– Тебе действительно нужен отдых…
– Да куда вы клоните! Я вполне адекватен! Моя психика в норме! – взорвался Толик. – Это вы вчера были не в себе. Вы слежку за мной установили и еще обвиняете меня в сумасшествии!
– Тихо, Анатолий, – властно сказала она, поднеся к его рту раскрытую ладонь. – Не ляпни того, о чем потом пожалеешь. Ты отличный креатор, ты почти гений и имеешь право быть слегка сумасшедшим, но орать на начальство! Я тебе не позволю! – крикнула она, словно окатив его водой из проруби, аж мурашки на спине выступили. – Я – начальник! Я имею право знать, почему ты прогуливаешь работу! Я имею право поговорить с тобой о твоем самочувствии, потому что ты нам дорог. Ты мне дорог как человек творческий, с жилкой, со стержнем. – Она протянула руку, чтобы погладить его по щеке, но он отстранился, следя за очередной каплей пота, бегущей в ущелье меж ее напудренных грудей. – Вчера мы уже лишились сотрудника, на которого многое поставили.
– Я не лошадь, это не скачки, – обведя рукой пространство своего кабинета, ответил Толик. Он хотел бежать отсюда, и еще он думал: «У Сергея не было девушки, значит, она не могла умереть, потому что ее не было, ведь он гомосексуалист! Она врет? Или мне солгали? Или я действительно сошел с ума?»
– Это не скачки, поэтому тебе нужен отдых, – согласилась Людмила Геннадьевна. – Я поговорю с директором.
После ее слов повисла долгая, как эхо в горах, пауза. Он стоял у двери, она полусидела на краю стола. Оба изучали друг друга глазами. Она облизала губы, заблестевшие влагой. Он отвернулся, промолвив:
– Не надо хлопотать об отпуске для меня. Я почти завершил работу. Когда предложения лягут вам на стол, тогда я отдохну, ладно?
– Конечно, вы ведь так и условились с шефом, – протянув руку и погладив его лоб, сказала Людмила Геннадьевна. – Толя, у всех случаются трагедии. Их надо встречать стойко и достойно провожать. Я понимаю твое желание потратить деньги на любимого человека, вместо того чтобы сидеть в офисе, понимаю. Если бы у меня был кто-то дорогой, то я испытывала бы счастье, одаривая его. Но, Толя, помни, пожалуйста, что деньги тебе платят за труд. Ведь ты понимаешь?
– Вполне, – почти прошептал он, склоняя голову вниз, не в силах думать о том, сходит ли он с ума или мир вокруг катится в бездну сумасшествия.
– Чтобы отлично зарабатывать, нужно всего лишь посидеть в офисе, сделать свое дело по высшему разряду, и все! Ты в «Kenzo» последней коллекции, благоухаешь новым парфюмом от «Hugo» и можешь выкидывать деньги на драгоценности. Не ищи того, чего нет, просто работай!
– Понятно, – ответил он, силясь вспомнить лицо Полины, вызвать у себя улыбку.
Людмила Геннадьевна ушла. Он уселся на стул. Он был подавлен, мысли в полной сутолоке. В таком состоянии он механически набрал номер матери. На этот раз она взяла трубку, сообщив, что новостей нет, милиция молчит, в морг отца не доставляли, в больницах его нет.
– А что у тебя, ты какой-то грустный? – спросила мать.
– Ма, я показался тебе ненормальным за последнее время?
– Что за вопросы, мальчик мой! Ты нормален, как и всегда. Что с тобой случилось? – взволновалась женщина.
– Ничего. Я просто задумался о природе сумасшествия. Ведь многие творческие люди слегка чокнутые.
Мать отругала его за такие мысли, поинтересовалась, смогут ли они с Полиной приехать. Он ответил, что скоро вопрос решится, и попрощался.
До шести вечера он не вставал из-за компьютера, разрабатывая идею рекламы для пивоварен. По ходу у него появилась задумка для продвижения на рынок каких-нибудь новых технических продуктов. «Например, дочь шантажирует мать, говоря, что сделает с собой страшную вещь, очень страшную вещь, если та не купит ей новую модель сотового телефона или какой крем от прыщей. Мать представляет дочь с выкрашенными в кислотно-зелено-оранжевый цвет волосами и соглашается купить требуемое. Слоган: „Если хорошо попросить, то и тебе подарят!“ Надо записать это на будущее», – набивая текст, решил Толик. На следующей неделе он подготовит несколько сценариев и раскадровок роликов, в которых будет обыгрываться этот сюжет. За него может хорошо заплатить найденный менеджерами клиент.
