После обеденного перерыва. Мне надо встретиться с шефом в аэропорту.
– Это с тем, который делает «Берту»?
– Именно с ним.
– А почему бы ему не заехать к нам домой?
– Тебе бы этого хотелось? – удивилась Катрин. Даниэла ответила без раздумий:
– Да нет, конечно. Я только спросила.
– У него мало времени. В аэропорту Лохаузен он лишь делает остановку по пути в Мюнхен.
– Значит, он зарится на тебя?
– Даниэла, прошу тебя, что за выражения! Бабушка услышит – она тебе задаст! А кроме того, все это чепуха. Он должен со мною кое-что обсудить.
– И что же именно?
– Если бы я знала это уже сейчас, то и встреча была бы ни к чему. Но я тебе все расскажу, как только вернусь домой. Согласна? – Катрин поднялась.
– А что мне будет за то, что я помогу бабушке?
– Мы – одна семья, дорогая. Я тебе уже объяснила, что в семье все должны приходить друг другу на выручку, чтобы все шло гладко. И без всякого вознаграждения или оплаты.
– Разве ты зарплаты не получаешь?
– Получаю. Но она идет в наш общий бюджет, в том числе и на тебя, и на наши выезды. А личные деньги, деньги, которыми я могу распоряжаться как хочу, я получаю только от журнала «Либерта».
– Ах, та-ак, – разочарованно протянула Даниэла.
– Но так и быть, я тебе кое-что привезу из аэропорта, скажем, книжку комиксов или какую-то другую карманного формата. Подумай сама, чего бы ты хотела. – Катрин улыбнулась дочурке. – А теперь приятных тебе сновидений.
12 часов 30 минут. Электронное табло возвестило, что самолет из Гамбурга приземлился точно по расписанию. Катрин стояла около справочного бюро внутренних рейсов аэропорта Дюссельдорф – Лохаузен и смотрела на спускающиеся с летного поля потоки пассажиров. Она была в очках, но Эрнста Клаазена все равно не видела. Странно: ведь ему ждать багажа не надо, он мог бы появиться одним из первых.
Вдруг он вырос прямо перед ней.
– Хелло, госпожа Лессинг!
– Господин Клаазен! – удивленно произнесла она. Его губы растянулись в чуть заметной улыбке.
– Вы меня не ждали?
– Ну, конечно, ждала, – пробормотала она, – только дело в том, что вы появились так внезапно. «А впрочем, тут нет ничего удивительного, – пронеслось у нее в голове, – он такой неприметный. В своем корректном костюме, с плащом через руку, с дипломатом в другой – он типичный деловой человек, каких здесь сотни».
Катрин протянула ему руку.
– Но это неважно. Добро пожаловать в Дюссельдорф.
Его рука была крепкой и сухой.
– Благодарю вас, что нашли для меня время.
При этом он вполне серьезно взглянул на нее своими светло-голубыми глазами. И все же у нее возникло чувство, что он иронизирует. Но может быть, это ей только показалось: она ведь знала, что в момент встречи вела себя смешно.
Катрин постаралась извлечь из ситуации все возможное.
– Да, это было не очень просто, – заметила она, имея в виду свой приезд в аэропорт. – Всего лишь час назад я была в лавке.
– Значит, вашей матери все же было необходимо уйти?
– Нет, но… – Катрин оборвала себя на полуслове. – Если бы я настаивала, она могла бы освободить меня и раньше. Но мне этого не хотелось.
– Почему же?
– Трудно объяснить. – Катрин пожала плечами. – Я всегда ощущаю угрызения совести, оставляя ее одну. – И сама себя спросила: как это получилось, что она ведет столь личный разговор с почти чужим человеком, да еще и в зале аэропорта?
– Пойдемте в гриль, – предложил он и зашагал вперед, пробиваясь сквозь массу людей к терминалу номер два.
Катрин надеялась, что эта слишком интимная, по ее мнению, беседа закончена, и, как только они нашли свободное место в ресторане, открыла свою папку. Но он слегка махнул рукой.
– Об этом чуть позже!
– Но вы ведь хотели видеть мои эскизы…
– После обеда. – Он подозвал официанта. – Что вы можете нам порекомендовать?
– Мне только самую малость, – поспешила вставить Катрин.
– Мне тоже, – присоединился к ней Клаазен, – у нас мало времени.
– Не хотите ли ромштекс с перцем? – предложил официант.
– Фламбированный?
Эрнст Клаазен вопросительно посмотрел на Катрин. Она кивнула.
– Значит, два раза ромштекс с перцем, – заказал он. – Но, пожалуйста, фламбируйте на кухне, у нас важный разговор.
Официант записал заказ.
– Подать вам меню вин?
– Хотите рюмку вина, госпожа Лессинг?
– Нет, спасибо. Мне стакан перрье.
– Мне тоже. Хотя, нет, лучше пильзенского пива.
Официант удалился.
