происходящее в кустах. Они даже головы отворачивали в стороны, стремясь миновать место быстрым шагом. Отец не стал игнорировать ситуацию. Он раздвинул ветки акации, наказав мне стоять на тропинке. Из-за листвы донеслись вопли, хруст и плачь. Я испугался за отца и шагнул в кусты. На земле сидела женщина, прикрывающая руками груди, платье ее было разорвано сверху до пояса. Отец кричал угрозы в сторону чащи парка, куда убегал кто-то в темно-синем спортивном костюме. Сейчас я понимаю, что он спас женщину от изнасилования. Маме он не хотел про это рассказывать, а я ляпнул за ужином. Тогда он все выложил, избегая страшных слов, чтобы не напугать меня. Мама сказала, что он так нарвется и что она им гордится.
Почему я забыл эти случаи и помню только свои обиды на его пьянки? Ярко помню, как он дышал на меня перегаром в мой день рождения. Но я забыл, как он ходил со мной на мой первый школьный звонок. На торжественной линейке отец держал меня на плечах, чтобы я лучше разглядел все. Потом мы пошли в приезжий луна-парк на аттракционы. Отче, почему память так выборочна? Почему некоторые вещи неизгладимо преследуют нас всю жизнь, отражаясь на всем, что мы делаем, к чему стремимся, а некоторые вещи просто проходят и умирают где-то глубоко внутри?
Отче, я вспоминаю, как мать пыталась бороться с ним. Она даже била отца, когда он пьяный приползал домой. Она, мне кажется, сильно любила его, да и сейчас любит. Тоько она разочаровалась в нем, как и я. Ты, конечно, знаешь об этом. Ты вообще все знаешь. Так зачем я рассказываю это тебе?
Я хочу вспомнить. Хочу, чтобы во мне стало больше моего отца. В последнее время он словно в тени стоял. Он словно есть, но живет где-то на другом полюсе. И даже во время последней нашей встречи… Верю, что не последней вообще… Отец словно отсутствовал. Мать плакала. Он же молча пил на кухне в нашей квартире, а после кладбища – в столовой. Я подсел к нему, и он предложил налить, но я закрыл стопку ладонью. Он все понял, обновил себе и залпом выпил. У меня тогда возникло ощущение, что он чувствует себя неловко рядом со мной, и от этого мне стало стыдно за него перед людьми. Стыдно за собственного отца, а ведь когда-то он был примером для меня.
Господи, когда же он сошел с пьедестала, потеряв мое уважение? Наверное, в тот день рождения. Тогда постамент дал трещину, крошась с каждым днем, а в день моего совершеннолетия он рухнул в грязь презрения и отрицания. Высокопарно я выражаюсь, да? Прости, Отче, с высоты этих метафор лучше видно ситуацию, как мне кажется.
Отче, я стою вот тут перед иконой Всех Святых. Я давно не был в церкви, потому что не считаю, что здесь твой дом. В смысле, я не считаю, что с тобой можно разговаривать только под сводами храма. Но сейчас я все-таки пришел именно под купола, чтобы попросить тебя о спасении для отца.
Отче наш Небесный, прошу тебя, пусть он найдется, пусть вернется в дом или хотя бы сообщит, что жив. Господи, пусть лучше окажется, будто он нашел себе другую женщину, такую же пропойцу, как он сам. Пусть будет так, чем…» – Анатолий не решался произнести слово «смерть».
Он стоял напротив иконы, свеча за здравие отца догорела до середины, и какая-то церковная прислужница-старушка решила убрать ее. Он резко схватил костлявую руку, сказав:
– Не надо ее трогать, пусть горит.
Седенькая взглянула на него кротким испуганным взглядом и отошла, перекрестилась. На миг ей показалось, что глаза молодого человека не Божье зеркало души, а провалы черноты с копошащимися на дне змиями. Она наложила на себя еще два креста, до троицы, потом пошаркала к другой иконе.
Анатолий перекрестился, следя за кончиком пламени свечи. Он представил лицо отца, и этот воображаемый образ неожиданно прорезала красная рваная полоса, увеличивающаяся в размере до рытвины, пожравшей пол-лица. Он зажмурился, и видение исчезло. Перед ним была икона в золоченой раме.
«Отче, я тебя очень прошу», – посмотрев на потолок церкви, подумал Толя. Сверху на него смотрели глаза изображенных среди кучевых облаков ангелов. В руках своих красивые то ли юноши, то ли девы держали мечи возмездия, которые без жалости обрушатся на головы грешников в день Суда. Взгляды ангелов были строги, и Толик содрогнулся. Словно на него они смотрели, будто лезвия обнажены были для того, чтобы отсечь его главу.
Анатолий склонился, посмотрел в пол, потом поднял взгляд на икону. Наверное, от резкого движения все окружавшее его вдруг стало сжиматься пульсирующими скачками. Станет маленьким и вновь нормальным, маленьким и вновь нормальным. На этом фоне появились черные круги. Он зажмурился, вдохнул пропитанный смирной, горелым воском и ладаном воздух. Открыл глаза, и все встало на свои места.
«Отче, дай моей матери возможность жить спокойно, прошу тебя», – попросил он про себя. Свеча догорела, но никто больше ее не пытался вынуть.
Анатолий подошел к церковной лавке и попросил еще три свечи. Одну он поставил за упокой бабушке и деду, вторую за здравие матери, третью снова за отца. Потом подумал, что стоит заказать молитву.
– А что заказывают за здравие? – обратился он к служительнице веры.
– Обедню можете заказать, молодой человек. Говорите имена!
Он назвал себя, Полину, маму, отца. Женщина аккуратно выводила имена в тетради. Записав три первых имени, она принялась за четвертое, но в ручке закончилась паста. За спиной Анатолия тем временем образовалась очередь. Один из парней, с глазами фанатика, зашептал на ухо стоящей рядом с ним девушке, голова которой была повязана зеленым платочком в дурацких и неподобающих месту уточках:
– Через знаки открывается нам план Господень. Все не так просто в этом мире под Святым Небом. Если уж…
Толя сосредоточился на своих мыслях, чтобы не слушать этот бред, но в голове было пусто, ему даже показалось, что внутри ее только воздух, окуренный фимиамом. Он сжал в левом кулаке странно озябшие, несмотря на теплую погоду, пальцы правой руки. Служительница церкви пыталась расписать ручку, скобля сухим концом по бумаге. Спустя секунд десять пустых стараний она подняла голову от стола и крикнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55