– Передаю ей трубку.
Послышался высокий голос девочки:
– Все о'кей, мамуля! В этом году мы слетаем на Майорку.
– Это замечательно.
– Мы там проведем все летние каникулы.
– Может быть, захотите сделать крюк и залететь в Гамбург, чтобы навестить меня? Скажем, на одну-две недели?
– Да что ты, мамуля, это же совсем в другую сторону!
Катрин с удовольствием поведала бы дочери о том, что в жизни подчас приходится круто менять направление полета, но оставила слова девочки без ответа. Было ясно, что навещать ее у Даниэлы желания нет. А понуждать ее к этому было бы, с точки зрения Катрин, бесполезно.
Ей не хотелось себе в этом признаваться, но то, что Даниэла сразу же, без раздумий, отказалась от встречи, больно ее задело.
Катрин и Эрнст Клаазен не очень часто проводили вместе часы досуга, но когда это удавалось, получали истинное удовольствие. Она обрадовалась, когда он пригласил ее посетить Гамбургский государственный оперный театр. Нельзя сказать, что она вообще не пропускала оперных представлений, но классическую музыку любила.
В тот вечер шла опера «Кавалер с розой» Рихарда Штрауса и Гуго фон Гофманнсталя. Катрин и Эрнст сидели рядом в ложе, околдованные звуками чудесных мелодий. Во время первой большой сцены с вальсами, одновременно и светлой и меланхоличной, она нашла его руку, а он, охватив ее пальцы теплым и крепким пожатием, не отпускал до антракта.
В перерыве они гуляли в фойе среди нарядно одетых зрителей, ощущая душевный подъем от дивной музыки. Он – в черном костюме и белой рубашке с рюшами, она – в строгом платье из переливающегося на свету черного бархата, которое подчеркивало ее узкую талию и красивую грудь. Они чувствовали себя очень привлекательной молодой парой. Клаазен раскланивался направо и налево, поясняя Катрин, с кем они встретились, а также познакомил ее с очень представительными немолодыми супругами.
Катрин ощущала себя счастливой. Работа над книгой продвигалась хорошо, Катрин уже подыскала издателя и получила аванс. В редакции она приобретала все больший авторитет, а благодаря поддержке Эрнста Клаазена чувствовала себя личностью, с которой окружающие считаются.
Вдруг ее сердце екнуло: в толпе зрителей она увидела Жан-Поля. Он смотрелся очень недурно: бородка, здоровый цвет лица, вьющиеся темно-русые волосы. Однако его костюм из светло-серой вискозы слишком бросался в глаза, а широкий желтый галстук казался чересчур кричащим. Выглядел он постаревшим – не потому ли, впрочем, что находился в обществе какой-то девушки, светловолосой, грациозной и очень молодой – по оценке Катрин, не старше двадцати.
Она быстро взяла себя в руки и хотела пройти мимо. Но Эрнст Клаазен все же успел заметить ее беспокойство.
– Что случилось? Тебе нехорошо?
Ей не хотелось говорить на эту тему, но вдруг подумалось, что молчать бессмысленно.
– Вон там, впереди, – сказала она, – только не смотри сразу! – там стоит человек, который раньше занимал большое место в моей жизни.
– Жан-Поль?
– Он самый. Пойдем! Сделаем вид, что ничего не заметили.
– Ну, зачем же? Я охотно с ним познакомлюсь.
Катрин, чуть помедлив, решилась:
– Как скажешь.
Высоко подняв голову, она повела Эрнста к Жан-Полю.
Он стоял около колонны, держа в руке наполненный бокал, явно стремясь очаровать свою юную спутницу, которая смотрела на него с восхищением. Катрин он не замечал, пока она не подошла к нему вплотную.
– Халло, Жан-Поль! – сказала она с улыбкой. – Какая приятная неожиданность повстречать тебя здесь.
Он вздрогнул так, что расплескал содержимое бокала.
– Ты? Здесь? – глуповато спросил он. Раньше он никогда не называл ее по имени – и теперь был в растерянности, не зная, как к ней лучше обратиться.
– Весьма похоже, что ты видишь именно меня и именно здесь, – ответила она смеясь. – Можно мне представить тебе Эрнста Клаазена, главного редактора журнала «Либерта»? Эрнст, это знаменитый Жан-Поль Квирин.
Мужчины слегка кивнули друг другу. Эрнст Клаазен при этом чуть улыбнулся.
Жан-Поль был явно рассержен.
– Итак, это все-таки произошло, – выдохнул он.
– Что ты хочешь этим сказать? – мягко спросила Катрин, хотя отлично поняла смысл его слов.
– Значит, мое подозрение не было напрасным.
– Ну, знаешь, – невозмутимо заметила она, – думай, что хочешь, мне это теперь совершенно безразлично.
– Желаю вам самого приятного вечера! – добавил Клаазен с подчеркнутой галантностью.
Катрин и Эрнст откланялись и пошли в другую сторону.
– Не будет ли с моей стороны нескромно, если я спрошу, что именно имел в виду этот достойный человек, упоминая о своих подозрениях? – спросил Клаазен. – В отношении чего он считает себя правым? Катрин рассказала ему все.
