– Ну, а теперь все-таки посмотрим, – стала она наседать на мать, как только тарелки опустели.
– А чего ты, собственно, ожидаешь? – спросила Катрин.
– Понятия не имею. Потому-то и интересно.
– Значит, так, – решила Хельга Гросманн, – я буду убирать со стола и приведу в порядок кухню, а вы займитесь посылкой.
– Может быть, нам все-таки тебе…
Даниэла не дала матери закончить фразу.
– Нет, мама! Ты же слышала, что сказала бабуля! Я тащу ножницы! – Она вскочила и побежала к двери комнаты Катрин.
– Стоп! – приказала Катрин.
Даниэла остановилась так резко, что даже споткнулась.
– А в чем дело?
– В мою комнату не ходи! В кухне тоже есть ножницы, они лежат в выдвижном ящике под плитой.
– «Коли шеф так приказал, отправляюсь на вокзал», – недовольно пробормотала Даниэла, но отправилась на кухню.
Хельга Гросманн понимающе взглянула на Катрин.
– У тебя в комнате подарок для Даниэлы?
– Не исключено!
– И что же это? Мне-то ты можешь раскрыть тайну.
– Нет, нет, придется и тебе потерпеть.
Катрин приобрела в Дюссельдорфе подарок для всей семьи – китайскую напольную вазу, которой собиралась поразить мать. Это была дорогая вещь, и если бы отец не сунул ей пачку купюр, то ваза оказалась бы недоступной. А имея деньги, Катрин действовала решительно. Этот подарок должен был восполнить потерю другой, не столь красивой напольной вазы, которая стояла в квартире раньше и которую Даниэла еще ползуночком опрокинула и разбила. Катрин пришлось проявить много изобретательности, чтобы незаметно протащить вазу в свою комнату. И не менее трудным делом оказалась «контрабанда» трех веток с красными светящимися рождественскими звездами.
Подошла Даниэла с кухонными ножницами и принялась высвобождать посылку из-под бумажной обертки. Катрин предоставила ей свободу действий, а сама стала помогать матери с уборкой.
– Картонная коробка! – крикнула Даниэла. – Большая!
Мать и бабушка тут же примчались из кухни.
– Можно, я открою? – спросила девочка.
– Давай, раз уж начала, – бросила Катрин, и сердце у нее так сильно забилось в ожидании сюрприза, что даже дыхание перехватило.
Даниэла, продолжая копаться в посылке, извлекла из нее картонные дуги, которые беспечно бросила на пол, а потом наткнулась на нечто шарообразное золотисто-желтого цвета.
– Что это может быть? – вскрикнула она, пораженная.
– Это – сыр, – констатировала Хельга Гросманн, заглянув внучке через плечо.
Разочарованию Катрин не было предела. Она опустилась на край одного из кресел. А чего, собственно, она ожидала? Катрин и сама этого не знала. Но уж, во всяком случае, не сыра.
– Швейцарский сорт грюйер, целая головка! Это уже кое-что, – заявила Хельга. – А вот тут еще и копченая ветчина!
– И еще толстая-толстая плитка швейцарского шоколада! – Даниэла рылась в слоях бумаги. – Все, больше ничего нет.
– Не совсем так, – заметила Хельга Гросманн, – ты пропустила праздничную открытку с пожеланиями веселого Рождества на четырех языках – а это самое важное. Очень мило, Дорогая. Ты ее сохранишь?
«Нет, можно выбросить», – едва не вымолвила Катрин, но, не желая выдавать своего разочарования, ответила:
– Да, конечно. – И взяла открытку из рук матери.
– Похоже, его беспокоит, что ты тут скудно питаешься, – усмехнулась Хельга Гросманн.
– Ну, это-то вряд ли, – слабо возразила Катрин.
– Во всяком случае, хорошо, что мы открыли посылку заранее. Итак, еды у нас полно. Значит, на праздник можно покупать и поменьше.
