А он, зная, что у нее семья, позволяет себе столь бесцеремонно и грубо вторгаться в нашу жизнь, перечеркивая все наши планы. Откуда такая наглость?»
– Данни, – неуверенно произнесла Катрин.
Даниэла подняла глаза от тарелки, сразу же почувствовав неладное. Мама называла ее этим коротким именем только в тех случаях, когда собиралась просить о чем-то необычном.
– Данни, – снова начала Катрин, – хочешь сегодня пойти с бабушкой в театр?
– А почему ты об этом спрашиваешь?
Катрин нервно перебирала вилкой овощи в своей тарелке.
– Я задала тебе совсем простой вопрос. Не можешь ли ты – я прошу тебя об этом – так же просто на него ответить?
– Сначала я хочу знать, что за этим кроется.
– Если ты сейчас возьмешь на себя мою долю обязанностей по уборке, то сможешь сегодня вечером пойти с бабушкой в Городской зал.
– Ах, вот как! Ты снова отправляешься крутить шуры-муры!
– Даниэла! – вскрикнула возмущенная Катрин.
– Какая невоспитанность! – негодовала Хельга Гросманн.
– А если это правда?! У тебя ведь что-то намечается, мамуля, разве не так?
– Надеюсь, что это не такой уж большой грех, если я раз в месяц съезжу в Дюссельдорф?
– Ты была там на прошлой неделе.
– Да, встречалась с твоим дедом. Ты ведь не захотела поехать со мной.
– А с кем ты встречаешься на этот раз?
– С хорошим другом.
– Это с тем, который все посылает тебе пестрые открытки?
– Да.
Даниэла вскочила со стула.
– Вот с кем бы я хотела познакомиться!
Катрин задумалась. Конечно, Жан-Поль будет разочарован, если она возьмет с собой Даниэлу. Тогда придется расстаться с надеждой на ночь любви. Но может быть, Даниэла вправе познакомиться с человеком, который так много значит для ее матери?
Хельга Гросманн прервала ее раздумья, упредив возможный ответ.
– Сядь, Даниэла, – строго сказала она. – Мы еще не встали из-за стола. Кроме того, маленькой девочке негоже навязываться в общество взрослых.
Даниэла снова опустилась на стул.
– Кто это навязывается?
– Ну, хватит! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Даже и не думай о том, чтобы мама взяла тебя с собой.
– Да ну, я просто пошутила.
– Ты сможешь с ним познакомиться, – заметила Катрин, – только в другой раз.
– А ты что же, воображаешь, что мне это так важно?
– Да ты ведь сама только что сказала… – начала было Катрин, но остановилась, поняв, что единственным желанием дочери было позлить ее. – Ну почему ты такая?
– Это какая же?
– Какая угодно, только не добрая.
– Хватит болтать! – прекратила их пререкания Хельга Гросманн. – Сегодня ты можешь пойти со мной в Городской зал, Даниэла. И радуйся: увидишь «Пигмалиона».
– Не знаю такого.
– Ты еще многого не знаешь.
– Сюжет тот же, что и в мюзикле «Моя прекрасная леди», – пояснила Катрин, – только без музыки.
– Я не стану тебя заставлять, – сказала бабушка, – если не хочешь, я пойду с кем-нибудь другим. Только сделаю пару телефонных звонков.
– Не надо, я пойду с тобой, так и быть.
– Только не воображай, что оказываешь мне милость!
Даниэла вдруг засветилась очаровательнейшей улыбкой, словно ее смуглое личико попало под лучи какого-то внутреннего солнца.
– Воображать? Да мне ничего подобного и не снилось, бабуленька. Я очень рада.
Катрин и Хельга, сидя за столом, переглянулись. В их глазах было уже меньше напряжения. Именно такая улыбка Даниэлы каждый раз обезоруживала их, какие бы фокусы девочка ни выкидывала, какую бы невоспитанность ни проявляла.
– Ну тогда, кажется, инцидент исчерпан ко всеобщему удовольствию, – заметила Катрин. – Можно мне встать из-за стола?
Хельга Гросманн тоже поднялась и собрала тарелки.
– Думаю, теперь каждый займется своим делом. Тебе нужно время на сборы. В лавке я справлюсь и без тебя: после обеда большого наплыва покупателей не будет.
Катрин поняла, чего хочет от нее Хельга.
– Спасибо, мама, – сказала она. – И не беспокойся за меня.
И действительно, Катрин не потребовалось особенно много времени, чтобы позаботиться о своей внешности. Ее изящные руки с аккуратно подпиленными, покрытыми розовым лаком ногтями были и так в полном порядке. Ей приходилось всегда следить за ними, ведь они постоянно попадали в поле зрения покупательниц, да и мужчин, иногда заходивших в лавку. Так же ухожены были и ее узкие ступни, а кожа под мышками и на ногах была чисто выбрита. Время требовалось только на то, чтобы подставить под душ голову с густыми длинными волосами и высушить их феном.
