До чего хороша!
– Ты постарела, – сообщает Сильвия. Так она дает мне понять, что я слишком затянула с визитом. Теперь я хорошо разбираюсь в еврейском чувстве вины.
– Я становлюсь старше, – отвечаю я Сильвии, – с каждым днем.
– Ладно, Лекси, – говорит Рут. Она здесь старшая. У нее кудрявые волосы, выкрашенные в красно-коричневый цвет, огромные очки, под грудью качается золотая цепь со звездой Давида. – Расскажи нам, как ты живешь? Что новенького?
И хотя я много раз рассказывала им о своей жизни, они забыли, что сегодня за день. Ничего удивительного. Конечно, старушки знают о разорванной помолвке. Я говорю им правду, хотя замалчиваю неприятные подробности и добавляю немного мелодрамы. Им нравится версия «детям до тринадцати», они радуются моим успехам, а еврейская мудрость лечит мои раны.
– Расскажи, как дела, – настаивает Сильвия. Она не желает красить свои седые короткие волосы. Главное в ее жизни – комфорт, поэтому она носит только универсальную одежду: эластичные велюровые брюки и кофты на молнии спортивного кроя. Изредка все это даже сочетается по цвету. Она плохо слышит, поэтому разговоры у нас всегда очень интересные.
– Дорогая, совсем не обязательно нам что-нибудь рассказывать, – говорит Эстер. «Королева Эстер» – так называют ее за спиной. Это красивая женщина с длинными светлыми волосами с проседью, которые она ежедневно тщательно укладывает. У нее всегда безупречный макияж, и одевается она необычно, но стильно – в кружевные блузки и длинные юбки. Такое впечатление, что Эстер ожидает в гости мужчину. Кстати, это вполне возможно.
Она улыбается мне и говорит:
– Настоящая женщина умеет хранить свои секреты.
– Замолчи, Эстер, – перебивает ее Сильвия.
– Не затыкай мне рот! – надувает губы Эстер.
– Честно говоря, рассказывать особо нечего.
– Но, красавица, – говорит Рут, – а какой-нибудь новый друг?
– Только не надо мучить ее разговорами о муже и детях, – предупреждает Эстер.
– Твое поколение слишком тянет с замужеством. Настоящий кризис, – констатирует Рут.
– В моей жизни нет кризиса. У других – возможно, но не у меня! Я женщина вне кризиса. Антикризис!
– Антихрист? – вдруг восклицает Сильвия. – Она антихрист?
– Я сказала «кризис», – объясняю я, – а не «антихрист». Не было антихриста.
– Не было Христа? Ты так сказала?
– Дорогая, ты наконец-то становишься иудейкой? – спрашивает Рут.
– Нет, не становлюсь.
– Лекси, не надо загадывать, – успокоительно говорит Эстер. – У тебя еще есть время познакомиться с приличным еврейским парнем. Kina hora.
– Kina hora, – хором повторяют Сильвия и Рут.
– Неужели ни у одной из нас нет внука, которого мы могли бы познакомить с Лекси? – удивляется Рут. – Ведь нас трое.
– Я не хочу ни с кем знакомиться, – деликатно намекаю я.
– Мой внук Эрик отлично подойдет тебе, – сообщает Сильвия.
– Разве он не обручился на прошлой неделе? – удивляется Эстер.
– Да, но она мне не нравится, – ворчит старушка.
Я выслушиваю все новости о внуках и детях совета старших подружек. А также о свадьбах, рождениях и разных других событиях.
– Когда-нибудь, – говорит Рут, – мы будем танцевать на твоей свадьбе. Kina hora.
– Kina hora, – вторят ей Сильвия и Эстер.
– Когда-нибудь, – с сомнением соглашаюсь я, поднимаясь со стула. Обнимаю и целую в щеку каждую из них.
Пятая подружка
Распрощавшись с подружками, я возвращаюсь домой. Разбираю пакет, который принес посыльный из бакалейного магазина, и тут звонит телефон.