Они сидели у окна, через которое открывался приковывающий внимание вид на стартовую полосу и на старый «юнкерс», установленный на помосте для экскурсантов. Но Катрин смотрела только на Клаазена. У нее еще никогда не было случая видеть его так близко, как сегодня, в беспощадно ярком свете предзимнего дня. Она поняла, что именно бесцветность этого человека делала его таким неприметным. Кожа лица блекло-смуглая, волосы блекло-русые, точно такие же ресницы, а жестких очертаний рот – блекло-красный. Но черты лица хорошо вылеплены – нос прямой и твердый, лоб чеканный.
Шеф задумчиво посмотрел в окно, проследив взглядом за одним из взлетающих самолетов. Когда он неожиданно повернулся к Катрин, она быстро опустила веки, надеясь, что он не заметил ее пристального взгляда.
– Вы, видимо, многим обязаны вашей матери, – заметил он.
– Да, верно, – признала она. – Но как вы догадались?
– Удивительно, что молодая женщина уделяет матери так много внимания.
– Да, наши отношения в известной мере необычны.
– Так я и подумал. Вы никогда не захотите жить отдельно от матери.
– Мне ничего подобного и в голову не приходило, – заметила она, но сразу же вынуждена была признаться самой себе, что сказала неправду. Ведь пусть даже и с очень большими колебаниями, но она пыталась покинуть Гильден и начать новую собственную жизнь в дюссельдорфской квартире.
– Вы вполне могли бы взять и вашу мать и, конечно, вашу маленькую дочь с собой в Гамбург.
Катрин непроизвольно сняла очки и начала протирать их салфеткой, словно надеясь лучше понять слова шефа, если более ясно его увидит.
– Мое предложение для вас неожиданно? – спросил он с легкой улыбкой и проникновенно глянул в ее глаза, оставшиеся теперь без защиты стекол.
– Зачем мне перебираться в Гамбург? – поинтересовалась она, продолжая нервно протирать очки.
– Потому что наша госпожа Пёль ожидает ребенка и хочет – то ли временно, то ли насовсем – ограничиться обязанностями домашней хозяйки. А вы, госпожа Лессинг, подходите для замещения ее должности.
– В качестве руководителя отдела рукоделий?
– Не только. Если вы освоитесь с работой, то сможете подняться и выше. Вы ведь к тому же отлично пишете.
– Ах, эти мои маленькие эссе под настроение…
Он не дал ей закончить, сам продолжив начатую ею фразу:
– …Которые относятся к наиболее трудным образцам того, что вообще существует в этой области.
Катрин нервно кашлянула.
– Так вы действительно меня приглашаете?
– Да, без всяких сомнений.
– Но я не могу оставить Гильден.
– Почему же?
– Мы живем в собственном доме. Я имею в виду дом, принадлежащий моей матери.
– Тем лучше. Тогда вы можете сдать внаем и вашу гильденскую квартиру, и рабочее помещение – я предполагаю, что лавка расположена в том же доме, так?
– Да.
– Имеет ли сегодня вообще смысл содержать лавку изделий ручного труда? Насколько я знаю, несколько подобных предприятий прогорели. Действительные шансы на успех имеют только лавки, связанные с цепью посредников, которые могут закупать товар оптом.
Катрин наконец снова надела очки.
– Об этом мы с мамой, разумеется, уже не раз говорили. Наше преимущество в том, что мы – семейное предприятие и не должны оплачивать услуги никаких посторонних лиц. Кроме того, у нас нет потерь: я всегда могу реставрировать старые мотки шерсти, доводя их качество до вполне приемлемого уровня, так что их можно потом выставлять на продажу.
– В этом тоже проявляется ваша гениальность, – произнес он спокойно.
– Гениальность? – переспросила она в полной растерянности.
– Может, это звучит для вас как преувеличение, госпожа Лессинг. Но с моей точки зрения, уникальный творческий талант это и есть гений.
Катрин почувствовала облегчение, когда официант принес ему пильзенского, а ей налил стаканчик минеральной воды. Это на минуту прервало беседу и дало ей время привести в порядок свои мысли.
– Вы переоцениваете меня, господин Клаазен, – произнесла она после паузы. – На самом деле я не представляю собой ничего особенного. Большинство женщин обладает гораздо большим творческим потенциалом, чем сами предполагают. Я уже давно хочу составить инструкцию по самостоятельному моделированию изделий и превращению собственных эскизов в элегантные вещи. Хотела бы предложить и другие подобные рекомендации. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Еще бы! Для «Либерты» это был бы отличный материал, но, видимо, публикация возможна только в том случае, если вы сами будете курировать эту серию. Это еще одна причина для переезда в Гамбург.
– Я, собственно, имела в виду издать книгу. Или это слишком дерзкое желание?
– Вовсе нет. Но если вы предоставите нашему журналу предварительный набросок, то гораздо легче будет найти издателя.
Катрин казалось, что щеки ее разрумянились, хотя это было ей несвойственно. Кожа ее всегда была одинаково светлого, ровного тона. Но внутренне она пылала. Катрин понимала, что впервые говорит с человеком, который принимает ее всерьез.