Причесываясь, Катрин обнаружила у себя один серебряно-белый волосок. Он был не первый, и все же ее будто кто-то кольнул: неужели и она поседеет так же рано, как мать? Катрин и не помнила ее с темными волосами.
– Я поседела за одну ночь, – говаривала Хельга Гросманн, рассказывая о том, как она узнала об измене мужа.
Все, включая Даниэлу, уже много раз слышали эту историю, так что девочка, еще совсем крошкой, считала своего дедушку предателем и злодеем. С подобным представлением об отце выросла и Катрин, а помирилась с ним уже взрослой.
Хельга Гросманн в свое время поступила сурово и решительно. Не слушая никаких извинений и клятвенных заверений, она оставила мужа, подала на развод и вернулась в родительский дом в Гильдене. Катрин в это время было всего пять лет, и она не могла понять происходящих событий. О жизни с отцом у нее и сейчас оставались только самые смутные воспоминания. Она видела себя балансирующей по верхнему краю какой-то каменной кладки – отец крепко держит ее за руку. А вот она сидит у отца на руках, обнимает его маленькими ручками за шею или скачет верхом на его широких плечах – правда, позднее эти плечи уже не казались такими широкими. Было ощущение, что тогда она жила в каком-то веселом, счастливом и ладно скроенном мире. А потом все вдруг запуталось и сместилось. Чужая квартира, общение с дедом и бабкой, которые казались ей совсем-совсем старенькими. Конфликт между взрослыми, которые хотели утаить его от Катрин, но невольно оставили его ей в наследство.
Отца она вновь увидела только после развода, встречаясь с ним в установленные судом дни посещений. В то время он искренне хотел сделать для нее все возможное. Но она уже была как бы отгорожена от него глухой стеной.
– Он нас больше не любит, – вдалбливала ей мать. Однажды отец подарил Катрин куклу, о которой она страстно мечтала. Не в ее силах было скрыть радость. Когда она, сияющая, пришла с куклой домой, мать сказала:
– Не позволяй впутывать себя в наши дела. Он это сделал только для того, чтобы позлить меня. – Мать отворила дверь гардероба и вынула картонную коробку. – Смотри! Точно такую же куклу я тебе приготовила ко дню рождения.
Из раскрытой коробки на Катрин глядела, улыбаясь, точно такая же кукла, как та, что подарил ей отец: те же голубенькие штанишки-ползунки, та же белая курточка, те же мягкие светлые локоны на головке.
Катрин не произнесла ни слова.
– Забирай ее! – сказала мать. – Не хочу снова ее прятать.
Катрин растерялась. Если отказаться от второй куклы, это обидит маму. А папа далеко, увидеть его в этот момент она не могла, значит, не могла и вернуть ему куклу.
– Видишь, что опять натворил твой отец! – Вдруг, тронутая, видимо, замешательством Катрин, мама смягчилась – А ты представь себе, дорогая, что это близнецы. Ведь с близнецами можно прекрасно играть.
Катрин послушалась совета. Во всяком случае, попыталась послушаться. Но по какой-то непонятной причине она теперь возненавидела кукол-двойняшек. Ей казалось, что их лакированные губки, в которые можно воткнуть соску-пустышку или соску с бутылочкой, насмехаются над ней. А голубые шарообразные глазки холодны, словно лед.
И вот теперь, через много лет, вырывая белый волосок и внимательно проверяя, не появились ли другие, она размышляла: «Почему мне все время вспоминаются эти старые эпизоды? Ведь столько лет уже прошло, они давно не имеют никакого значения. Ах да, надо поторапливаться, а то мама рассердится!»
Катрин сбросила с себя купальный халат и, прежде чем одеться, взглянула в зеркало. «Да, чересчур худа», – вновь констатировала она. Если бы не заостренные маленькие груди, ее можно было бы принять за изможденное бесполое существо. В одежде она с ее тонкой талией, длинными ногами, прямыми плечами и миниатюрной попкой казалась вовсе не худой, а лишь стройной. Все, что она носила, ей шло. Подруги находили, что ее изящным линиям можно только позавидовать. А вот обнаженная она была явно худа. Так говорила и ее мама, да и у Жан-Поля, наверное, впечатление было такое же, хотя он никогда об этом не говорил.
При такой комплекции скоро можно будет ребра пересчитать. Вот бы нагулять хоть чуточку тела! Конечно, не так, чтобы совсем округлиться, и уж совсем ни к чему становиться толстой, но хоть плечи бы пополнее. Вот было бы здорово! Но пока ничего не удается, хотя и ест, и пьет она вдосталь. Только вот полноты это не прибавляет.
Катрин надела чулки, туфли, бюстгальтер, скользнула в расклешенную юбку из мягкой рыжей кожи. Потом, приблизив лицо к зеркалу, с пристрастием всмотрелась в свое отражение. «Если так пойдет дальше, – подумала она, – то придется мне носить очки». Впрочем, это вовсе ее не пугало, а казалось даже забавным. Зрение у нее было пока что сносное.