– Это Миа, – выдыхает в трубку моя подруга. – Как дела? Пока не сплю, решила поинтересоваться, как прошел твой день.
Бросаю взгляд на часы – девять вечера.
– Я в порядке, – говорю я в последний раз за сегодняшний день. – Спасибо за подарок. Очень мило, мне понравилось. – Я научилась общаться с Мией короткими фразами, потому что невозможно угадать, когда кто-нибудь из ее мальчишек прервет разговор.
– Ну вот, день подходит к концу, – говорит Миа. – Можно сказать, уже закончился.
– Точно. А ты как, Миа Роуз?
Она начинает быстро тараторить – так разговаривает Дэвид, ее шестилетний сын. Он явно подает матери плохой пример.
– Когда я тебя увижу? Может быть, завтра? Постой, завтра суббота. Нет, субботы исключаются. А в воскресенье? Позавтракаем вместе? О, блин! – Миа ругается как настоящая мать. В ее словаре не осталось крепких выражений. – Нас же пригласили на день рождения. Знаешь что? Майкл отвезет мальчиков, и мы сможем встретиться. Правильно? Пообщаемся? Только мы вдвоем?
– Конечно, Миа.
– Отлично, приезжай ко мне. Сможешь?
– Да, – соглашаюсь я, и она заливается радостным смехом.
Выбери другой овощ
В пятницу вечером подруги уговаривают меня пойти в галерею в старом городе, хотя у меня нет настроения развлекаться. Мы отправляемся в «Артист-хаус» на открытие выставки, которая будет проходить там в этом месяце. Она называется хлам-арт. Лола хочет купить что-нибудь для своего ресторана, и ее интересует наше мнение. Такое начало вечера вряд ли можно назвать многообещающим.
В уголке зала мы находим свободное место, где можно остановиться и оглядеться.
– Как все это меня угнетает! – замечает Грейс, рассматривая безудержно флиртующих двадцатилетних девушек. Открытие выставки в старом городе – светское мероприятие. Событие с большой буквы.
– Знаешь, что действительно угнетает? – спрашивает Элли. – Вчера я смотрела по телевизору программу про двадцатилетних мамаш, которые ради детей готовы отказаться от карьеры.
– И авторы оправдывали их? – интересуюсь я.
– Да, с биологической точки зрения. В двадцать лет женщины наиболее подготовлены к рождению детей. Никто не говорит о необходимости получить образование, чтобы нормально зарабатывать и содержать семью. Или о том, что нужно найти достойного мужчину, который будет хорошим отцом этим детям.
– Можно подумать, стоит выйти на улицу, и ты тут же найдешь себе спутника жизни, – говорю я.
– У мужчин это почему-то получается, – замечает Грейс. – Как только они решают жениться. Они ведь не задумываются о биологических часах. Просто находят себе девушку помоложе.
– Там говорили о том, что мужчины, подчиняясь инстинкту, выбирают в качестве матерей молодых здоровых женщин. Судя по всему, в нашем возрасте «срок годности» уже истек.
– Как у молока, – говорю я. – Когда еще не знаешь, прокисло оно или нет. Пахнет немного странно, но ты надеешься, что еще денек оно простоит. А потом просто оставляешь его в холодильнике, потому что не хочешь возиться. Молоко скисает, ужасно противно выливать его в раковину, поэтому ты просто выбрасываешь пакет в мусорное ведро.
– Я не хочу быть молоком, – протестует Грейс. – Предпочитаю считать себя фруктом. Маленьким и сладким. Или, может быть, какой-нибудь ягодой.
– А я райский банан, – вставляет Лола.
– Потому что это экзотика? – спрашивает Грейс.
– Si. И потому, что его можно есть, только когда он перезреет и кожица станет похожей на гнилую. Но именно в этот момент он наиболее сладкий внутри. Нельзя съесть молодой зеленый жесткий банан. Нужно набраться терпения и подождать, пока он созреет. Тогда с ним можно делать все, что угодно. Измельчать, жарить, есть на гарнир, в качестве десерта или просто использовать для украшения блюд. Так что райский банан – это я.
