– Очень хорошо. Что у нас дальше? Представлялись, обсуждались, отвергались или принимались прочие предложения. Катрин живо все это воспринимала, но через некоторое время в голове у нее зашумело. Постепенно устали и другие присутствующие. Ответственный секретарь совсем замолчала и начала рисовать на бумаге человечков, редактор информационного отдела неприкрыто зевала, а госпожа Ригер все чаще поглядывала на часы.
Первой подала сигнал к закрытию совещания госпожа Пёль – не потому, что ей подобало это сделать, а потому, что она уже наполовину ушла в свою личную жизнь.
– Как ни жаль, друзья, – сказала она, – но с меня хватит. Не могу больше заставлять мужа ждать, пока я изволю явиться.
– Ах, он, бедняжка, – съязвила госпожа Ригер.
– Легко говорить тому, кого дома никто не ждет! – парировала удар госпожа Пёль и встала со стула.
– По существу-то вы правы, – признала заместитель главного, – уже совсем поздно, и вспышки нашей мысли становятся все слабее. Вот только приведенная вами причина более чем наивна для женщины-служащей.
– Ну, скоро я таковой уже не буду, – кичливо ответила госпожа Пёль и сделала шаг к двери. – Всем спокойной ночи.
– Значит, заканчиваем?
Клаазен произнес это в форме вопроса, обращенного к заместителю, но все восприняли его слова как сигнал отбоя. Одни поторопились исчезнуть, другие еще потягивались на своих местах, обмениваясь частными замечаниями.
Хотя для Катрин совещание прошло вполне успешно, она ощущала легкое разочарование, сама не понимая, откуда оно взялось. Пожелав всем спокойной ночи, она направилась к выходу.
– Госпожа Лессинг! – крикнул ей вслед Клаазен. – Подождите минутку!
Ее сердце забилось чуть быстрее. Она очень медленно повернулась к нему.
– Да?
– Вы еще долго пробудете в Гамбурге?
– Как получится. Я бы хотела еще раз переговорить с госпожой Пёль о моих эскизах.
– Наша примерная ученица! – съязвила госпожа Ригер, стоявшая рядом с Клаазеном.
– Я полагаю, – продолжила Катрин, – что легче все это оговорить на месте, чем заниматься перепиской по почте. Но если вы считаете, что в этом нет необходимости…
Клаазен прервал ее:
– Вы же знаете, что, с моей точки зрения, было бы лучше всего, если бы вы постоянно жили в Гамбурге, госпожа Лессинг.
– Но из этого ничего не получится, потому что она не может уехать из Гильдена, – объявила госпожа Ригер. – Ну ладно, доброй ночи вам обоим!
Госпожа Ригер вышла из конференц-зала. Катрин и Клаазен остались вдвоем.
– Зайдем куда-нибудь перекусить? – спросил он. Она подумала о своей матери, которая, видимо, уже ждет звонка – стрелка часов перешагнула за десять.
– Или у вас другие планы? – снова спросил он.
– Нет, – отвечала Катрин, – и я бы с удовольствием немного поела…
– Есть какие-то «но»?
– Хотелось бы позвонить домой, сказать несколько слов матери.
Клаазен указал на телефон, стоявший в конце стола.
– Спасибо! – Катрин сняла трубку и набрала номер. Код она помнила наизусть.
Хельга Гросманн подошла сразу же.
– Алло, мама! Заседание окончено. Все прошло хорошо. Звоню, только чтобы сообщить об этом.
Катрин взглянула на Эрнста Клаазена, который ждал у двери, делая вид, что не слушает. Он был в серой тройке, в рубашке с галстуком – такой же элегантный и незаметный, каким она его знала всегда.
– Нет, – сказала Катрин в трубку, – нет еще, мама. Я хочу пойти перекусить. Нет, больше сегодня звонить не буду. Это совсем ни к чему. Нет, мама. Поцелуй Даниэлу и ложись спать. Да, да, я знаю, что звонок тебя не обеспокоит, но мне звонить будет неудобно. Доброй ночи, мама. Завтра позвоню еще. – Она со вздохом положила трубку.
– Отлично сделано, – произнес он, даже не давая себе труда изобразить улыбку. – Заняли круговую оборону, так?
– Значит, подслушивали?
– Это было неизбежно.
– Но вы могли оставить меня одну?
– Мог бы, – произнес он без всяких колебаний, – но вы должны понимать, какой интерес я проявляю к вашим маленьким тайнам.
– А никаких тайн и не было. Я днем обещала матери, что позвоню, как только вернусь в пансионат, но решила сделать это уже сейчас.
Он понимающе глядел на нее своими светло-голубыми глазами.
– Иначе беспокойство могло бы испортить аппетит!
– Да, – призналась она, удивленная его проницательностью. – Меня угнетала бы мысль, что это мне предстоит еще сделать.
– Ну, этот ухаб вы счастливо преодолели. Могу предположить, что теперь вам хотелось бы освежиться?
Лишь теперь до сознания Катрин дошло, что за всю вторую половину дня она ни разу не забежала в туалет.