«О чем он только думал? – спрашивала себя Катрин. – Нечто подобное можно послать дочери-студентке, живущей вдали от дома, но никак не женщине, которая живет в семье. Впрочем, он всегда обращался со мной как с ребенком. Видимо, у него ничего плохого на уме не было».
– Подними бумагу с пола, Данни, – услышала Катрин слова матери, – сложи ее аккуратно обратно в коробку. Отдадим в утиль. Ведь шерстяную нить в нее укладывать несподручно.
Даниэла расхохоталась.
– А то будет пахнуть сыром. – Она сунула носик в бумагу. – Фу-ты, а воняет-то замечательно!
– Только не «воняет», милая, – поправила ее бабушка. – Сыр не может «вонять», он может только благоухать, пусть даже чуточку терпко. А знаете, как мы когда-то называли такие посылки? – И сама сразу же ответила на свой вопрос: – «Пожиралки».
– Это такими были посылки, о которых ты нам всегда рассказывала? Которые после войны приходили из Америки?
– Ты имеешь в виду гуманитарную помощь? Нет, таких вкусных вещей там не было. Зато была прежде всего кукуруза да еще солонина и жир. Но как же мы этому радовались, ведь тогда вообще ничего не было. Гуманитарная помощь спасла нам жизнь.
Хельге Гросманн, родившейся незадолго до конца войны, вообще-то не пришлось переживать трудные годы – разве что в младенческом возрасте. Собственно, знала она про это время только из рассказов родителей. И тем не менее говорила о тех годах охотно. Закончила она свою речь, как обычно:
– Вы и сами-то не знаете, как хорошо вы сегодня живете.
«Это верно, – думала Катрин, – мне действительно живется хорошо. Всего хватает. Мне должно быть стыдно, что я еще чем-то недовольна».
Она действительно испытывала некоторое чувство стыда.
«Если бы Жан-Поль подарил мне какое-нибудь произведение искусства, обрадовало бы это меня или нет? Нет, конечно, нет. Что-нибудь этакое, вроде статуэтки Будды из слоновой кости, – надо же, чтобы такое взбрело на ум! – определенно не принесло бы мне радости. Ну, поставила бы я ее куда-то, и стало бы в моей комнате одной безделушкой больше, а через пару недель я бы о ней и думать забыла. Дело известное. А сыр-то хоть съесть можно».
Она поднялась с места.
– Мне кажется, Жан-Поль поступил трогательно, – заметила она.
– А по-моему, это смешно, – возразила Даниэла. – Надо же! Выслать посылку со жратвой именно тебе, у которой и аппетит-то просыпается совсем редко.
– А может быть, именно потому, что она, с его точки зрения, слишком худа, он и старается ее раскормить, – заметила Хельга Гросманн.
– Ну, тогда давайте возьмем по куску шоколада, – предложила Даниэла. – Так сказать, на десерт. Или все это только для тебя, мамуля!
– Нет, – ответила Катрин, – можете брать, сколько пожелаете. Только исключительно после еды. Это я, конечно, тебе говорю, Даниэла. Бабушка сама знает, что ей делать.
Она удивилась, что нежно-горький шоколад был таким вкусным и сразу же таял во рту.
Сочельник прошел в полной гармонии. Как и в прошлые годы, они пригласили Тилли с ее маленькой Евой, но отнюдь не испытали разочарования, когда молодая женщина от приглашения отказалась. Она уже помирилась с родителями и проводила праздник дома.
Китайская напольная ваза Катрин стала сенсацией вечера, хотя и была принята не с таким восторгом, какого она ожидала. Катрин не могла избавиться от подозрения, что мать заранее разведала, что за подарок она им приготовила. Но уверенности в этом не было. Самой же Катрин преподнесли альбом с изображениями гобеленов и прочих ковровых изделий эпохи Возрождения, а Даниэла подарила матери отрывной календарь, прикрепленный к пестро раскрашенной картонке. Подарки для Даниэлы – игры и книги – мать и бабушка выбирали совместно.