4
Полина наносила легкими, похлопывающими движениями крем от морщин вокруг глаз и заметила нечто, заставившее все ее тело напрячься, застыв перед зеркалом. Она присмотрелась, приблизилась к своему отражению, чтобы удостовериться, что не обманулась. Баночка с кремом нежного персикового цвета чуть не выпала из ослабевших рук. Полина поставила ее на полочку, поднесла большой и указательный пальцы к правому глазу, раздвинула кожу вокруг него. Она не ошиблась, время неминуемой поступью оставляло шрамы на ее теле. «Вот и очередная морщинка, появившаяся, несмотря на все мои старания меньше улыбаться и поднимать брови», – подумала она, вздохнув. Едва заметная морщинка казалась ей пропастью, разделяющей молодость со стоящей за порогом старостью. Тонкая складочка, словно заявлявшая ей: «Я поселилась здесь навсегда, а твой левый глаз на днях атакует моя подруга».
Полина взяла с полочки маленькое увеличивающее зеркальце, прошла в спальню, включила свет и стала миллиметр за миллиметром изучать свое тело. Она каждый день втирала в кожу кремы, в последние недели у нее появились дорогостоящие маски-пленки с омолаживающим эффектом, купленные Толиком ей в подарок…
«О Боже, он считает, что я постарела, – со слезами пересчитывая морщинки, обезобразившие шею, подумала она. – Если он дарит мне эту косметику, а не специальные средства, созданные только для молодой кожи, значит, он замечает регресс». Следующая мысль была более разумной и убеждала, что Толя просто купил самый дорогой товар в салоне. «К тому же ты сама показывала ему рекламу этого средства в журнале, томно вздыхая», – говорил внутренний голос.
– Я сама намекаю ему на свой возраст, – всхлипнула Полина, смотря на отражение ягодицы, еще упругой, без «апельсиновой корки», но не такой, как лет в двадцать пять.
«Почему я такая? У меня есть любимый мужчина, который моложе меня, и я сама постоянно ему напоминаю о своем возрасте, – вставая с кровати, решив отнести зеркальце на место, рассуждала она. – Интересно, что же его привлекает во мне? За что он любит меня? Хотя можно найти мотивы уважения, но разве можно любить за что-то, также как и ненавидеть? Эти два чувства идут на уровне интуиции, на тонкой душевной волне. Любовь и ненависть либо есть, либо нет. Или же я его чем-то, как говорят, зацепила? Вспомни, когда моя тетка выходила замуж, то все шептались, будто она взяла Макса постелью. Может, и во мне он видит только партнершу по сексу? Чушь. Чушь! Я дорога для него не этим».
Полина прошла на кухню, поставила чайник на плиту. Ей хотелось плакать. Увиденная вчера гибель человека почти истерлась, она перестала вспоминать визг тормозов и крики прохожих, гудок клаксона. Она почти пришла в норму и занялась собой, а тут эта дурацкая морщинка, повлекшая цепь размышлений о подоплеке и истинности чувств Толи к ней.
Она снова вспомнила, как комкано он овладел ею накануне. Такое с ней было не в первый раз. Тогда это был мужчина, какого принято считать красавцем, любимцем женщин. Вот он точно использовал ее, оставив грязное ощущение, будто она была рукой во время его мастурбации. «Но Толя не такой, в последнее время он взвинчен, подавлен. Он странно ведет себя, словно сдерживаясь. А вдруг вчера он показал истинное свое лицо, истинные чувства? Глупость, Толенька любит меня, я знаю это точно, как то, что за осенью идет зима. Но он и в самом деле стал странным, молчаливым, даже замкнутым, словно японец, ищущий вселенную в своей душе», – цокая языком, наливая чай, смотря на часы, думала женщина.
Она вспомнила, как он проснулся однажды среди ночи, прокричав: «Изыди от меня, я защищен!» Она, незадолго до его пробуждения, тоже очнулась ото сна, поэтому хорошо разобрала слова любовника и испугалась. Толя же не заметил, что она бодрствует. Он подошел к окну. Полина видела сквозь полуприкрытые веки, как Толик встал там задумавшись, потом посмотрел на нее и улыбнулся. Ей не понравилась его улыбка. А когда он, снова повернувшись к окну, дернулся, будто увидев за стеклом привидение, она зажмурила глаза, читая про себя молитву. Потом заснула.
А вчера утром, в день, когда погиб под колесами парень из рекламного, Толя всю дорогу на работу проверял что-то, завернутое в бумажный конверт, лежащий в кармане рубашки. Когда же она попыталась узнать, что там, он сказал: «Важная вещь, принадлежащая Артему, надо вернуть». Показать «важную вещь» он отказался, ничем не мотивируя свой поступок. Тогда она спросила: «Но ты ведь говорил, что не общаешься с этим задавакой?» Толя молча проверил еще раз наличие конверта в кармане, посмотрел на нее прищуренными глазами, произнеся: «В последнее время со мной происходят не те вещи, которые я запланировал. Вот и Артем сам изъявил желание со мной поговорить, хотя это не в его, как мне кажется, интересах». От дальнейших комментариев он увернулся.
Полина допила чай. Толика все не было. «Опять работа или?»… В дверь позвонили. Она прошла в прихожую, включила свет, посмотрела в глазок. Обзор закрывал букет мелких бутончиков желтых роз.