– Тогда я предпочла бы быть луком, – сообщает Элли.
– Тьфу, – плюется Грейс.
– Потому что его нужно долго чистить? – предполагаю я.
– Нет, вы только задумайтесь… Лук входит в состав множества блюд. Как много рецептов начинается со слов: «Припустите лук и чеснок в сливочном масле». В самом деле? Я предпочла бы быть шалотом. Это такой утонченный лук. Французский, по-моему.
– А я всегда представляла себя томатом.
– Потому что ты из Джерси? – предполагает Лола. – Я люблю томаты оттуда.
– Нет, черри. Маленькой хорошенькой помидоркой-черри. Крошечной. Достаточно положить ее в рот, чтобы ощутить взрыв вкуса. Приятным дополнением к другим овощам. Декоративной, очень вкусной и полезной…
– Томат – это отлично, – замечает Лола. – Не требует особого ухода. Его не нужно чистить. Никаких особых условий хранения. И достаточно оставить на солнце, чтобы он созрел. Немного соли, и его можно есть.
– Вот мне и кажется, что я уже слишком долго лежу на солнце. – Я пожимаю плечами. – Может, я упустила тот момент, когда была зрелой и сочной, и скоро моя кожа сморщится. И тогда я стану высушенным на солнце томатом.
– Высушенные на солнце томаты – самый смак, – говорит Лола. – Они очень дорогие.
– Но ты можешь съесть лишь один маленький кусочек за раз, потому что они очень острые. Острые, а не пикантные и не сочные. И такой томат невозможно снова сделать сочным. Сок, выходящий из него, уже не вернуть.
– Выбери другой овощ, – предлагает мне Грейс. – Пока не слишком поздно!
Художник
Мы решаем пройтись по залу, а не стоять в углу как старые чудачки. Лола подходит к скульптуре в стиле хлам-арт: она сделана из веничков для взбивания, лопаток и других кухонных принадлежностей.
– А она не слишком большая? – сомневается Грейс. Это произведение искусства занимает приблизительно семь футов в высоту и пять в ширину.
– Я найду способ ее впихнуть, – решительно заявляет Лола. – Она мне нравится.
– Рад слышать, – раздается голос. Заглядываю за скульптуру, чтобы увидеть говорящего.
– Я Джек Маккей, – представляется он, обращаясь к Лоле. – Автор этой работы. – И протягивает ей руку.
А он очень даже ничего. Рост примерно пять футов, голубые глаза, длинные, до подбородка, темно-русые волосы. На нем бархатная рубашка темно-красного цвета на пуговицах и светло-голубые выбеленные джинсы; на шее темный шнурок с разноцветными бусинами, и толстое серебряное кольцо на безымянном пальце правой руки. Ох ты, Боже мой!
– А это Лекси Джеймс, моя подруга, – показывает на меня Лола. Пока у меня текли слюни, она представляла ему совет подружек. Обходя скульптуру, я улыбаюсь Джеку Маккею. Бог мой, вот это мужчина!
– Рада познакомиться, – говорю я более хриплым голосом, чем следовало бы.
– И я, – улыбается он.
– Лекси – лучший специалист по рекламе во всем городе, – говорит Лола. – Она могла бы поспособствовать твоей карьере.
Я краснею. Краснею? Я?
– Связи с общественностью? – говорит Джек и засовывает руки в карманы джинсов, непреднамеренно подчеркивая свои узкие бедра.
– Дай ему визитку, – шепчет Элли.
Я достаю из сумочки визитницу от Тиффани и протягиваю ему карточку. Чуть наклонившись, вдыхаю его запах. Мыло. Единственный по-настоящему мужской запах.