В точном соответствии с одной из картинок подаренного альбома, с наступлением сумерек пошел снег и рождественские свечи и золоченые орехи на елке засветились каким-то особым сиянием.
Потом был салат из картофеля с колбасками – очень простое блюдо, которое, однако, показалось всем троим замечательно вкусным после всяких лепешек и сладостей. Хельга Гросманн после смерти своей матери решительно отменила всякие грандиозные трапезы в праздничные дни, и Катрин подумала, что совет поступать именно так она могла бы дать Эрнсту Клаазену, пытавшему ее недавно по поводу возможных неприятностей перед Рождеством. Свою мысль она высказала и вслух.
– С твоей стороны, было очень умно, мама, – заметила она, – покончить с культом кулинарии.
– У меня не было никакой определенной идеи, – призналась Хельга Гросманн, – я просто посчитала, что для нас двоих это ни к чему.
– А как же быть со мной? – спросила Даниэла. – Ведь теперь нас трое.
– А ты, что же, хочешь, чтобы бабушка часами простаивала на кухне и заваливала нас с тобой всякой едой?
– Нет уж, спасибо. Мне и лепешек хватило.
– Ну вот, видишь. А бабушка, благодаря этому, щадит свои нервы.
– Могла бы и ты что-то приготовить, – заметила Даниэла, и ей нельзя было отказать в логике.
– У твоей мамы есть другие таланты.
Они пили вино. Даниэле тоже налили рюмку ликера, чтобы чокнуться всем троим. Все были очень довольны друг другом.
– У меня для вас еще один сюрприз! – объявила Хельга Гросманн.
Катрин и Даниэла взглянули на нее, ожидая продолжения.
– Мы закроем лавку до Нового года.
– Хорошая идея! – воскликнула Катрин. – Тогда у меня будут время и досуг, чтобы выполнить работу для «Либерты».
– Вообще-то не знаю, удастся ли тебе это.
– Но я должна, мама. У меня действительно куча дел.
– Зачем же портить праздники? Гораздо важнее было бы как следует расслабиться.
– Бабушка права, – вступила в разговор Даниэла. – Лучше поиграй со мной. А то Ильза и Таня уехали, так что…
Хельга Гросманн подхватила:
– Мы тоже совершим путешествие. В Винтерберг. Если чуточку повезет, то застанем там и снег.
Заблаговременно, еще пару месяцев назад, Хельга забронировала места в «Пансионе Газельманн».
– И ты так долго держала это в секрете? – удивилась Катрин.
– Это было совсем нелегко, – призналась Хельга Гросманн.
– А если не будет снега, то можем покататься на коньках! – воскликнула Даниэла.
Катрин тоже обрадовалась. Они уже неоднократно, правда, только по выходным, ездили в Зауэрланд, вдыхая там чистый воздух и совершая прогулки по лесу. На этот раз возникала перспектива побегать на лыжах или покататься на санках. И даже если бы это не удалось, все равно наслаждаться в течение недели полной свободой, на всем готовом, решительно ничего не делать по хозяйству – это было достаточно соблазнительно.
Тем не менее Катрин заметила:
– И все же ты могла бы заранее обсудить свои планы со мною.
– А зачем, дорогая?
– А что если бы я наметила другие дела?
– Ты бы мне о них сказала.
– Если бы мы знали о поездке заранее, могли бы уже давно ей радоваться, – вставила Даниэла. – Но это ведь не важно. Главное, что мы едем. И когда же?
– Послезавтра.
– Значит, во второй день Рождества? – уточнила Катрин. – Надеюсь, мне удастся найти мастера, который поставит на машину зимние шины. Без них я в горы ехать не решусь.
– Можно надеть на колеса цепи.
– А ты умеешь это делать? Я – нет.