5
Стоило ей уловить тонкий аромат желтых крох, как все ее опасения забылись. Толик шагнул на порог и обнял ее одной рукой. Она прижалась к нему, прося Бога сохранить в памяти этот миг единения. Пройдут года, и Полина будет вспоминать этот вечер желтых роз, французского вина и сыра.
– Я тут подсуетился, купил все для праздничного ужина, – взяв стоящий у двери пакет, протянул его ей. – Тебе нравятся такие цветы?
– Они навевают мысли о невинности и солнце, – раскрывая пакет, ответила она. – Ты купил дор-блю?
– Всегда хотел попробовать сыр с плесенью, – захлопнув дверь за собой, повернув механизм замка, отозвался Толя.
– Давай мои розы, иди переодевайся и умывайся, я накрою стол в зале, – распорядилась женщина, присмотревшись к его лицу. – Когда у тебя появилась эта царапина?
– Какая? – удивился он, подходя к зеркалу.
На лбу, около левого виска, чуть рассеченная кожа покраснела и припухла, внутри вздутия ниточкой пролегла корочка засохшей крови.
– Не знаю откуда, – подумав, что мог заполучить эту отметину во время схватки с Иваном, ответил дизайнер.
– Надо будет обработать перекисью, чтобы воспаление снять.
– Лучше поцелуй меня своим волшебным поцелуем, и все пройдет само собой, – прошептал он, обхватил руками ее талию и прильнул к губам губами.
– А как же ужин? – держа пакет на весу, спросила она, поглаживая его ногу своей.
– В постели поедим, все с собой, – не разжимая объятий, ведя ее в спальню, целуя в щеки, глаза, лоб, шею, губы, носик, щеки…
Он встал, отдернул штору. Она рассмеялась, смотря на него снизу вверх.
– Мой Буратино, – опрокинувшись на спину, раскинув руки, сказала женщина.
– Это ты делаешь из меня Буратино, – возвращаясь в кровать, прижимаясь левым ухом к ее животу, ответил Толик.
– Я сегодня думала об очень плохих вещах, – сама удивляясь, почему говорит это, начала Полина. Она выдержала паузу, дождавшись, пока он вынет кончик своего языка из ее пупка и посмотрит ей в глаза. – Я задумалась, что происходит между нами.
– И какой вердикт, госпожа судья, вы вынесли? – спросил он, скрестив ноги как йог, снова рассмешив любимую своим несгибаемо-возбужденным видом.
– Я поняла только то, что люблю тебя, несмотря на все твои странности.
– А я странный? – удивился Толя, вспомнив разговор с Людмилой Геннадьевной, отчего по его лицу пробежала тень волнения.
Она не заметила, смотря в потолок, гладя его правое колено рукой, говоря:
– Иногда, ты только не обижайся, но иногда твое поведение нельзя назвать нормальным. Это все из-за ситуации с отцом…
– Это не ситуация, – буркнул он, пытаясь успокоиться. Не хотелось портить такой вечер, плавно перетекший в ночь за занятием любовью и поглощением сыра с вином в постели.
– Пожалуйста, прости, – поднимаясь с простыни, обнимая его, целуя в лоб, сказала она, ругая себя: «Какая же я дура».
– Я тоже думал о нас с тобой. Я хотел сделать это завтра, не вот так, после секса…
– Это был отличный секс. Если это что-то хорошее, то лучшего момента, чем сейчас, и не надо, – вставила Полина.
– Тогда подожди. Я сейчас все сделаю, – попросил он, спрыгивая с постели, поднимая разбросанную по полу одежду и одеваясь. Ему не хотелось делать такой важный шаг в жизни с голой задницей.
– Ты одеваешься. Мы куда-то пойдем? – взволновалась она, чувствуя, что через несколько минут в судьбе ее произойдут неожиданные перемены.
– Сиди-сиди, – остановил он ее от того, чтобы встать с постели. – Хотя накинь.
Женщина натянула брошенную любимым домашнюю майку с вышитыми котятами, спящими в соломенном лукошке. Ноги прикрыла простыней, а точнее, огромным куском китайского шелка черного перламутрового цвета, купленного Толей на распродаже на прошлой неделе.
– Жди меня, и я вернусь, – выходя за дверь, сказал он.
«Он сделает мне предложение», – мелькнула догадка, превратившаяся в уверенность, когда он вернулся, что-то сжимая в ладони. Полине в тот миг показалось, что сердце замедлило бег. Он ближе, он рядом, он с нею, возлюбленный человек. Он встал перед ней на колени и как на икону глядит. Он словно мальчишка робеет, все тянет, не говорит. Она в предвкушении чуда. Она все предвидит, и вот ее ненаглядный мальчишка коробочку достает. Она обо всем догадалась. Она уже все поняла, и на глазах проступили прозрачные капли слез. Он улыбнулся, сияя, вдохнув, расправил грудь. Он тянет, она понимает, что он боится чуть-чуть. Он ее пожирает глазами, в которых пылает огонь. Он видит: «Она понимает». И расправляет ладонь, ногтем поддевает крышку коробочки и говорит:
– Я хочу, чтобы мы поженились.
У женщины сердце щемит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55