Чуть близорукие серые глаза, оттененные густыми черными ресницами, казались огромными на узком лице. Несколькими быстрыми щипками Катрин придала нужную форму поблескивающим бровям, чуть пригладила их увлажненным средним пальцем и загнула кверху ресницы. Потом смазала губы нежно-розовой помадой. Больше ничего и не требовалось. Ее кожа, очень чистая и от природы белая, теперь, на исходе лета, была слегка загоревшей. Если бы Катрин полежала на солнце, то стала бы совсем смуглой. Но она этого никогда не делала, считая, что загар ей не идет. Раньше Катрин всегда испытывала досаду из-за семи маленьких веснушек на переносице, которые неизменно появлялись не позднее апреля, как бы она ни пыталась от них избавиться. Но со временем они стали ей даже желанны, потому что нравились Жан-Полю. Она даже прекратила всякие попытки их закрасить или запудрить.
Чуть подумав, Катрин накинула на себя объемный белый пуловер, с красивым попугаем на груди. Глянула в зеркало: помада не стерлась. Катрин еще раз махнула щеткой по волосам, так что теперь они обрамляли ее лицо иссиня-черным облаком, ниспадая плавной волной на плечи и спину.
«Может быть, – подумала она, – в Дюссельдорфе подкрашу еще веки». Но она знала, что не сделает этого, если только у Жан-Поля не будет каких-то особых предложений насчет того, как провести вечер. Ее ясные глаза, сиявшие в предвкушении радости встречи, были достаточно выразительны и без цветных теней.
Перед самым открытием лавки на послеобеденную торговлю она сложила свою сумочку, пополнив ее запасом косметики и некоторыми мелочами, которые могли понадобиться в Дюссельдорфе, взяла пакет с недовязанной шалью, чтобы поработать, если останется время. На кухне запаслась маслом, хлебом, кофейным порошком и сметаной, тщательно запаковав все это в алюминиевую фольгу.
Потом она сбежала вниз по внутренней лестнице и крикнула:
– Мама, я здесь!
В лавке уже стояла первая покупательница.
– Ты могла не торопиться, – сказала Хельга Гросманн. – Госпожа Кюблер и я уже обо всем отлично договорились.
Покупательница, дама средних лет, улыбнулась Катрин.
– Сегодня вы опять как-то особенно привлекательны, госпожа Лессинг.
– Я только что вымыла голову.
– Моя дочь кое-куда собралась, – заметила Хельга. – Поэтому и в театр со мною не идет. – Это прозвучало как упрек.
«Мама, сейчас это не тема для обсуждения», – едва не вымолвила Катрин, но предпочла промолчать.
Она была рада, что посетительница не стала интересоваться подробностями, заметив вместо этого:
– Пуловер у вас просто прелесть! Как вы думаете, может, и мне стоило бы сделать такой же?
– Да, конечно, – заверила ее Катрин, не моргнув глазом, хотя лишь с трудом могла представить себе эту уже далеко не молодую даму в одежде подобного стиля.
– Для дочери, – пояснила госпожа Кюблер. – Это, наверное, был бы отличный сюрприз к Рождеству. Смогу ли я связать его за такой срок?
– Если будете прилежно работать, то обязательно сможете. Немного сложна только передняя часть, а рукава и спина гладкие.
– А где мне найти инструкцию? Ведь в журнале «Либерта» ее не было, я его читаю регулярно.
– Совершенно верно. Руководству журнала образец показался слишком необычным и вызывающим.
– И в этом есть доля правды, – заметила Хельга Гросманн. – Что будет, если сотни женщин начнут носиться по городу с этим крикливым попугаем на груди… Даже не представляю…
– Но пока-то он ведь существует в одном-единственном экземпляре, – заметила госпожа Кюблер.
– Да, вот этот экземпляр единственный. Но у меня сохранился эскиз с инструкцией, – сказала Катрин. – Я охотно предоставлю его вам.
– А сколько это будет стоить?
– Ни пфеннига – для такой хорошей клиентки, как вы, госпожа Кюблер.
– Изумительно! Но понравится ли вам, госпожа Лессинг, что вы уже не будете единственной обладательницей такого пуловера?
Катрин улыбнулась.
– Пустяки, госпожа Кюблер. Вы же знаете: если бы это зависело только от меня, сейчас уже сотни женщин носили бы такие пуловеры.
Пока Катрин ходила за своими записями, консультировала госпожу Кюблер и продавала ей необходимую для работы шерсть, Хельга Гросманн беседовала с двумя маленькими девочками, которым нужна была хлопчатобумажная ткань для уроков труда.
Хотя и после обеда дел оказалось предостаточно, Катрин казалось, что время течет слишком медленно. Внутренне она вся дрожала от нетерпения, ожидая, когда подойдет момент отъезда. Но и после того, как лавка наконец закрылась, никак нельзя было не помочь матери в уборке.
– Да ладно, я и сама справлюсь, – сказала Хельга.
– Об этом и речи быть не может. Тебе ведь тоже надо переодеться к театру.
– Надеюсь, Даниэла не станет устраивать никаких представлений по поводу того, что придется сменить джинсы на платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30