Официант подал ромштекс с перцем и пожелал приятного аппетита.
Катрин, нарезав мясо на своей тарелке, убедилась, что внутри оно еще розовое.
– На вид приготовлено хорошо, – заметила она, положив кусочек в рот. – Да и вкус великолепный.
Клаазен последовал ее примеру.
– Вы правы. Я даже и не предполагал, что вы – гурман.
– А я не гурман. Я просто люблю нормально поесть.
– Верится с трудом.
Она не хотела ему рассказывать о периодических болях в желудке, потому заметила:
– Просто я не полнею ни от какой пищи.
– Завидное свойство.
– Так считают многие. Но сама я предпочла бы хоть чуть-чуть поправиться. Впрочем, это ведь не так уж и важно.
– Да, если все остальное в порядке.
Катрин охотно спросила бы, что он хотел сказать этим таинственно звучащим замечанием, но подавила в себе это желание. Ей было непривычно разговаривать о своей персоне, она искала более нейтральную тему, но в голову ничего не приходило.
– Есть одна проблема, в решении которой мне обязательно нужна ваша помощь, госпожа Лессинг, – произнес он.
– Да? – спросила Катрин очень сдержанно, почти недоверчиво.
Шеф улыбнулся примирительно.
– В этом нет ничего сугубо личного. – Она почувствовала, что он видит ее насквозь, и ощутила себя не в своей тарелке. – Речь идет о Рождестве, точнее о Рождественском сочельнике. Ведь каждый человек с нетерпением ожидает этого праздника или, во всяком случае, радуется ему. А в жизни часто случается так, что Рождество вместо мира и согласия приносит в дом раздоры и катастрофы. Мне очень хочется помочь нашим читательницам научиться избегать стрессов, ненужных конфликтов, разочарований и тому подобных неприятностей. Об этом кое-что уже написано, но я не видел ничего такого, что показалось бы мне действительно убедительным. И теперь я хотел бы услышать от вас, а еще лучше прочитать, что вы думаете по этому поводу.
– Ничего я не думаю, – сказала она, совершенно сбитая с толку.
– Я бы охотно сказал вам сейчас: «Подумайте об этом не спеша, на досуге». Но не могу, время поджимает.
– Мне безумно жаль, господин Клаазен, но Рождественские праздники для меня совершенно чуждая тема.
– А как вы обычно их отмечаете?
– Мы украшаем елочку, поем песенки, читаем стихи, которые помним наизусть, а моя дочь всегда вносит свою лепту, декламируя то, что успела выучить в школе. Лепешки мы, конечно, печем заранее. Видите, ни о стрессах, ни о спорах не может быть и речи. – Немного помолчав, она добавила: – Может быть, это потому, что у нас в семье нет мужчин.
– А как проходило торжество, когда вы были ребенком? То есть в родительском доме.
– Великолепно. Счастливое время. Никаких признаков напряженности в воздухе не витало.
– Но ведь ваши родители потом развелись, не так ли? Катрин стало досадно, что он знает о ней так много.
Но, понимая, что для резкого ответа нет причин, заставила себя быть искренной.
– Да, но этот удар был совершенно неожиданным. Вероятно, мама была столь непримирима потому, что до этого считала свой брак счастливым и гармоничным. В их жизни не было ни ссор, ни сцен ревности. Конечно, я не могу присягнуть, что знаю всю правду, но мама всегда рисовала именно такую картину.
– Значит, известие о том, что у мужа есть другая женщина, было для нее, как гром среди ясного неба?
– Мой отец вообще отрицает такую связь. Он говорит, что все дело заключалось в каком-то легкомысленном эпизоде. Но я, конечно, не знаю, можно ли этому верить. Однако для мамы это был буквально конец света.
– А как проходили праздники Рождества после этого?
– После этого для мамы и для меня наступили худые времена. Мы переехали к маминым родителям. Старики не понимали ее решения. Они считали, что она поступила необдуманно. Мама и бабушка начали воевать из-за первенства на кухне и в других хозяйских делах. Дед ощущал нарушение привычного покоя. Так что радостного Рождества ожидать, конечно, не приходилось.
– Бедная маленькая Катрин, – произнес он с неожиданной мягкостью.
– Да я вовсе не искала вашего сочувствия, – отклонила она его попытку сближения. – Все это такое далекое прошлое…
– Я знаю, что сами вы не принимаете все это близко к сердцу. И все же тема меня интересует. Как вы отмечали Рождество в вашем собственном браке? С мужем и ребенком?
Катрин помедлила с ответом. Она не хотела говорить ему, что никогда не вела собственного домашнего хозяйства (она и сама осознала это полностью только теперь), что они с Петером в роли супружеской пары отметили всего одно Рождество в квартире ее матери, да и то было омрачено болезнью Петера.
– Для недавно поженившейся пары, – заметила Катрин, – подобные вещи вообще не составляют никаких проблем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30