Они были возбуждены перспективой провести небольшой отпуск в горах, обменивались мнениями и высказывали опасения, связанные с поездкой. Когда стол был убран, Даниэла разложила на нем одну из своих новых игр, а Хельга Гросманн и Катрин опробовали эту игру вместе, и все втроем принялись играть. Никому и в голову не пришло включить телевизор.
Снег, начавший падать в сочельник, превратился затем в отвратительный снежный дождь с ледяной крупой. Но это не омрачило радости предстоящего путешествия. Посидев на телефоне, Катрин нашла механика, готового поставить ей зимние шины. Она выехала к нему рано утром, а к девяти часам уже вернулась; летние шины лежали в багажнике. Хельга Гросманн и Даниэла ожидали ее на уже упакованных чемоданах.
– Халло! – крикнула Катрин. – Мне остается только помыться и переодеться, и можно двигаться.
В мастерской она помогала механику возиться с шинами и потому была одета в рабочий халат, изношенный пуловер и самые старые джинсы.
– Давай скорее! – поторопила ее Даниэла. Катрин стянула с рук перчатки и дохнула на замерзшие пальцы.
Зазвонил телефон.
– Кто бы это мог быть? – вслух спросила Катрин, сразу же осознав, сколь глуп подобный вопрос.
– Уж, конечно, не Таня с Ильзой из-за границы, – ответила Даниэла.
– Скорее всего, одна из клиенток, желающая предъявить рекламацию на какое-нибудь изделие, – изрекла Хельга Гросманн. – Не будем снимать трубку. Нас ведь могло уже и не быть здесь.
– Думаю, надо все же ответить, – проговорила Катрин.
– Зачем?
– Вдруг что-то важное. – Она направилась к аппарату.
Хельга Гросманн опередила ее.
– Я подойду! – Она сняла трубку и назвала свое имя.
Катрин стояла так близко, что услышала мужской голос.
– Это отец? – спросила она озабоченно. Раньше не случалось, чтобы Густав Гросманн звонил в Гильден, даже и для того, чтобы поздравить их с праздником.
Мать и дочь переглянулись.
– Нет, – ответила Хельга Гросманн и передала трубку дочери. – Это тебя.
– Катрин Лессинг.
– Ну наконец-то, – отозвался мужской голос.
– Это ты, Жан-Поль? Как мило, что ты позвонил!
– Я звонил раньше. Тебе не передали?
– Нет. Знаешь, мы как раз уезжаем, и…
Он не дал ей договорить.
– Я должен тебя видеть!
– Когда?
– Еще сегодня. Позаботься о билете на самолет до Мюнхена.
– Нет, Жан-Поль, это невозможно!
– Невозможных вещей не бывает, ma ch?rie. Слово «невозможно» ты должна вычеркнуть из своего лексикона.
– Ну пойми же! Мы уезжаем в горы!
На другом конце провода возникла короткая пауза. У Катрин уже появилась надежда, что он понял ситуацию.
– А как же лавка? – спросил он.
– Пока закрываем.
– Excellent. Значит, ты свободна, ma petite!
– Нет, это не так! Ты понял все неправильно, Жан-Поль!
– Пусть твои мать и дочь уезжают вместе, а ты прилетай ко мне в Мюнхен.
Катрин показалось, что бесполезно пытаться разъяснить ему ситуацию, и она попробовала другое средство:
– Ты сейчас в Мюнхене?
– Нет, в Цюрихе. Но билет на Мюнхен в кармане.
– Ну заканчивай, мама, – вмешалась в разговор Даниэла.
– Тихо, дорогая, – остановила ее Хельга Гросманн.
– Мы собираемся ехать на моей машине в Винтерберг, что в Зауэрланде, – попыталась объяснить Жан-Полю Катрин.
– Пусть они на этой машине и едут, а ты и без нее доберешься до аэропорта.
– Жан-Поль, это невозможно – у мамы нет водительских прав.
– О-ля-ля! Печально. Но теперь слушай меня внимательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30