– Ну, так, значит, я должен быть ему благодарен. Кажется, это он привел тебя к мысли, что можно смотреть на меня как на мужчину.
– А когда ты впервые увидел во мне женщину, а не только внештатную сотрудницу?
– С того самого момента, когда ты впервые появилась в нашей редакции. На тебе был костюм цвета розового дерева и белый шелковый пуловер.
– Ты запомнил? – поразилась она. Его слова произвели на нее сильное впечатление.
– Я помню все, – заверил он.
Второй акт оперы был столь же волнующим, как и первый: сюжет развивался, а музыка стала еще проникновеннее. Но ни разыгрывавшиеся на сцене события, ни музыка уже не доходили до сердец Катрин и Эрнста. Они уже утратили готовность поддаваться очарованию спектакля – их души воспринимали только друг друга.
– Предлагаю пожертвовать последним актом! – сказал он в начале второго антракта. – Или тебе это было бы очень досадно?
– Вовсе нет, – сразу же согласилась она, – я все равно не люблю те сцены, где они так бессовестно дурачат несчастного старого болвана фон Лерхенау. Может быть, он это и заслужил, но я все равно всегда находила это недостойным.
Они спустились в гардероб, он подал ей накидку, и они вышли на ночную улицу. Вечер был прохладный и немного пасмурный.
– Куда направимся? – спросил он.
– Возьми меня к себе домой!
– Ты действительно хочешь этого?
– Да, Эрнст.
– Но я ведь ничего не обещаю тебе в будущем.
– Ты уже столько выполнил, не давая никаких обещаний, что новые мне вовсе и не нужны.
Они целовались под фонарем до тех пор, пока страсть совсем не захлестнула их.
Катрин оставалась с ним всю ночь, а когда ранним утром ехала домой, серый город лежал в розовом мерцании рассвета.
Даниэла наслаждалась днями каникул на Майорке. Они с бабушкой жили в хорошем, фешенебельном отеле «Плаза» с огромным плавательным бассейном под пальмами. Здесь были дети всех возрастов, мальчики и девочки, и Даниэла сразу нашла друзей. Целыми днями она резвилась в воде, на пляже и на игровой площадке. Только время приема пищи и сна она проводила с Хельгой.
Хельга тоже была довольна отдыхом, тоже заводила знакомства, но, в отличие от Даниэлы, ограничивалась лишь отдельными беседами, мило проведенным вечером или совместной прогулкой. Остальное время она нежилась на солнце или лежала в тени, по нескольку раз в день проплывала круг по бассейну, много читала и вязала. Еще не признаваясь себе в этом, она начала скучать.
Раньше и Катрин, и Хельга всегда планировали отдых так, чтобы доставить удовольствие прежде всего Даниэле. Но все же они, две женщины, могли обмениваться впечатлениями, посмеяться над какими-то эпизодами. Теперь же Хельга впервые была предоставлена самой себе.
Она полагала, что Даниэла хоть иногда могла бы покинуть свое детское общество и составить ей компанию. Но Даниэле это и в голову не приходило.
Однажды Хельга хотела убедить внучку поиграть в карты. Но Даниэла отказалась.
– В такую чудесную погоду? Нет, карты для холодных зимних дней.
Хельга навязываться не хотела, так что своего предложения не повторила.
В тот день, когда администрация отеля организовала экскурсию в горную местность Сьерра де Леванте, ей тоже не удалось уговорить Даниэлу принять участие. Девочка утверждала, что в автобусе ей станет дурно.
– Ничего страшного не случится, – возражала Хельга, – зато увидишь знаменитую «Куэва дель Драх», огромную известковую «Пещеру Дракона». Явно стоит рискнуть.
– А вот Маркус с родителями проделал эту экскурсию несколько дней тому назад и говорит, что было скучно аж до тошноты.
Хельга охотно поведала бы внучке, какого она мнения о ее дружбе с этим Маркусом – грубым, толстым, дурно воспитанным мальчишкой. Но зная, что подобными разговорами лишь восстановит внучку против себя, махнула рукой. Ведь с их отъездом эта дружба все равно навсегда оборвется, так что нет смысла тратить время и силы.
– Я понимаю, конечно, что ты предпочитаешь беситься со сверстниками, – заметила она. – Что ж, пусть тебе будет хорошо. Ведь, в конце концов, это – твои каникулы. Но неужели ты совсем не думаешь обо мне?
– Конечно, думаю. Если спросишь меня, я скажу, что ты можешь спокойно ехать на экскурсию. Я уж как-нибудь проведу день самостоятельно.
– А если со мною что-нибудь случится?
Даниэла широко раскрыла свои черные глаза.
– Случится? Что, например?
– Разве ты не будешь в этом случае всю жизнь жалеть, что не поехала со мной?
– Ты говоришь так, словно собираешься в экспедицию куда-то в дикую землю. А речь-то идет всего лишь о безобидной экскурсии.