Совет подружек и «Айриш спринг»
– Он не позвонит, – говорю я подругам, когда мы идем по Маркет-стрит, пытаясь найти свободное такси. – Я чуть слюной не изошла. Вела себя как полная дура. – Никто не собирается со мной спорить.
Лола останавливает машину, и мы все садимся в нее.
– Это все из-за запаха. Запаха мыла. Перед ним я не могу устоять.
– Про одеколон можно забыть, – говорит Элли. – На меня тоже действует мыло.
– «Айриш спринг» – мое любимое, – добавляет Грейс. – Я покупаю его для Майкла.
– Подчеркивает их феромоны, – говорит Лола.
И мы замолкаем, мысленно отдавая дань мылу «Айриш спринг».
«Шестнадцать свечей»
В Филадельфии снова субботний вечер. Я сижу на диване в старом спортивном костюме, ложками поглощаю арахисовое масло прямо из пластиковой банки и смотрю «Шестнадцать свечей» на каком-то неизвестном мне кабельном канале. Фильм уже заканчивается. Это одна из лучших концовок всех эпических историй Джона Хьюза.
Саманта, добрая девушка, возвращается в церковь, чтобы забрать забытую сестрой вуаль. Выйдя на крыльцо, она видит, что все родственники рассаживаются по машинам. О ней опять забыли. Сэм расстроена, но нисколько не удивлена. Когда толпа расходится, она видит Джейка. Он стоит на противоположной стороне улицы, прислонившись к маленькой красной спортивной машине, руки в карманах, и выглядит просто великолепно. Джейк машет Саманте, и она оглядывается, чтобы понять, кому адресован этот жест. Показывая на себя, она одними губами спрашивает: «Я?» – «Да, ты», – отвечает он. Девушка сбегает по ступенькам к его машине. Он открывает дверцу. Она машет своему эксцентричному, но доброму отцу. В следующей сцене Сэм и Джейк сидят за обеденным столом в его доме. Между ними – праздничный торт со свечками. «С днем рождения, Саманта!» – говорит он. А потом они наклоняются друг к другу над тортом и свечами. Поцелуй. Конец фильма.
Слезы текут по моим щекам. Я хочу позвонить кому-нибудь из совета подружек, но Лола и Грейс на работе, а Элли заканчивает статью. Поэтому я звоню маме.
– Что случилось? – встревоженно спрашивает она.
– Мама, я не знаю.
– Что-то произошло? У тебя что-то болит? Почему ты плачешь?
– Только что досмотрела «Шестнадцать свечей».
– Снова! – охает мама. – Зачем ты так себя мучаешь?
– Это такой замечательный фильм! – говорю я в нос.
– Лекси, это же просто кино! Про шестнадцатилетнюю девочку!
– Я хочу быть такой же, – всхлипываю я.
– Зачем?
– Чтобы вернуться назад и изменить свою жизнь.
– Лекси, нельзя сидеть дома, смотреть фильмы двадцатилетней давности и жалеть о том, что не можешь начать жизнь заново. В твои шестнадцать ты не особо веселилась. Поверь мне, я это видела.
– Знаю, мама.
– Дорогая, послушай, я хотела кое-что обсудить с тобой и думаю, сейчас самый подходящий момент.
– Что? – Я шмыгаю носом.
– Я тут подумала… – медленно произносит мама. – Что ты скажешь, если я предложу тебе сходить к психиатру?
В ответ я сморкаюсь. Мама осторожно продолжает:
– Потому что, Лекси, смотри, что происходит… Как давно ты рассталась с Роном? Три или четыре месяца назад? И, мне кажется, с тех пор тебе так и не удалось начать новую жизнь. Может, у тебя депрессия? Небольшая?
– Да, у меня депрессия. Конечно! Я сижу одна дома, ем арахисовое масло и рыдаю над фильмом с Молли Рингуолд.
– А тебе не кажется, что у тебя клиническая депрессия?
Здесь я задумываюсь, прекращаю шмыгать носом и твердо отвечаю:
– Нет!
– Почему ты так уверена? – мягко интересуется она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39