– О да, – промолвила она с благодарностью. – Хорошая мысль.
– Я подожду вас у выхода.
Стоя над умывальником, Катрин внимательно рассмотрела свое отражение в зеркале. Выглядела она не такой вялой, какой себя чувствовала. Скорее возбужденной. Тщательно подведенные тушью серые глаза лучились. Чего она, собственно, ожидала от предстоящего ужина с Клаазеном? Этого она не знала, но подумала, что была бы очень разочарована, если бы он не пригласил ее.
Ресторан, в который повел ее Эрнст Клаазен, находился на улице Ратхаузштрассе, совсем близко от редакции. По дороге он рассказал, что имеет обыкновение часто заходить сюда в обеденный перерыв или по окончании рабочего дня. Впервые за время их знакомства Катрин спросила себя, женат ли он, но вслух вопросов ему не задавала. Против предположения, что он женат, говорило то, что он явно не спешил домой.
Ресторан оказался элегантнее, чем она предполагала, и уж вовсе не таким местом, где можно было бы наспех проглотить кусок и бежать дальше. Спустившись на несколько ступенек от входной двери, посетитель оказывался у гардероба, где молодая миловидная женщина готова была принять у него пальто. Но Клаазен и Катрин пришли без верхней одежды.
– Добрый вечер, господин Клаазен, – почтительно приветствовала гардеробщица гостя.
– Добрый, Герда, – ответил он.
Хозяин заведения, появившийся перед ними в хорошо сшитом смокинге, также назвал гостя по имени и проводил к заранее заказанному столику на двоих, около бара. Значит, приглашение на ужин было вовсе не импульсивным, а заранее подготовленным решением. Стол был накрыт безупречной белой скатертью, на которой, словно часовые, стояли накрахмаленные, сложенные остроконечным конусом салфетки. Когда они сели за столик, кельнер зажег свечи в серебряном подсвечнике.
– Надеюсь, вам понравится этот захудалый погребок, где я – постоянный гость, – произнес Эрнст Клаазен.
– Захудалым погребком я бы назвала что-нибудь куда более простенькое.
Он сразу же приподнялся.
– Пойдем в другое место?
– Нет, это совершенно ни к чему. Здесь очень мило. Но я, конечно, так голодна, что достаточно было бы и простого гамбургера.
– Вы его получите.
– Здесь?
– Почему бы и нет? Но сначала побалуемся рюмкой арманьяка, так?
– Согласна, – сказала Катрин.
Правда, к крепким напиткам она не привыкла, но сейчас была вполне готова к тому, чтобы снять с себя напряжение, зная, что ее жилище находится всего в двухстах метрах.
Официант подал бутылку на пробу Эрнсту Клаазену (у Катрин при этом возникло впечатление, что арманьяк, должно быть, достаточно выдержанный и качественный), а потом налил две полные стопки.
Они подняли их «за все хорошее» – и вот уже приятное тепло разлилось по всему телу, поднимаясь все выше, к голове.
– Возьмем по порции бифштекса по-немецки? – спросил он.
– Если таков ваш выбор, то да.
– Но ведь вы хотели гамбургер?
– Может быть, это одно и то же?
– Бифштекс – это жареная говядина с луком, – пояснил он.
– Звучит приятно.
Он улыбнулся, глядя на нее.
– Вам понравится.
Эрнст Клаазен заказал бифштексы, а потом, не заглядывая в меню, красное вино «шатонеф дю пап» 1984 года.
– Так это правда? – спросил он, когда официант отошел от столика.
– Что именно?
– То, что вы не можете переехать в Гамбург.
– Я бы сделала это с большим удовольствием, – призналась она, – но и мама, и дочь категорически против.
– А поступать по своему усмотрению вы не можете?
– А вы разве можете? – парировала она.
– Что вы имеете в виду?
– Но это же ясно. Если бы вы пожелали переселиться в Мюнхен или в Нью-Йорк, могли бы это сделать, не обращая внимания на те или иные издержки?
– Вполне, – ответил он. – Я свободен.
– Хорошо же вам живется! – Его ответ ее обрадовал, но, подумав, она добавила: – А вам не бывает подчас трудно оставаться совсем одному, быть предоставленным лишь самому себе?
– Такова судьба всякого взрослого человека.
– Нет, в это я не верю. Одни живут с родителями, многие состоят в браке или связаны с другими людьми еще каким-то образом.
– Вы в том числе?
Вопрос был столь неожиданным, что она, не отвечая, уставилась на него с открытым ртом.
– У вас есть друг? – спросил он еще более прямо.
– Я недавно с ним порвала.
– А почему?
– Это трудно объяснить.
– А вы попытайтесь.
Чтобы набраться мужества, Катрин проглотила остатки арманьяка.
– Он собрался разводиться, или, может быть, развода хочет его жена – я не совсем в курсе. Но как бы то ни было, дело не обходится без метаний из стороны в сторону, доставляющих массу неприятностей. Я не хочу быть втянутой в эти дрязги.
– А то, что он женат, вас, значит, не беспокоило?
– Беспокоило. Но приходилось с этим мириться.