– Я ведь и не утверждаю, что подвергаю опасности свою жизнь. Но я могу, скажем, поскользнуться и сломать или вывихнуть ногу.
– А если я буду с тобой, то этого случиться не может?
– Тогда ты бы могла обо мне позаботиться.
– Гораздо лучше меня это может сделать наш милый Карлос.
Карлос был шофером автобуса.
Хельге пришлось признать, что без строгих приказов она от девочки ничего не добьется. Но ей все же удалось испортить внучке целый день отдыха. Даниэла была достаточно чувствительна, чтобы забеспокоиться, как бы с бабушкой чего-то не случилось. А когда автобус не прибыл в назначенный срок, Даниэла почти впала в панику. Ее настроение ухудшилось еще и от того, что приходилось скрывать тревогу от Маркуса и других сверстников, которые определенно подняли бы ее на смех, узнай они о ее опасениях.
Автобус пришел с получасовым опозданием, остановился перед главным входом отеля, и все экскурсанты, целые и невредимые, болтая и смеясь, стали выходить. Даниэла так обрадовалась, испытала такое облегчение, что готова была броситься бабушке на шею. Таково было первое ее побуждение. Второе же наступило совершенно неожиданно. Это была безудержная ярость, реакция на напрасное беспокойство. Ей казалось, что ее одурачили.
Хельга и не догадывалась о том, чем взволнована девочка. В данный момент это ее вовсе не интересовало. Во время поездки в Сьерру она разговорилась с одной пожилой супружеской четой по фамилии Тербрюгге. Муж и жена были уже на пенсии и, подобно Хельге, проводили время на Майорке с внуками, которые тоже не проявили желания участвовать в экскурсии. Дед и бабка находили это вполне нормальным, что несколько смягчило неудовольствие Хельги.
– Мы ежегодно ездим в летнее время с внуками на отдых, чтобы у наших детей появилась возможность делать, что им хочется, – рассказывала госпожа Тербрюгге. – Это благотворно влияет на мир в семье.
– При этом наш собственный отдых еще впереди, – добавил ее муж. – Осенью мы снова отправимся путешествовать по свету.
– Не хотите ли присоединиться, госпожа Гросманн?
– Не могу. Даниэла живет со мной.
– Жаль.
Впервые Хельга ощутила, что ответственность за Даниэлу слишком сильно связывает ее.
В остальном отдых проходил без особых столкновений между бабушкой и внучкой. Каждый пользовался им по своему желанию.
А главный скандал разразился через четырнадцать дней после возвращения в Гильден.
Однажды днем Даниэла пришла из школы в крайне подавленном настроении. Хельга пыталась выяснить причину, но девочка помалкивала.
После обеда она отказалась помогать при уборке.
– Прости, бабушка, у меня сегодня просто нет желания вытирать посуду.
– Ты заболела? – Чтобы проверить это предположение, Хельга положила ладонь ей на лоб. – Высокой температурой тут и не пахнет.
Даниэла быстро отдернула голову.
– Я ведь не говорю, что больна, – угрюмо произнесла она. – Просто мне не хочется.
– Как это понимать? Домашняя работа от желаний не зависит. Это – обязанность.
– Я ведь не говорю, что вообще никогда не буду помогать. Только вот сегодня не хочется.
– Что же ты собираешься делать?
– Хочу немного прилечь.
– Среди бела дня? Ты ведь уже не малое дитя.
– Но я устала.
– Я тоже иногда устаю, дорогая. Но все же я делаю все то, что необходимо.
Даниэла прислонилась к двери.
– Можно мне прилечь?
– А как бы тебе понравилось, если бы в один прекрасный день на столе не оказалось обеда?
– Я бы сделала себе бутерброд или пососала тюбик с яблочным желе.
– Даниэла, – сокрушенно промолвила бабушка, – такой я тебя вообще еще никогда не видела. Какая муха тебя укусила?
– Ну, ладно, если хочешь знать… – Даниэла утратила контроль над собой. – Я получила шестерку за письменную работу по математике! – Она бросилась в свою комнату, хлопнув дверью.
Хельга пришла в ужас.
Но пока она мыла посуду, было время успокоиться и поразмышлять. Плохая оценка – это ведь еще не сломанная нога. Волнение Даниэлы по такому поводу говорит даже в ее пользу. Хельга убрала посуду, намазала руки кремом, постучала в дверь внучкиной комнаты и вошла.
Она предполагала, что Даниэла лежит, рыдая, на своей кушетке. Но та сидела на постели, подвернув ноги по-турецки. Надев на голову наушники, она слушала музыку.
Хельга решительно выключила приемник. Даниэла вздрогнула от испуга.
– Что случилось?
Хельга села на край кушетки.
– Думаю, нам следует все спокойно обсудить.
– Зачем?
– Нужно подумать, какие принять меры.
– Это же бесполезно.
– Ты провалила одну письменную работу. Тут, конечно, уж ничего не поделаешь. Но мы можем позаботиться о том, чтобы это не повторилось.
– Как же?
– Покажи мне, что вы проходите по математике. Может быть, я смогу тебе помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30