– А теперь, значит, когда начались осложнения, вы предпочитаете уйти в кусты?
Ее серые глаза вспыхнули.
– Если вам нравится так это называть, дело ваше.
– Пожалуйста, не обижайтесь.
– Я вовсе и не обижена. Сказанное вами звучит, правда, довольно сурово, но, возможно, что вы попали в самую точку.
– Ах, так? – спросил он, сдержанно улыбаясь.
– Он много для меня значил. Но, в моих глазах, никогда не был человеком, за которого можно выйти замуж.
– Покидать мать из-за него не стоит?
– С моей матерью это никак не связано.
Подошел официант с завернутой в салфетку бутылкой красного вина, плеснул Кдаазену глоток на пробу, а когда тот удовлетворенно кивнул, наполнил бокалы и удалился. Оба выпили. Вино отличалось какой-то особой медвяной густотой.
– Изумительно! – похвалила она его выбор.
– Это мое любимое.
– Вкус у вас просто превосходный.
– В противоположность моим рассуждениям?
– Этого я не говорила. Но только… вы хотите так много знать обо мне, а о себе совсем ничего не говорите.
– Ну, как же? Я уже рассказывал. Вы знаете, что я ни с кем не связан.
– Мне это кажется забавным.
– Забавным?
– Да. Мужчина в вашем возрасте… – Она умолкла, заметив, что становится бестактной.
– Сколько же лет вы мне дадите?
Она чуть подумала.
– Тридцать с небольшим?
– Тридцать два.
Она глотнула вина и отважно продолжила:
– Мужчина тридцати двух лет должен иметь какие-то отношения с женщинами.
– Да, они существуют. Это я вовсе не отрицаю. Но никаких обязательств.
– Такое положение, наверное, результат случайного стечения обстоятельств?
– Нет, это не так. Признаю: я влюбляюсь, как и любой другой мужчина. Но как только моя партнерша начинает предпринимать попытки свести дело к браку – а раньше или позже это делает каждая, – я сразу же прекращаю всякие встречи.
– Это значит, что вы еще никогда по-настоящему не любили.
– Точно так же, как и вы.
– Нет, со мною несколько иначе. Я была очень влюблена, и, кажется, это во мне еще не угасло до конца. Но я на собственной шкуре убедилась в том, что он как супруг недостаточно надежен. Нет. Я не хочу выходить за него замуж, как не хочу и быть втянутой в эту грязную историю с разводом.
– А я в принципе против брачных уз.
Официант поставил на столик бифштексы на горячих тарелках с поджаристым, хрустящим картофелем, и некоторое время они молча их поглощали.
– Я еще никогда не испытывала такого голода, – призналась Катрин, – или, может быть, никогда еще еда не казалась мне такой вкусной.
– Бифштексы – патентованное блюдо этого дома, – пояснил он. – Здесь не пропускают мясо через мясорубку, как это распространено в наше время. Его отбивают. А затем отдельно готовят картофель в мундире, сдирают шкурку, разрезают и добавляют к мясу в качестве гарнира.
– О, это, наверное… – начала Катрин, но вовремя умолкла. Она хотела было сказать «заинтересовало бы Жан-Поля», но нашла подобную сентенцию неуместной. – Кажется, вы понимаете толк в кулинарии, – промолвила она вместо этого.
– А вы нет?
– К сожалению. Я охотно читаю кулинарные рецепты, но исполнение оставляет желать лучшего.
– Готовит мать?
– Да.
Ресторан заполнялся. Большинство гостей приходили в вечерних туалетах; их провожали к свободным столикам или к бару. Видимо, как раз закончились спектакли в близлежащих театрах «Талиа» и «Онзорг».
Желая увести беседу в сторону от своих семейных дел, Катрин спросила:
– А почему, собственно, вы так решительно настроены против заключения брака, господин Клаазен? Этого вы мне еще не объяснили.
Огоньки свечей, начавшие колебаться в оживленной атмосфере зала, углубляли тени на его лице, придавая ему какие-то почти демонические черты.
– Я не против брака, если он строится на разумных основаниях. Но ни в коем случае не следует пытаться скрепить браком каждую влюбленность или страсть – можете это называть как угодно, даже любовью. С моей точки зрения, это похоже на процедуру прикалывания бабочки к доске, чтобы сохранить ее красоту.
– О! – произнесла Катрин, которой это сравнение показалось слишком жестким.
– Чувства, – продолжал он наставительным тоном, – подвержены изменениям, цементировать их невозможно.
Катрин проглотила последний кружок жареного картофеля и с удовлетворением отметила, что желудок не бунтует. Она вытерла губы салфеткой и глотнула вина.
– А каковы, по вашему мнению, разумные доводы для заключения брака?
– Когда мужчина сыт по горло необходимостью готовить себе пищу, содержать в порядке квартиру и гладить свои рубахи. В этом случае он приходит к мысли о женитьбе на женщине, которая освободит его от этих забот. – Он приподнял бокал, показывая, что пьет за ее здоровье. – Но тогда встает вопрос: есть ли смысл отказываться от свободы ради удобств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30